Читаем без скачивания Над Кабулом чужие звезды - Михаил Кожухов

Самого Громова между тем судьба не берегла. Дома, не на войне, погибла в авиакатастрофе жена.

Он принял решение, которое казалось тогда единственным спасением: вернуться в Кабул. Точнее, было так: он никого ни о чем не просил, и его никто ни о чем не спрашивал. Был приказ, но этот приказ пришелся ему по душе. Сыновей, Максима и Андрея, пришлось отправить в Саратов, к родственникам. Я видел: фотография мальчишек лежала под стеклом на столе в кабульском кабинете командующего, рядом с телефонами начальства, памятками, боевыми распоряжениями и прочими необходимыми на войне документами. Осенью 1988 года, впервые за два года, генерал попросил неделю отпуска: ему хотелось самому отвести в школу сыновей.

…Когда в последние дни войны стало известно, что Громов назначен командующим Киевским военным округом, тамошние телефонистки ухитрялись дозвониться даже до Ташкургана, в котором располагался последний в Афганистане советский гарнизон. Замучили расспросами своих коллег-связисток. «Даже и не мечтайте о нем, девчонки, — уверенно отвечали те. — Громов — наш командующий!» Генерала любили в 40-й армии: делиться им ни с кем не хотелось.

Ко дню вывода войск мне, — что называется, «кровь из носа», — нужно было продиктовать в редакцию репортаж, который включал бы в себя интервью с командующим. Договорились с ним встретиться вечером.

Я лежал на железной кровати в опустевшей офицерской казарме в Ташкургане, размышляя обо всем происходящем, когда вошедший незнакомый майор уточнил:

— Извините, это вы — корреспондент «Комсомолки»? К вам гости.

На грязном полу армейского «уазика», который стоял перед входом в казарму, контрабандно провезенная на территорию дивизионного городка, но, судя по выражению лица, абсолютно счастливая, лежала американская подданная Джана Шнайдер.

— Слушай, договорись об интервью с Громовым, а? Скажи так: я обещаю ему целый год свободной любви, о которой он никогда не слышал! — зашептала она, не поднимая головы с пола.

Я, конечно, передал эту просьбу командующему в точности. Его короткий ответ, несмотря на соблазнительное предложение, был отрицательным, и дословно воспроизвести его я, к сожалению, никак не могу по цензурным соображениям.

Но, как бы там ни было, американская журналистка Джана Шнайдер была в те февральские дни единственным представителем западной прессы, кому удалось пробраться на ту сторону советско-афганской границы и оказаться в самой гуще измотанных долгим маршем, ошалевших от радости, уходящих домой войск. Легко представить, какие тексты произносили особисты, обнаруживая беспризорную американку то в одном, то в другом батальоне… И это ее глазами мир увидел последние дни той войны. Обложки всех главных журналов мира — американского «ЮС Ньюс энд Уорлд Рипорт», французского «Пари Матч», итальянского «Экспрессо», испанского «Камбио-16» и так далее — на следующий день вышли с ее фоторепортажами на обложках, и можете поверить: эти фотографии были великолепны.

P. S.

У Хемингуэя спросили однажды, что он думает о войне. Он ответил: никогда не любил войн, но у меня, по-видимому, есть к ним некоторые способности. Джана Шнайдер, конечно, — героиня его романа.

— Мне нравятся ситуации, которые требуют от меня невозможного. И я никогда не сдаюсь первой. Не вышло, я проиграла? Что ж, попробую еще раз. Это мое хобби.

Между прочим, раньше она играла на Бродвее.

— Заставить несколько сотен человек смеяться или плакать одновременно — это восхитительно. Это может только театр. Но Бродвей — галеры. Я работала там семь лет, и каждый день говорила себе: я должна быть лучшей. И однажды мне это наскучило.

Джана — фрилансер, репортер на вольных хлебах. Это означает, что в профессиональной среде она занимает одну из низших ступеней. Фрилансерам не дают интервью президенты, на них посматривают свысока коллеги, работающие в штате редакций. Хотя втайне завидуют им: фриланс — высшая степень свободы в профессии, связанной с добычей новостей. Фрилансер сам выбирает тему, сам решает, что и как он хочет писать. Иногда попадает «в десятку», обходит соперников, оказываясь в центре событий раньше всех. Тогда его репортажи идут нарасхват, и это окупает затраты на поездку, которые он несет сам.

— Фриланс дает возможность есть, что хочешь, а не то, что тебе положили на тарелку, — говорит Джана.

