Читаем без скачивания Король на краю света - Артур Филлипс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока его не попросили сказать новую ложь, и тогда он вспомнил, как далеко зашел в своем преступлении, вспомнил каждый обман, до которого опустился, потому что его вынудили, и он поддался, и всякий был немного хуже предыдущего: притвориться христианином, притвориться англичанином, притвориться подарком, притвориться верным своему новому господину, притвориться, что восхищается королем, пытаясь украсть у него секреты, и если он не прогонит всю эту неправду прочь, тогда появится еще одна, уже написанная профессиональными лжецами. И все началось, когда трус притворился, что его трусость — на благо жены и сына.
Он поднялся по наклонным тропинкам холма короля Артура, и колеблющееся солнце смыло снег, открыв плоские черные плиты, холодные и предательски скользкие — вот еще одна смерть, которую он заслужил как коварный и скользкий человек.
Доктор бродил по еще одной стране, еще дальше от того места, где его изгнали, еще более холодной, еще более влажной, еще более каменной. Более каменной, чем Лондон, более каменной, чем Камберленд, более коричневой, непостижимо, невозможно, и все же более коричневой. Он шел медленно, наклонившись вперед, высматривая достаточно выносливые растения, которые могли бы упрямо втиснуться между камнями. Здесь было мало ценного, даже среди того, что он мог распознать. Не так давно часть земли обгорела. Он отщипнул несколько фиолетовых листьев с толстого зеленого стебля.
Стоя на коленях, склонившись над срезанными крошечными побегами, укладывая их в сумку, доктор заметил кролика, затем второго, а затем целую плеяду, либо недавно собравшуюся, либо ставшую заметной только сейчас, когда его глаза привыкли к коричневым плоскостям, обнаженным отступающей пеленой тумана. Тэтчер оставался неподвижным, пока ближайшее к нему существо стояло на страже, искоса наблюдая за ним, пока остальные паслись на той же земле, на которую пришел пастись доктор. Зверь быстро рассчитал расстояние, местность и возраст Тэтчера и решил, что прямой угрозы нет. Миновав более зеленую поросль, кролик, все еще не сводя одного глаза с коленопреклоненного человека, сорвал с ветки коричневые листочки с зазубренными краями. Второй кролик присоединился к первому, попробовав это растение, выбранное неведомо почему. И вот Тэтчер встал и медленно подошел к ветке, от которой они быстро сбежали, попробовал листочек сам. Тот сперва сопротивлялся зубам, а затем поддался и породил легкую горечь. Тэтчер собрал столько, сколько смог найти, тревожа существ, подсказавших важность находки.
Он сидел и ждал, пока они снова привыкнут к нему. Они, как никто другой, могли видеть, что он не представляет опасности.
И если кролики могли, то, несомненно, Аллах заглянул в его душу, даже если Тэтчер больше не мог сделать этого сам. Воистину, все было хорошо там, куда мог заглянуть только Аллах. Бог был велик и знал, что Тэтчер симулировал любопытство к христианским обычаям, привычку одеваться и брить лицо, как они, молиться, как они, только потому… потому что…
Как часто случалось, когда зима переходила в весну, Мэтью Тэтчер снова рассказал себе историю о том, как он оказался на этой земле. История то и дело менялась. Иногда она казалась правдивой, иногда даже мерещилось, что случившееся с ним было следствием выбора, и этот выбор привел его сюда — значит, так надо, и с этим можно было просто жить дальше. Однако бывали случаи, когда он едва мог вспомнить лица Джафера бин Ибрагима или королевы Елизаветы, посла, доктора Ди и священника, который омыл его и привел к христианской вере, или шум толпы в тот день, приветствовавшей грядущее завоевание католицизма армией обращенных мусульман, таких как новый христианин, Тэтчер. А потом грозили появиться Сарука и Исмаил, и Тэтчер открывал глаза, находил что-нибудь, чтобы отвлечься.
Достаточно. Работа. Мистер Леверет сказал, что это возможно. Сперва надо сделать шаг. Мистер Леверет пообещал — если слово такого человека может что-то значить.
Он стоял в поле, все кролики держались на расстоянии, тучи сгущались. Он огляделся по сторонам: не наблюдает ли кто-нибудь?
— Католик, — продекламировал он достаточно громко, чтобы еще лучше запечатлеть в памяти раздражающие детали и сравнить услышанные слова с теми, которые произнес Леверет. — Католик преклоняет колени, чтобы получить свой волшебный хлеб, крестится, закрывает глаза и верит, что хлеб преображается в кусочек плоти пророка Иссы. Однако настоящий англичанин…
Тэтчер остановился. Конечно, Леверет не называл Иисуса Христа «пророком Иссой». Нет. Надо начать заново. Он закрыл глаза, постоял, покачиваясь в темнеющем от туч поле, и еще раз собрал воедино объяснения Леверета, все звуки и слова, которые тот изрек прошлой осенью, стуком по столу отделяя факты друг от друга. Вспомнил голос Леверета, который был выше, чем можно было предположить по мощному телу и широкой грудной клетке, и тише, но каким-то образом от этого угроза не ослабевала, а усиливалась. «Пророк Исса», — снова произнес он в памяти Тэтчера. Доктор слышал этот голос, высокий и грозный: «Пророк Исса!» — но знал, что такого не могло быть, ни за что на свете не могло быть.
— Правильный, благородный и благочестивый английский реформат не будет осенять себя крестным знамением, никогда не прикоснется к изображению Господа и не склонится ни перед каким символом или изображением, кроме креста. Католик, грязный и суеверный, поверит в любую реликвию, хранящуюся в церковном склепе — обрезки ногтей святого, кусочек Истинного Креста, блюдо или сундук, к которому прикасался святой или апостол, или даже пророк Исса…
Голос Леверета каким-то образом переплелся с голосом старика в Константинополе, обсуждавшего Коран со своим старым другом, когда Эззедин проходил мимо них, кивая в знак приветствия. Тот старик обсуждал пророка Иссу, когда Эззедин проходил мимо, почти пятнадцать лет назад. В событии не было ничего запоминающегося, но вот оно, на этой шотландской равнине, требовало внимания Тэтчера, маскируясь под указание его тайного хозяина. Звуки константинопольской улицы. Здесь и сейчас.
Он опустился на колени, осенил себя крестным знамением, охватывающим лицо и грудь. Склонил голову, «как часто делают католики, но не повсеместно и не исключительно», затем поднял голову к небу, «как должны делать благословенные английские христиане, смиренно прося о подтверждении спасения своих душ». Он поднес пальцы к губам, и запах коричневых листьев с зазубренным краем, любимых кроликами, ударил в нос, напомнив о чем-то: еда? Соус? Приправа к курице, которую он не ел уже дюжину лет, на расстоянии целого континента от того места, где сейчас стоял в одиночестве?
Он поцеловал кончики пальцев, стараясь сохранить аромат живым, как некоторые католики подносят к губам четки,
