Читаем без скачивания Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров

Причем рядовые казаки заключали с матросами собственные соглашения, например, обсуждая вариант: «Мы вам Керенского, а вы нам — Ленина. И замиримся». И на полном серьезе пришли к Краснову доложить, что скоро им для такого обмена привезут Ленина, которого они тут же около дворца повесят. А Керенского, мол, не грех и выдать, «потому что он сам — большевик». Выдавать бывшего министра-председателя генерал счел неэтичным и обратился к нему: «Как ни велика ваша вина перед Россией, я считаю себя не вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь». И Керенский удрал, теперь уже окончательно.

Вступившая в Гатчину 20-тысячная советская армия буквально растворила в себе малочисленных казаков. Происходили чуть ли не опереточные сцены. Дыбенко отгонял подчиненных матросов от казачьих командиров и поучал при этом офицеров: «Товарищи, с ними надо умеючи. В морду их, в морду!» Делегаты от Финляндского полка явились в штаб к Краснову и потребовали его на расправу. Он на них наорал, обматерил и выгнал вон — тогда полк прислал других делегатов. Вежливо просивших разрешения разместиться на ночлег. Прибыл советский командующий Муравьев. Начал с того, что вознамерился арестовать Краснова и его штаб, а кончил тем, что сел с казаками обедать и напился, вспоминая общих фронтовых знакомых. Приехал и сам Троцкий. И прибежал к Краснову жаловаться, просил, чтобы тот избавил его от казака, прицепившегося к нему, как репей. А казак жаловался, что «этот еврейчик» забрал у него арестованного, которого он охранял.

Вот так и кончилась «первая» гражданская война. У казаков в ней погибло 3 человека, 28 были ранены, советская сторона потеряла около 400 человек. Краснова и его начальника штаба Попова пригласили для переговоров в Смольный, гарантируя безопасность. И все же попытались арестовать. Но в Питер тут же примчался казачий комитет 1-й Донской дивизии, притащил с собой Дыбенко, насел на большевистского главнокомандующего Крыленко, и начальников освободили. Разрешили отпустить части корпуса на Дон с оружием и всем имуществом. Казаков вообще после этих событий очень зауважали. Троцкий пригласил к себе Попова и поинтересовался, как отнесется Краснов, если новое правительство предложит ему высокий пост? Попов откровенно ответил: «Пойдите предлагать сами, генерал вам в морду даст». Вопрос был исчерпан.

Каледин в данный момент тоже не представлял опасности для советской власти, хоть и не признал ее. Казачьи части, как более дисциплинированные, оставались на фронте до последнего. И теперь они только-только начинали возвращаться на Дон. Но и их дисциплина была уже относительной. Заключалась лишь в том, что они не дезертировали, не разбегались, а ехали домой в полном составе, с конями и оружием. А едва достигнув родных мест, расходились по станицам и хуторам и служить больше не желали.

Нет, главную угрозу создала не «контрреволюция», а «революция». Другие левые партии и их лидеры, которые тоже находились в оппозиции к Временному правительству. Но, в отличие от большевиков, занимались словоблудием и болтологией. А когда те взяли в свои руки бесхозную власть, эти партии и лидеры спохватились — а почему они? Почему не мы? Если меньшевистский Викжель общей забастовкой железнодорожников фактически помог большевикам против Керенского и Краснова, то и уступать новым правителям он не собирался. Переговоры с ним были возложены на недавно избранного председателя ЦИК Каменева и его помощника Сокольникова.

Викжель выдвинул свои условия. Удаление из Совнаркома Ленина и Троцкого и формирование «однородного социалистического правительства» из представителей всех левых партий: большевиков, меньшевиков, правых и левых эсеров, бундовцев, народных социалистов. А во главе правительства поставить Чернова или Авксентьева. Каменев начал обсуждение выдвинутых пунктов, поиски компромиссов, уступок. Что, ясное дело, встревожило Ленина и Троцкого. Их-то подобный «компромисс» никак не устраивал. Они восстание готовили, власть брали — а их коленом под зад? Чтобы в правительстве сели Чернов, Авксентьев и меньшевики из Викжеля? Вместе с Каменевым?

1 ноября был созван ЦК — рассмотреть ход переговоров. И Каменев принялся настаивать на необходимости во что бы то ни стало договориться с Викжелем. Иначе, мол, революция погибнет. Что ж, ведь его персоны ультиматум не касался. Он надеялся и в ходе компромисса сохранить полученный пост, так чего ему за Ленина с Троцким цепляться? Его поддержали Зиновьев, Рыков, Милютин, Ногин. А со стороны Ильича горячо выступали Свердлов, Дзержинский, Урицкий. В тот же день собрался ЦИК. И ленинцы сумели провести резолюцию, что соглашение между социалистическими партиями возможно — но только на базе признания решений II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. И того, что новое правительство будет ответственным перед ЦИК, избранным этим съездом.

