Читаем без скачивания Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий - Нина Соболева

Итак, вместо романтических представлений о фронте, я оказалась в роли инструктора Краснохолмского райкома комсомола. Секретарем был только что вернувшийся из госпиталя и списанный подчистую Андрей Басс. На фронт он ушел с третьего курса института имени Баумана в Москве. В Красном Холме жили его родители. У него была ампутирована по плечо правая рука. Был он живой, остроумный, свое несчастье прятал за шуточками, учился все делать левой рукой и не терпел, когда ему помогали. Но иногда прорывалась у него горечь, что института теперь ему не закончить (там чертить надо много) и надо искать себе какую-то специальность.

Работать с ним было интересно. Он придумывал и как помочь детским домам (которым не хватало питания, одежды, воспитателей), и чем порадовать отличившихся на работе комсомольцев, и как лучше организовать сбор посылок на фронт, и какой репертуар подобрать для агитбригады. Многие его поручения я выполняла самостоятельно и радовалась, что меня хвалят. Жила я в кабинетике райкома, где стоял клеенчатый диван возле письменного стола и был шкаф, в котором рядом с деловыми папками хранилось и мое имущество.

Наступил апрель 1943 года, весна была ранняя, и я с удовольствием бродила по вечерам по городку, сидела над рекой, ходила в единственный кинотеатр. Частенько меня сопровождал Андрей. Он был старше меня лет на пять, казался очень взрослым, но относился ко мне по-товарищески и было с ним легко и просто.

Однажды в разговоре девчат из отдела учета я узнала, что Андрею кто-то шутя советовал жениться, а он сказал, и совершенно серьезно, что это не для него, так как он не считает возможным связывать судьбу какой-либо девушки со своей. И хотя он не сказал ничего про свою инвалидность, но все поняли это именно так и не посмели переубеждать его, переменив разговор на другое.

Этот рассказ запомнился мне. После несостоявшейся попытки свершить нечто большое и важное я вновь искала куда бы «определить» себя. Мне казалось необходимым как-то оправдать свое существование. Постепенно в голове моей созрел новый план: если я сама не могу свершить ничего существенного, то моих сил хватит на то, чтобы стать полезной, нужной кому-то другому. Вот Андрей не может кончить институт из-за того, что потерял руку. Но я ведь хорошо черчу, могу еще лучше научиться и, если бы мы были вместе, я бы делала за него все чертежи и он бы окончил институт. И не только в институте дело — ему всю жизнь будет трудно без руки. А я могла бы стать его правой рукой… Значит, смысл моей жизни мог бы определиться, если бы я стала его женой. Но он никогда не отважится сделать предложение, даже если бы и полюбил меня. Правда, он сейчас меня воспринимает только по-приятельски (как и я его), но это не важно. В результате доброго отношения можно привыкнуть друг к другу и полюбить. Значит, мне нужно самой сделать ему «предложение» и переубедить его, если будет возражать…

Так, или приблизительно так, думала я тогда. О том, что скрывается за словами «стать мужем и женой» я умудрялась каким-то образом не позволять себе задумываться. В моих представлениях только рисовались картинки того, как ночами я склоняюсь над чертежным столом, самозабвенно черчу что-то, а Андрей уговаривает меня отдохнуть и приносит мне стакан чая… А когда мелькало в уме, что, по-видимому, замужество повлечет за собой и какие-то другие обязанности, я мгновенно отмахивалась от них и даже, кажется, допускала возможность договориться о «чисто товарищеских отношениях». Во всяком случае, на данном этапе меня больше всего волновало, как убедить его в разумности моего плана, да каким образом перейти с обращения «вы» на «ты». Очень уж трудно мне это было, но понимала, что «надо».

Приняв решение, я немедленно перешла к действию, изложила Андрею четко и определенно все преимущества такого делового союза и, не дожидаясь возражений, вышла из его кабинета, дав ему на размышления три дня. Тогда я как раз уезжала на какую-то комсомольскую конференцию в Бежецк, и это мое отсутствие было кстати.

Поездку помню смутно. Переполненные вагоны, ночь, проведенная на какой-то маленькой станции, где солдаты тихо пели тогда еще новую для меня песню «В кармане маленьком моем есть карточка твоя, так значит, мы всегда вдвоем, моя любимая…». Тронула она меня до слез, я ее выучила и напевала про себя, смутно ощущая, что я чего-то лишаю себя, приняв такое бесповоротное решение о замужестве. Но об отступлении не могло быть и речи, и я продумывала все новые и новые аргументы в предстоящем решающем разговоре с Андреем. В том, что он будет возражать, я не сомневалась. Как и в том, что сумею его переубедить. Помню разбитый снарядами вокзал в Торжке и старинный городишко Бежецк, в котором уцелела лишь главная улица. О чем была конференция — не помню.

По возвращении было все так, как я и предполагала. Андрей после рабочего дня пришел в мою комнатушку, говорил о том, как он тронут моим предложением и почему он все же не может принять его… Я сидела на своем клеенчатом диванчике и, как мне казалось, возражала ему весьма убедительно. Он сел рядом, умолк, о чем-то задумался, и я уже решила, что он приходит к выводу, что я права. Вдруг он обнял меня своей единственной рукой и поцеловал в щеку. Инстинктивно я вскочила и оттолкнула его. Он не удержался и вместе со скользким валиком дивана упал на пол. И это было ужасно! Если б у него была вторая рука, он бы не упал… А тут я невольно не только выдала свою нерасположенность к нему (сердечную? физическую?), но и стала причиной его унизительной беспомощности. Он быстро вскочил, пытался превратить все в шутку, а мне было ужасно стыдно. Я просила извинить меня и что-то говорила насчет того, что «постепенно я привыкну…». Вот в этот момент со всей неотвратимостью передо мною и встала мысль о том, что, видимо, никакими «товарищескими» отношениями обойтись не удастся… И тут же, как заклинание самой себе, что-то о том, что «Раз уж так надо, то постараюсь привыкнуть. Вон, девчонки моего возраста на фронте какие испытания переносят…» — вторую половину фразы я произносила, конечно, только про себя, на это у меня ума хватило. Хотя одновременно охватил и страх: можно ли привыкнуть? А не обманываю ли я его и себя? Уж в этом я признаться не могла. Но Андрей, видимо, все понял и сказал: «Ты хорошая девочка. Спасибо тебе за все. Ты хотела помочь мне так, как если бы прикрепить к стулу отломанную ножку. Стул так починить можно. Но построить на таких основаниях совместную жизнь — нельзя. Вот когда-нибудь полюбишь и поймешь. А теперь давай забудем этот разговор и останемся друзьями, да?».

Так закончилась моя очередная попытка найти смысл, оправдание своей жизни.