Читаем без скачивания Кукла старого Адама - Марина Владимировна Болдова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты не понимаешь…
– Нет, не понимаю. Не понимаю, как можно было оставить двух девчонок-школьниц без отца? С моей матерью, совершенно не умевшей ни вести хозяйство, ни работать. Ты на что рассчитывал?
– Я вас с Варей учил готовить, ты не помнишь?
– Для готовки нужны продукты, папа. А денег на них не было. То, что ты оставил, мама истратила за первые три дня после твоего отъезда. Потом занимала у кого-то, а однажды не пришла ночевать. Потом еще и еще раз. Зато в холодильнике стали появляться деликатесы. Она от меня даже не скрывала, что завела спонсора, от меня, девочки… Как было противно, не представляешь. Если бы я не встретила Родиона… Он два года не мог понять, почему я с ним так осторожна. А я просто не верила мужчинам.
– При чем тут мой отъезд в Германию?
– И правда, при чем? На тот момент по моей жизни прошлись двое: изнасиловавший меня Гафуров и бросивший отец.
– Я тебя и Варю никогда не забывал! Впрочем, мы это уже обсуждали.
– Да, деньги присылал, я уже поняла. Но отцом ты перестал быть, как только женился на чужой тетке. А нам с Варей нужен был рядом взрослый адекватный человек. Ну, хотя бы вот так, на экране монитора. Даже по телефону, на худой конец. Мне повезло с Родионом, а Варя вышла замуж за негодяя. Потому что совсем не представляла, каким должен быть муж и отец детей. Все, папа, давай закончим бессмысленный разговор, я прощаюсь. – Даша кивнула и встала со стула. Оглянувшись в дверях на Родиона – мол, не задерживайся, вышла из кухни. А у него от вида ее полных слез глаз защемило сердце.
– Когда вы получите разрешение на вывоз тела, Александр Генрихович? – тут же сменил тему Родион.
– Думаю, в конце следующей недели. Родион, я правильно понимаю, что ты будешь заниматься вопросами захоронения?
– Да, конечно.
– У меня будет к тебе просьба. Катя уже давно мечтала вернуть себе кольцо ее матери Лидии. Оно осталось в шкатулке в нашей старой квартире.
– Как оно выглядит?
– Большой изумруд в окаймлении бриллиантов. Скорее всего, сейчас оно у Дарьи, вы же продали жилье?
– Да, очень давно. Но мебель и вещи Катерины Петровны перевезли в вашу однокомнатную.
– Катя почему-то очень не хотела, чтобы украшением владела Даша. Не спрашивай, почему. Она просила похоронить кольцо с ней. Ты сможешь его взять у Даши?
– Я должен сообщить ей об этой давней мечте Катерины Петровны? Или просто выкрасть кольцо? – разозлился Родион на просьбу тестя: желание тещи он посчитал за блажь.
– Решай сам.
– Ну уж нет, Александр Генрихович. Этот вопрос будете решать вы. Всего доброго, до связи. – С удовольствием выключив скайп, Родион захлопнул крышку ноутбука. «Я никогда не буду таким отцом. И не брошу Нику и Макса ни при каких обстоятельствах. Дашка, я уверен, тоже. Жаль только, что понимание, что наши дети – самое дорогое, что есть у нас, приходит такой ценой: смотришь на старшее поколение и делаешь выводы, какими отцом и матерью быть нельзя. Нельзя, и все. Без конкретных объяснений, почему так», – подумал Родион, выходя из кухни.
Глава 28
Мать посторонилась, пропуская его в дом. Иван невольно задел ее плечом и, уже шагнув в тепло прихожей, вспомнил, что чемодан и пакеты с продуктами остались на скамейке. Он молча развернулся и направился обратно к выходу. На мать старался не смотреть, она же, он чувствовал, напряженно следила за каждым его движением.
– Вещи принесу, – прокомментировал Иван ее невысказанный вслух вопрос.
– Да-да, хорошо. Ты, наверное, голодный, я сейчас что-нибудь соображу, – засуетилась она и быстрым шагом засеменила в сторону кухни.
Он с раздражением смотрел вслед, прекрасно понимая, что раздражен не на мать, а на себя. Пронзительная жалость к этой, как он всегда считал, чужой женщине встала комом в груди, мешая сделать полноценные вдох и выдох. Защипало глаза, он сдержался, но тут мать, дойдя до двери кухни, вдруг обернулась. Робкая, виноватая ее улыбка на практически обескровленном лице совершила невероятное: так прорывает самодельную плотину, долго и старательно возводимую ребенком на ручье, и тот от обиды пускается в рев. Одинцов и стал вмиг тем пацаном, выстроившим преграду между собой и матерью: до него вдруг дошло, что не только ее вина есть в том, что он рос сиротой. Бабушка да и дед приложили немалые усилия к тому, чтобы он ее забыл. Иван только не понял, как же они-то терпели разлуку с родной дочерью так долго? Все эти мысли стремительно пронеслись в голове. Не отрывая взгляда от лица матери, он в три прыжка преодолел расстояние между ними, замер на мгновение и, обессилев от нахлынувших эмоций, упал на колени.
– Ну, Ванечка, родной, не плачь, что у тебя случилось? Ведь случилось же, да? Я чувствую… ничего-ничего, все пройдет, плохое пройдет, а то, что потом, будет только хорошим… потому что ты самый лучший, сынок, самый лучший, мой родной…
Он выплакал всю горечь прожитых без нее лет и этого чертового дня, уткнувшись в пахнущий чем-то давно забытым мамин халат. Да, он ощущал себя ребенком, которого обидели… или он обидел, неважно, потому что мама… мамочка всегда будет на его стороне. Он вспомнил, что там, в Тюмени, в общем для нескольких домов дворе, дети дразнили его маменькиным сынком, а еще рыжим-конопатым, и он с ревом бежал домой. А мать утешала, грозя его врагам из кухонного окна зажатым в руке половником. И он залезал потом на подоконник и дразнил их, присмиревших, старательно высовывая язык и оттопыривая пальцами уши. Такая страшная, как он тогда думал, получается рожица. Маму побаивались и дети, и их родители, он чувствовал это. И никогда не задумывался, почему…
– Ваня, Ваня, встань с пола скорей, дует по ногам, вон ветер какой поднялся! А щель между входной дверью и полом к зиме надо бы заделать, замерзнем! И окна маляркой заклеить не помешает, что улицу-то топить, газ жечь? А? Как считаешь?
– Мам, ты о чем? – Одинцов поднялся с колен и отряхнул джинсы.
– Это я так, сынок, болтаю, чтобы отвлечь тебя от грустных мыслей. Ты ведь расскажешь, отчего бежал? Или от кого? Или беда у тебя какая случилась?
