Читаем без скачивания Похождения скверной девчонки - Марио Варгас Льоса

— Правда, ничего подобного за всю историю заведения ни разу не случалось, — добавил он, поцокав языком. — Но такая возможность предусмотрена, ежели к тому возникнет повод.

Во время предварительной беседы они с профессором Бурришоном пришли к единому мнению: что «пациентка» должна пробыть в клинике — для первого раза — не меньше месяца. И только потом станет ясно, необходимо ли продлить этот срок, или она сможет продолжать лечение дома.

Он ответил на наши с Эленой вопросы. Скверная девчонка сидела, не открывая рта, просто слушала подробности про работу клиники и персонал, словно ее это не касалось. После шутки в адрес Лакана и причудливых комбинаций из структурализма и Фрейда, которых, подчеркнул он с улыбкой, дабы успокоить нас, «мы не предлагаем в нашем меню», директор позвал сестру, и она отвела скверную девчонку в кабинет доктора Рулен. Та ожидала ее, чтобы побеседовать, а потом показать заведение.

Когда они ушли, Элена осторожно подступила к деликатной теме: сколько будет стоить месяц пребывания в клинике? И поспешила объяснить, что у мадам нет страховки, нет собственных средств, поэтому оплату лечения возьмет на себя ее друг, здесь присутствующий.

— Сто тысяч франков — приблизительно, конечно, не считая лекарств, на которые уйдет — хотя заранее сказать затруднительно — еще процентов двадцать от этой суммы или, в худшем случае, тридцать. — Он немного помолчал, потом кашлянул и добавил: — И это специальная цена — с учетом того, что у мадам есть рекомендация от профессора Бурришона.

Он взглянул на часы, встал и сказал, что, если условия нас устраивают, надо зайти в администрацию и оформить бумаги.

Минут через сорок появилась скверная девчонка. Она была довольна и беседой с доктором Рулен — та показалась ей очень толковой и любезной, — и осмотром клиники. Комната, которую ей предстоит занять, маленькая, удобная, уютная, окна выходят в парк. Все прочие помещения — столовая, спортивный зал, бассейн с подогревом, небольшой зал, где проводятся беседы и показывают кино, документальное и художественное, — очень современные. Без лишних слов мы отправились в администрацию. Я подписал документ, согласно которому обязался оплатить все расходы, и в качестве первого взноса оставил чек на десять тысяч франков. Скверная девчонка протянула администратору, тощей даме с собранными в пучок волосами и испытующим взглядом, заграничный паспорт, и та сказала, что ее больше устроило бы удостоверение личности. Мы с Эленой тревожно переглянулись.

— Беда в том, что у меня пока его нет, — откликнулась скверная девчонка самым невозмутимым тоном. — Знаете, я много лет жила за границей и только недавно вернулась во Францию. Конечно, следовало озаботиться получением новых документов. И я непременно займусь этим в самое ближайшее время.

Администраторша записала данные в тетрадь и вернула паспорт скверной девчонке.

— В клинику Вас примут завтра. Пожалуйста, приезжайте не позднее полудня.

Мы решили воспользоваться замечательной погодой — было холодновато, но на чистейшем небе сияло солнце — и долго гуляли по лесу, слушая, как шуршат под ногами осенние листья. Пообедали мы в маленьком бистро на краю леса. Камин ярко пылал, и от жара лица посетителей раскраснелись. Элене нужно было ехать на работу, поэтому мы расстались с ней у первой же станции метро, почти на границе Парижа. Весь путь до Военной школы скверная девчонка промолчала, держась за мою руку. Иногда я чувствовал, как она вздрагивает. Не успели мы войти в квартиру, как она велела мне сесть в кресло в гостиной и плюхнулась ко мне на колени. Нос и уши у нее были ледяными, а вся она так дрожала, что не могла вымолвить ни слова, даже зубы стучали.

— В этой клинике тебе помогут, — сказал я, гладя ей плечи и шею, согревая своим дыханием замерзшие маленькие ушки. — Там о тебе будут заботиться, откормят, избавят от приступов страха. Ты опять станешь красивой — тем же чертенком, каким была всегда. А если тебе не понравится, вернешься сюда, сразу же. Когда захочешь. Это ведь не тюрьма, а место для отдыха.

Она прижалась ко мне и молчала, но дрожь еще долго сотрясала все ее тело. Потом она наконец успокоилась, и я приготовил нам по чашке чая с лимоном. И мы разговаривали, пока она складывала вещи в чемодан, собираясь в клинику. Я протянул ей конверт с тысячью франков — пусть возьмет с собой.

— Это не подарок, это кредит, — пошутил я. — Вернешь, когда разбогатеешь. Но учти, проценты будут высокими.

— Скажи, во сколько все это тебе обойдется? — спросила она, глядя в сторону.

