Читаем без скачивания Субмарины-самоубийцы - Ютака Ёкота

Пройдя мимо них, я вошел в кают-компанию. Там уже были Маэда и Синкаи, причем оба смотрели на свои секундомеры.

— Время уже подходит, — сказал Маэда.

— А сколько прошло, господин лейтенант? — спросил я.

— Тридцать восемь минут, — ответил Маэда. — Но винтов эсминца уже не слышно. Он дальше, чем его может услышать наша аппаратура.

— Ах, вот как? — сказал я.

Я почувствовал беспокойство. Чтобы сблизиться с целью, Фурукаве надо было пройти довольно большое расстояние. Лишь заняв определенное положение относительно нее, он мог лечь на курс сближения с ней и нанести удар. Если он не выдержит глубину погружения, то эсминец сможет заметить его. И тогда он станет спасаться бегством, а Фурукава станет догонять его. Скорость, которую может развить эсминец, позволяла ему уйти от «кайтэна», лишь имея значительное первоначальное преимущество в дистанции.

Фурукаве, если ему не удастся догнать врага, придется включить механизм самоликвидации торпеды и погибнуть вместе с ней. Я был уверен в этом. Невозможно будет обнаружить его, если «кайтэн» выработает все горючее. Даже поднявшись на поверхность, торпеда сидит слишком глубоко в воде, чтобы ее можно было обнаружить с подводной лодки, пусть на море и царил бы совершенный штиль. В любом случае капитан Орита не стал бы всплывать на поверхность моря в дневное время, чтобы искать его, особенно если бы там оказались вражеские корабли.

Мои размышления прервал доклад акустика:

— Есть эхо! Очень слабое. Уровень звука меньше единицы. Это может быть «кайтэн».

Наши часы отсчитали сорок минут, затем сорок пять. Лицо Маэды потемнело. Наши часы свидетельствовали, что истекли уже сорок семь минут с момента старта Фурукавы. Через тринадцать минут его «кайтэн» выработает последние капли горючего. Я молился о том, чтобы услышанный акустиком звук был знаком его последнего броска на полной скорости против врага.

Затем, еще до того как акустик доложил об этом, мы услышали звук взрыва! Он был гораздо слабее звука двух первых взрывов — те прозвучали куда ближе к лодке. Но это, вне всяких сомнений, был звук взорвавшегося «кайтэна». Никакая глубинная бомба, сброшенная американским эсминцем, не могла бы породить такой звук.

— Бандзай, Фурукава! — воскликнул я, не в силах остановить слезы, текущие из глаз.

— Старшина Фурукава совершил прямое попадание, — подтвердил и громкоговоритель судовой трансляции.

Но больше никто на лодке не кричал от восторга. Все неожиданно словно бы потеряли дар речи. Я никогда не был в состоянии объяснить, почему так произошло. Ведь в ходе выполнения этого задания на счету субмарины капитана Ориты прибавилось три пораженных судна. Считая еще два, потопленные несколько ранее в ходе обычной торпедной атаки, счет 13:9 выводил субмарину И-47 вперед против лодки-соперницы И-36. Экипаж должен был бы вопить от восторга и хлопать друг друга по спине. На память мне, в столь полном наступившем молчании, пришли слова, которые я так часто слышал с тех пор, как попал на императорский флот: «В эти решающие дни вы должны быть всегда готовы отдать свою жизнь, чтобы спасти Японию!» Фурукава отдал свою жизнь, но столь долгое ожидание его атаки, похоже, привело нас в оцепенение. В нас уже не осталось чувств, которые могли бы вызвать новые восторги. Их начисто унесли эти напряженные сорок девять минут.

Через некоторое время, не знаю точно через какое, я вернулся в кубрик команды. Там на двух койках были разложены в аккуратные маленькие кучки те личные вещи, которые Ямагути и Фурукава оставили рядом со своими подушками. Я упал на свою койку, не в силах сдержать рыдания. Для меня было бы проще самому встретить смерть, чем переживать невыносимую горечь утраты моих дорогих друзей. Сможет ли Ямагути еще хоть раз попробовать пива в том новом мире, где он оказался? Будет ли сидеть рядом с ним Фурукава, верный, преданный друг, пространно рассуждая о том, что ему довелось узнать и испытать на флоте? Я молился за них, рыдая и всхлипывая, а также за лейтенанта Какидзаки. «Я догоню вас, мои дорогие друзья», — рыдал я в подушку и просил их приветствовать меня улыбками у входа во врата храма Ясукуни.

