Читаем без скачивания Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий - Нина Соболева

Так закончилась моя очередная попытка найти смысл, оправдание своей жизни.

Хотя Андрей призывал остаться друзьями и вел себя так, будто ничего не случилось, но в отношениях наших появилась неловкость, которая мешала открыто смотреть в глаза. Я старалась не оставаться с ним наедине, мне стало трудно работать с ним вместе. И тут вдруг появился хороший выход из этого положения. Однажды под вечер, когда все уже из нашего здания ушли и я принесла из столовой что-то себе на ужин, зашла ко мне сторожиха и сказала, что секретаря райкома комсомола спрашивают два фронтовика, а так как его нет, то пусть я к ним выйду. Оказалось, что двое летчиков с Западного фронта были в командировке на одном заводе, где-то поблизости от Красного Холма. Теперь, в оставшиеся сутки, хотели с помощью нашего райкома найти несколько девушек-добровольцев, которые могли бы работать как вольнонаемные в БАО (Батальоне аэродромного обслуживания). Желающих поехать на фронт у нас был большой список, и поэтому наутро, через ту же сторожиху, я вызвала десяток толковых девчат, чтобы летчики побеседовали с ними и сами решили, кого брать.

Усадив за чай фронтовиков в своем кабинетике, я начала дотошно расспрашивать их о том, какие именно работы есть в этом БАО и в какой обстановке они там находятся. Те объяснили, что в основном у них весь штат обслуги аэродрома имеется, но недостает несколько грамотных исполнительных девушек для работы в подразделениях связи, а также в отделе статистики при штабе, поэтому обязателен строгий отбор и рекомендация райкома. БАО передвигается вслед за передислокацией аэродрома. В настоящее время они только что обосновались на новом месте где-то в районе Белорусского фронта (как я узнала позднее, неподалеку от недавно освобожденных Великих Лук).

В общем, слушая летчиков, я уже решила, что лучшего случая отправиться мне на фронт трудно найти и утром, подавая Андрею список вызванных для собеседования девушек, включила в этот список и свою фамилию. Андрей молча прочитал список, взглянул на меня, но ничего не сказал и подписал его. Через сутки, съездив домой и попрощавшись, я уже ехала еще с тремя девушками и летчиками, отобравшими нас, в военном эшелоне, который шел на запад. Наши спутники на остановках бегали отоваривать продовольственные талоны, отвоевывали лучшие места при пересадках. От старинного городка Торопец мы уже ехали на грузовой машине, укутанные полушубками, так как был конец апреля и ночами очень холодно. Вокруг были места, где недавно шли бои — мертвая земля, мертвые леса и деревни, мертвые останки техники. Уже в сумерках подъехали к Великим Лукам, к тому, что когда-то было городом. Бесконечные ряды печных труб среди кирпичных развалин. Ни одного уцелевшего здания. Остановили машину для заправки, и со всех сторон охватила жуткая тишина этого города-призрака. Тянуло запахом гари и трупов. Даже мужчины были подавлены и спешили уехать.

На место прибыли ночью, но нас встречали, повели в жарко натопленную маленькую столовую, сытно накормили и разместили в девчачьем общежитии — деревенской избе, густо уставленной койками.

Спать, хотя и очень устали, не могли: то удалялся, то приближался рев самолетов, доносился гул тяжелой артиллерии. Потом мы к этим звукам привыкли и уже не замечали.

БАО оказался обычной деревушкой на берегу извилистой речки в окружении плакучих ив. Каким-то чудом здесь почти не было следов бомбежки, только остов сгоревшей церкви напоминал о войне. Все подразделения БАО размещались в избах, амбарах, складских помещениях бывшего колхоза. Новый дом с вывеской «Сельсовет» был занят под штаб, а в клубе — бревенчатом бараке — иногда даже устраивали танцы (в те вечера, когда у летчиков не было вылетов).

Меня определили диспетчером статистической службы при штабе, где начальником был пожилой дядя, майор по званию и, по смешной случайности, имел фамилию Майоров. Был он строгий внешне, но очень добрый по существу и очень справедливый. Ко мне утром поступали десятки сводок с цифрами потерь людского состава, техники, о количестве сбитых самолетов, о бомбежке объектов и прочих событиях, а я их расписывала по определенной форме и передавала шифровальщикам, откуда эти сведения шли на телеграф, радио и по другим инстанциям. Работа эта требовала предельной точности и внимания. Среди дня иногда получался перерыв в один-два часа, и тогда мой начальник разрешал мне выйти погреться на солнышке. Но только так, чтобы слышать телефон: как звонок, так сразу бегу обратно. Работали мы с одной девушкой в две смены, иногда вызывали на дежурство и ночью.

Водили нас, новеньких, и на аэродром — он был километрах в трех от БАО. За сосновым лесочком большое поле, а почти вплотную к сосняку, под навесами, крыши которых покрыты зелеными ветками, — самолеты. Перед каждым взлетная дорожка, и вырываются они из своего убежища как разъяренные шмели и быстро взмывают вверх. Были среди самолетов и маленькие истребители, и тяжелые бомбардировщики. Где-то глубоко в лесу был склад бомб, откуда ночами тянулись вереницы натужно рычащих грузовиков, но к той территории нам нельзя было даже приближаться. Дежурные летчики находились в землянках возле своих самолетов. Спускаешься под землю и ожидаешь, что попадешь в темноту, в сырость, а там неожиданно светло и даже щегольски чисто, потолок и стены обиты светлой деревянной дранкой (из такой в мирное время корзинки для клубники делали). Пол застлан струганными досками, вдоль стен лежанки, а в центре столик и на нем даже букетик полевых цветов. Не знаю, все ли землянки были такие, но этой летчики явно гордились и показывали ее с удовольствием. Выглядел аэродром очень мирно и даже уютно. Но вот из командного пункта выбежал дежурный, затрещали зуммеры телефонов, и мгновенно несколько групп обслуги засуетились вокруг своих машин, к ним побежали летчики, на ходу натягивая перчатки и шлемы, взревели пропеллеры и через несколько минут машины в воздухе. И неизвестно, вернутся ли они…

Бомбежки аэродрома еще не было, видно, пока его еще не обнаружили. Но однажды, когда я с девочками шла из столовой, вдруг раздались залпы зениток и с оглушительным ревом на бреющем полете пронесся немецкий разведчик — «рама» (два фюзеляжа на общих крыльях). Вид у него был зловещий, я таких раньше не видела. Все бросились врассыпную, и было чувство полной беспомощности. Но второго захода он не сделал. Его подбили, и он упал далеко за лесом, взорвался и сгорел. Если бы его упустили, не миновать бы нам тогда бомбежек.

По сводкам, которые доставляли в штаб, было видно, что наши летчики проводили очень серьезные операции, подбивали немало машин противника, но и сами имели потери. По возвращении с задания быстро разносился слух — все обошлось благополучно или санитарная машина прямо с аэродрома увезла кого-то в госпиталь. Бывали и невернувшиеся.