Однако это никак не подходило конкурентам. Викжель и ЦИК прошлого созыва, эсеро-меньшевистский, выступили с призывами не признавать II съезда как незаконного, не признавать его решений, не признавать нового состава ЦИК, объявляли большевиков узурпаторами и обратились к профсоюзам, местным Советам, руководству политических партий, городским думам с требованиями начать забастовки и акции гражданского неповиновения. Большевики очутились в политической изоляции.

2 ноября снова состоялось два заседания, ЦК и ЦИК. ЦК принял решение, осудившее «попытки мелкого торгашества» с меньшевиками и эсерами, воспрещавшее уступки в принципиальных вопросах. Но Каменев и Зиновьев занимали теперь ключевые посты в Советах! Один — председатель ЦИК, другой — Петроградского Совета. И они даже и в большевистской фракции ЦИК сумели протолкнуть противоположную резолюцию. О том, что надо искать компромиссы любой ценой.

Видать, тут-то и призадумался Ленин, правильно ли он сделал, что при «раздаче слонов» вознаграждал и выдвигал «именитых» партийцев? Именитые они и есть именитые. Что для них авторитет лидеров? Они и сами себя почти такими же считают. А возвысившись, начинают еще больше зазнаваться. Неуправляемыми становятся, норовят дорожку перейти. Не лучше ли делать ставку на «верных»? А одним из самых «верных» в дни партийного кризиса снова проявил себя Свердлов. За Ильича горой стоял. На всех заседаниях, собраниях в бой кидался, перекрывая оппонентов громовым голосом. И его умение плести интриги опять очень кстати пришлось. Новгородцева вспоминала, как в это время внутри Смольного все бурлило. По комнатам, кабинетам, коридорам кипели споры до хрипоты и хватаний за грудки. И Яков Михайлович всюду среди этой каши сновал. Кого обрабатывал, кого переубеждал, кого нейтрализовывал.

Но общее положение большевиков ухудшалось. Железные дороги бастовали. А обаяние «демократии» жило в основном среди интеллигенции. И началось то, что в исторической литературе получило название «саботаж». Распоряжения новых властей отказывались выполнять служащие государственных и общественных учреждений, инженеры, техники, клерки, телефонисты, телеграфисты. Банки отказывались выдавать деньги. Почта не пересылала их корреспонденцию. Телеграф и телефонные линии прекратили обеспечивать им связь. Министерские служащие не передавали дела. И государственный аппарат, без того разболтанный, забуксовал.

На саботажников нажимали всеми мерами. Угрозами, увольнениями, размещением в учреждениях вооруженных патрулей. Банковские операции приходилось осуществлять таким образом, что они напоминали обычные грабежи — уполномоченные оружием, уговорами и прочими способами «вытрясали» у служащих ключи от сейфов, выгребали деньги и в мешках везли в Смольный. Ничего не помогало. Саботаж продолжался. Из-за сопротивления телеграфистов, телефонистов и почтовых работников правительство очутилось вообще отрезанным от всей страны и внешнего мира. Сообщение с другими регионами России осталось только через Царскосельскую радиостанцию и рации балтийских кораблей — без какой-либо гарантии, что на местах рассылаемые указания примут и будут выполнять. Направляли курьеров — без гарантии, что они доберутся до пунктов назначения.

Эти проблемы налагались и на борьбу внутри партии. Многие начинали склоняться к мнению, что все пропало, и остается только идти на уступки. ЦК упорно стоял на своем, принял решение, «что сложившаяся внутри ЦК оппозиция целиком отходит от всех основных позиций большевизма и пролетарской классовой борьбы вообще». Каменеву и его сторонникам Ленин предъявил ультиматум, что если они не прекратят «раскольничества», то будут исключены из партии. Под ультиматумом подписались Троцкий, Сталин, Свердлов, Урицкий, Дзержинский.

Но Каменев, Зиновьев, Рыков, Милютин и Ногин провозгласили ответное заявление — что они не согласны с политикой ЦК и выходят из ЦК. Это спровоцировало кризис и в правительстве. Ряд наркомов — Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович, Юренев, Ларин, заявили, что не желают разделять ответственность за ошибочную политику ЦК и уходят со своих постов.