Следующий день, 3 мая, я встретил немного более спокойным. Мое горе сменилось состоянием обреченности. Теперь я хотел только одного — чтобы все это наконец закончилось. Но за весь день не было замечено ни одного вражеского корабля, и вечером капитан Орита вызвал к себе Маэду, Синкаи и меня.

— Благодаря нашей торпедной атаке и пуску «кайтэнов», — сказал он, — противник уже наверняка знает о нашем рейде. Он, вне всякого сомнения, направил на наши поиски воздушные и морские патрули. Поэтому я намереваюсь отвести лодку из этого района океана. Мы будем день или два скрываться от кого бы то ни было. Когда противник решит, что мы ушли вообще, мы вернемся в этот район и попытаемся найти себе цели. Поэтому у вас троих сейчас одна задача — как следует отдохнуть. Дня три «кайтэнам» делать будет нечего.

Поникнув головой, вы вышли из его каюты и направились в кают-компанию. Личные вещи лейтенанта Какидзаки по-прежнему лежали на его койке. Эта сиротливая кучка наводила тоску. Не знаю, почему они оставались здесь так долго. Мне в глубине души приходилось только надеяться на то, что мои вещи не встретят такого к себе отношения, когда их хозяин оставит этот мир.

Вечер и весь последующий день прошли без всяких событий. Утром 5 мая штурман сообщил нам, что мы в настоящий момент патрулируем в районе между Гуамом и Окинавой. Вражеских кораблей не было замечено и в течение этого дня. Когда я курил свою ежевечернюю сигарету на палубе у рубки, я испытал странное чувство. Мне показалось, что мои товарищи по-прежнему со мной, хотя в темноте и не было видно никаких огоньков их сигарет.

На следующее утро, 6 мая, для нас, водителей «кайтэнов», была проведена учебная тревога. Все прошло успешно, за исключением небольших неполадок с моей телефонной связью. Порой голос говорившего со мной офицера из центрального поста прерывался, так что я пропускал одно-два его слова в самой середине предложения, а один раз я не слышал его в течение целых тридцати секунд. Когда учебной тревоге был дан отбой, я попросил моего техника проверить связь.

— Без надежной телефонной связи я совершенно бесполезен, — предупредил я его. — Я не смогу получать указания центрального поста. Не буду знать, где находится враг и что он предпринимает. Проверьте как следует связь. Если надо, замените телефонную трубку. Связь у меня должна быть в полном порядке!

Он ответил, что займется проверкой. Мой техник знал свое дело. Он будет возиться, пока не починит все. Если он не успеет, то будет работать до поздней ночи, а потом встанет задолго до рассвета, чтобы закончить ремонт.

По иронии судьбы в 11.00, вскоре после окончания учебной тревоги, акустик субмарины услышал шум винтов корабля. Капитан Орита поднял перископ, чтобы осмотреться, и тут же объявил боевую тревогу. Вскоре после этого он отдал команду всем водителям «кайтэнов» занять свои места. Он решил задействовать нас. Цель, должно быть, оказалась крупной, думал я, проносясь по машинному отделению, иначе он применил бы обычные торпеды.

— Докладывает старшина Ёкота! — сообщил я из своего одного-единственного оставшегося на корме «кайтэна». — Занял место в «кайтэне» номер три!

Никакого ответа не последовало.

Я снова повторил все сказанное мной.

И снова никакого ответа.

Лишь после этого я сообразил, что остался совершенно без связи. Скорее всего, вода проникла в какое-нибудь электрическое соединение, заземлив его на корпус лодки. Или где-нибудь нарушился контакт. Я быстро осмотрел несколько проводов, проходивших внутри моего отсека. Здесь все было в порядке. Я осмотрел телефонную трубку и даже постучал по ней кулаком. Но по-прежнему не было ничего слышно.

Что ж, сказал я себе, ничего не остается делать, кроме как провести обычную подготовку к старту. Я выполнил стандартную процедуру проверки и установки всех рукоятей и клапанов. Возможно, неполадка со связью возникла на другом конце телефонной линии. Когда ее устранят и я снова смогу разговаривать с центральным постом, я должен быть полностью готов.

Вскоре вся подготовка была закончена, и я снова попытался доложить об этом.

Телефонная линия молчала.

Несколько секунд я подождал, прошептал молитву и сделал новую попытку.

Телефонная линия молчала.

Я изо всех сил закричал в трубку.

Телефонная линия молчала.

Я обезумел. Проклиная всю технику, я принялся вопить в телефонную трубку, требуя немедленно выпустить меня на врага. Что из того, что я не знаю местоположения и курса цели?

— Немедленно освободите крепления, — кричал я в микрофон. — Я сам найду цель!

Надеялся я только на то, что, может быть, центральный пост слышит меня, хотя я их и не слышу.