Читаем без скачивания Евангелие Люцифера - Том Эгеланн

«Дорогой! — написала она. — Сожалею! Не могу. Уезжаю. Я думала, что это шофер».

— Куда?

«Домой».

Бутылка и бокалы стали тяжелыми как свинец. Домой… Она и не собиралась прощаться со мной.

«Дирк, — написала она. — Ему хуже. Я должна быть с ним. Надеюсь, ты понимаешь».

— Ты вернешься?

Она посмотрела на меня взглядом, понять который было трудно.

У меня навернулись слезы на глазах. Я стоял в коридоре, в дверях женщины, которую хотел соблазнить или быть соблазненным ею, с бутылкой вина и двумя бокалами и унизительным ощущением человека, которого не просто отвергли, а выбросили из своей жизни, как ненужную вещь.

Моник склонила голову, как будто обдумывая мои слова.

«Сожалею, Бьорн, — написала она. — Правда, должна ехать к нему».

Хотелось так много сказать ей. Например, что я влюблен в нее. Что она невероятно хороша. Но как это сказать женщине, которая едет домой к умирающему мужу? И которой ты, скорее всего, просто-напросто не нравишься.

— Хорошо… — Я планировал пожелать ей счастливого пути, может быть слегка рассмеявшись в конце, но понял, что не владею голосом, и промолчал.

Раньше я думал или, скорее, надеялся, что она будет сопровождать меня в этих приключениях, пока мы в конце концов не разгадаем тайну манускрипта. Но я, как обычно, раздул из мухи слона. По крайней мере, в ее улыбке была нежность. Дверь открылась. Вошел шофер.

— Такой поздний рейс? — спросил я. Больше для того, чтобы что-нибудь спросить.

«К. К. одолжил мне свой личный самолет», — написала она.

— Ну конечно. — А я и понятия не имел, что у него был личный самолет. — Спасибо тебе за все, за все. — Лучше все же мне было промолчать. Голос задрожал на последних словах.

Она погладила меня по щеке.

Чтобы скрыть блеск глаз и покрасневшие щеки, я протиснулся мимо нее в номер, поставил бутылку и бокалы на комод и помог шоферу вынести багаж. Когда вещи были погружены, мы обнялись. От нее хорошо пахло. «Шанель № 5».

«Vaarwel, Бьорн Белтэ», — написала она в своем блокноте. Я не был уверен, означало это «прощай навсегда» или только «до свидания».

Я остался стоять на широкой лестнице гостиницы, когда они уезжали. Я провожал автомобиль взглядом, пока он не исчез в транспортном потоке. Моросил мелкий дождь. Ступенька за ступенькой я стал спускаться вниз к тротуару. Мимо прогрохотал грузовик. Большая группа туристов вышла из-за угла и оттеснила меня на первую ступеньку лестницы, они проходили мимо, погруженные в облако незнакомых языков, жестов и зонтов. Внезапно мне пришла в голову мысль — пойти вслед за ними. Через несколько минут мы уже были на Пьяцца Навона. Тут группа расползлась, как будто мы попали в магнитное поле с двумя полюсами. Я стал проталкиваться через кучки влюбленных парочек, которые окружали фонтаны — под звуки смеха и поцелуев, — и продолжил свой путь до Корсо Витторио Эмануэле II. Я уже почти вышел на Пьяцца Венеция, когда длинный черный седан подъехал к тротуару прямо передо мной. Заднее окно открылось.

— Гуляешь? — спросил К. К.

— Так точно. А ты? Следишь за мной?

— Вовсе нет. Возвращаюсь из посольства. Они предложили подбросить меня домой. А я заметил тебя.

Я не стал распространяться о том, что для этого нужно было сделать большой крюк.

— Моник уехала.

— Я знаю. Дирк. Ему осталось недолго. Бедняга. Хочешь поехать со мной?

— А можно?

— Конечно нельзя.

Я сел рядом с ним. На меня напала какая-то вялость. По пути мы не сказали друг другу ни слова.

IV

МОНАХИ В КАМЕРАХ-ОДИНОЧКАХ

Десять монахов были помещены в камеры-одиночки ныне закрытой тюрьмы, которую К. К. разрешили использовать итальянские власти. Такие вещи у К. К. получались очень легко.

Движение по улице перед тюрьмой было перекрыто, она охранялась вооруженными карабинерами, а также транспортной и обыкновенной полицией. Военный вертолет барражировал над кварталом. Шофер, К. К. и я должны были показать паспорта и пропуск с печатью, чтобы нас пропустили дальше.

Во дворе в полной готовности находилась еще одна группа вооруженных солдат.

— Группа захвата, — сказал К. К. Словно это было самое обычное дело. — На случай, если кто-то попытается освободить наших пленников.

Коридор с облезлой штукатуркой просматривался через видеокамеры. Солнце светило через узкие прорези высоко под потолком. Коридор пропах мочой, гнилью и чистящими средствами.

Один из охранников отпер первую дверь, которая была помечена большой цифрой «1», написанной тушью на выкрашенном серой краской металле. Я тут же узнал молодого монаха с большим носом. Он сидел на нарах и был прикован к стене. С него сняли темный выходной костюм и одели в серую тюремную одежду.

Он поднял голову, когда мы вошли в камеру, но тут же отвернулся, когда увидел, кто мы. Я попробовал завести с ним разговор. Но он не смотрел на меня. Наконец и мы отказались от мысли вступить с ним в контакт и пошли к следующей камере.

Все повторилось.

Короткий взгляд. Ни единого слова.

Охранники без выражения отпирали одну дверь за другой. Чтобы дверь открылась, в каждый замок нужно было вставить и повернуть два толстых ключа.

Монахи не хотели говорить. У них не нашлось слов для того, кого они пытались убить.

В последней камере под номером «10» сидел мужчина с аристократической внешностью, который называл себя Примипилом. Он кивнул, когда К. К. и я вошли в его камеру. Как будто он нас ждал.

— Они обязаны молчать. — Акцент у него сейчас был заметнее, чем тогда. — Даже пытками вы не заставите их говорить.

— А если им выпустить кровь? — бесстыдно сказал я.

Он же был прикован к стене.

— Ничего не знаю об этом, — сказал К. К. Голос его звучал формально и без выражения, как будто он делал объявление для собравшихся членов жилищного кооператива. — Зато знаю, что вы будете выданы в одну из тех стран, где были совершены убийства. Такая вот юридическая головоломка. Три убийства в трех странах. Если все три страны потребуют вашей выдачи, определить, в какой из стран вас будут судить, поможет Суд Евросоюза. Очевидно, ваша группа будет осуждена за совершение целого ряда преднамеренных убийств. Но все это произойдет после того, как мы закончим нашу часть расследования. Вам предстоит отвечать за многое. Но вы успокойтесь. У нас более гуманные методы допроса. Мы не прольем ни капли вашей крови. У нас есть другие средства, которые заставляют людей говорить. Химические методы.