Начало ее карьеры не предвещало ничего необычного. Попыталась выйти замуж за коллегу-актера, но ничего хорошего из этого не вышло. Уехала путешествовать на оленях по Аляске. Потом — удирала от акул, снимая подводный мир на Гавайях. Пыталась — неудачно, правда, — забраться на Эверест. А потом началось.

В Намибии попала в ураган, сама себя откапывала из песка, выбиралась из-под обломков машины. На Филиппинах ее чуть было не расстреляли военные, когда она стала невольным свидетелем их расправы над жителями деревни. Прошла сотни километров по Анголе вместе с вооруженными отрядами оппозиции. В Ольстере, снимая демонстрацию, на секунду оторвалась от объектива, оглянулась, почуяв неладное. Если бы не оглянулась, пластиковая пуля попала бы ей точно в висок. А так — только содрала кожу над правой бровью.

— Мне нравится ощущение опасности. Процентов тридцать в нашем страхе — от отсутствия информации. Еще треть — от незнания того, способен ли ты преодолеть страх. А на самом деле бояться нужно только того, что нам действительно неподвластно.

Она искренне считала, что пишет хронику истории, щелкая затвором своего «Никона». Она снимала, как падала Берлинская стена. Потом — как падала великая империя. После вывода войск из Афганистана она осталась в России. Перелетала из Армении в Таджикистан, из Карабаха в Абхазию. После штурма телецентра в Вильнюсе рассталась и с «горбиманией», как она называла свою симпатию к Горбачеву, и вообще с последними иллюзиями относительно любой политики, о которой отзывалась в выражениях, для пересказа неподходящих.

Во время войны в Ираке Джана была там: снимала, как «Скад» перехватил американскую крылатую ракету прямо напротив ее отеля, была отброшена взрывной волной. И очень смешно рассказывала, как спряталась ночью в отеле, в номере какого-то высокопоставленного иракца, и всю ночь простояла, спрятавшись за занавеской.

— Всегда остается выбор: или ты говоришь правду, или делаешь вид, что не замечаешь ее. Кто-нибудь всегда выбирает правду. Кто-нибудь всегда берет на себя смелость напомнить власти о долге, а обществу — об идеалах. В этом смысл журналистики.

1991-й был для нее рекордным. Из Персидского залива перебралась в Белград, где уже бродили дрожжи войны. Затем — рискованная поездка в Курдистан. Потом вообще невероятное: ей удалось пробраться в закрытый для журналистов Судан. Потом Эфиопия — там случился очередной переворот. Оттуда — прямиком в Югославию, где уже не на шутку начиналась война.

— Я думаю, все это было важно. Я действительно верю в то, что мои афганские снимки, например, многим американцам помогли понять что-то важное про вас, русских. Я слышала, как люди говорили, рассматривая фотографии: «Гляди-ка, у них такие же лица, как у наших парней во Вьетнаме!» В тот момент они вас переставали бояться.

Война в Югославии стала для нее последней.

— На войну не надо ехать, если не знаешь, боишься ли ты умереть. Ты должен точно знать, что собираешься делать. И чем раньше ты научишься работать, не взваливая на себя миссию судьи, тем лучше. Иначе ты никогда не услышишь, что тебе говорят, и не будешь верить собственным глазам.

В Сараеве сербы расстреляли ее в упор из танкового пулемета, хотя она была в гражданском, в повязке на рукаве с надписью «Пресса». Ее товарищ-хорват погиб на месте, саму Джану подобрали и доставили в госпиталь те же самые сербы. Тяжелое ранение, кома, множественные осколочные поражения ног, эмоциональное потрясение — все это в конечном счете привело к душевному расстройству. Спустя несколько лет журнал «Тайм» опубликовал большую статью, в которой рассказывалось о Джане Шнайдер. В прошлом — театральной актрисе, номинированной на «Эмми», фоторепортере, прошедшей два десятка войн, а ныне — пациентке психиатрического госпиталя где-то в окрестностях Нью-Йорка.

На следующий день после вывода войск из Афганистана «Комсомолка» вышла с моим репортажем об этом, в котором было интервью с командующим 40-й армии Борисом Громовым:

— Борис Всеволодович, чему научили армию годы этой войны?

— Если коротко, они были для нас испытанием на состоятельность, на способность делать то, для чего армия и предназначена. К чему готовились десятилетиями. В Афганистане тысячи офицеров приобрели боевой опыт. Это главный итог.

— В этом была нужда?

— Покуда существует армия, она должна быть готова к защите Отечества.