— Дешевле, чем я полагал. Каких-то сто тысяч франков. Что значат для меня сто тысяч, если я снова смогу увидеть тебя красивой? У меня тут свой корыстный расчет, чилийка.

Она долго молчала, сердито бросая вещи в чемодан.

— Неужели я стала такой уродкой? — вдруг спросила она.

— Совсем ужасной, — ответил я. — Прости, конечно, но ты теперь не женщина, а чучело огородное.

— Врешь, — сказала она и, повернувшись, швырнула босоножку, которая попала мне в грудь. — Не такая уж я, надо полагать, страшная, если вчера у тебя всю ночь твой птенчик стоял. И тебе просто невтерпеж было. Думал, я ничего не заметила?

Она расхохоталась, и с этого мига настроение у нее улучшилось. Закончив сборы, она снова села ко мне на колени, чтобы я обнял ее и легонько помассировал спину и плечи. Так она и заснула, и крепко спала, пока часов в шесть не пришел Илаль смотреть свою передачу. После памятного вечера, когда он преподнес родителям сюрприз, он порой разговаривал и с ними, и с нами, но очень недолго, потому что от усилий быстро утомлялся. И тогда опять пользовался грифельной доской, которую по-прежнему носил на шее вместе с мешочком, где лежала пара мелков. И на сей раз мы услышали его голос лишь в минуту прощания — он произнес по-испански: «Спокойной ночи, друзья».

После ужина мы отправились к Гравоски, и они пообещали навещать скверную девчонку в клинике, а ее просили звонить, если что вдруг понадобится, пока я буду в Финляндии. Когда мы вернулись домой, она не позволила мне раскладывать диван-кровать.

— Почему ты не хочешь лечь со мной? Я обнял ее и прижал к себе.

— Ты сама прекрасно знаешь почему. Для меня мука адова, когда ты голая лежишь рядом и я хочу тебя так, как хочу, но не смею даже дотронуться. Ведь вчера ты сама заметила…

— Да, для тебя это мука, — сказала она с возмущением, словно ее оскорбили. — А будь на твоем месте Фукуда, он делал бы со мной все, что хочет, хоть всю ночь напролет, и ему было бы плевать на то, истекаю я кровью или вообще умираю.

— Я не Фукуда. Разве ты до сих пор не поняла?

— Конечно, поняла, — повторила она, обвив мою шею руками. — И поэтому сегодня ты будешь спать со мной. Больше всего на свете мне нравится мучить тебя. Разве ты до сих пор этого не понял?

— Hיlas, — сказал я, целуя ее волосы. — Я все отлично понял еще много лет назад, только вот беда — урок не пошел мне на пользу. Можно даже подумать, что мне это доставляет удовольствие. Мы с тобой отличная пара: садистка и мазохист.

Мы спали вместе, и когда она попыталась приласкать меня, я взял ее руку и решительно отвел в сторону.

— Пока ты совсем-совсем не поправишься, мы будем вести себя как два ангелочка.

— Нет, ты и на самом деле vrai con.[98] Хоть обними покрепче — мне будет не так страшно.

На следующее утро мы отправились на вокзал Сен-Лазар и сели в поезд. Всю дорогу до Пти-Кламара она сидела понуро, не произнеся ни слова. Мы простились у дверей клиники. Она прижалась ко мне так, словно нам никогда больше не суждено увидеться, и залила мне все лицо слезами.

— Если так и дальше пойдет, ты в конце концов влюбишься в меня.

— Нет уж! Не дождешься! Никогда этого не будет, Рикардито.

В тот же день я уехал в Хельсинки и работал там две недели, каждый день с утра до вечера приходилось говорить по-русски. Это была трехсторонняя конференция, в которой участвовали делегации из Европы, Соединенных Штатов и России, речь шла о выработке планов помощи и сотрудничества между западными странами и теми образованиями, что возникали на развалинах Советского Союза. Заседало несколько комиссий: по экономике, политическим организациям, социальной политике, культуре и спорту. Русские выступали раскованно и свободно, а ведь совсем недавно ничего подобного невозможно было даже представить, глядя на тех роботов, apparatchik'ов, которых посылало на международные конференции правительство Брежнева и даже Горбачева. Ситуация там менялась, это очевидно. Мне хотелось снова побывать в Москве и в получившем старое имя Санкт-Петербурге, где я не был несколько лет.

У переводчиков было полно работы, так что даже на короткую прогулку вырваться не удавалось. Я во второй раз приехал в Хельсинки. Впервые я попал туда весной, и мне удалось походить по улицам и съездить за город — полюбоваться еловыми лесами, рассыпанными повсюду озерами и красивыми деревянными домами. В этой стране все было красиво: архитектура, природа, люди — и особенно старики. Сейчас стоял двадцатиградусный мороз, и я с большей охотой проводил свободные часы в гостинице — читал или осваивал таинственные ритуалы сауны, которая оказывала на меня приятнейшее успокаивающее действие.