Читаем без скачивания Арена XX - Леонид Гиршович

И все это под несчищаемый песенный налет. Как некто довольно давно заметил: «Жизнь даже в сплющенном виде продолжается». Правда вид у нее тоже сплющенный. Фантазия рисует образы каких-нибудь донных рыб, деформированных толщей океана. А попробуй ослабить эту ношу, им конец. Они могут существовать только под непомерной тяжестью вод.

Васильевский вошел в буфет и стреляет глазами по сторонам. Раньше писали в брачной газете: «Ищу подходящего». Нет, Рыбарь с Кистяковым не подходили на роль персонального пенсионера губернского значения.

– Привет мастерам!

– Здоров, Родион Родионыч.

Они уже и сами подражают своим героям, чтобы те выглядели достоверней: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

А этот молодец в вышитой рубахе явно из мастерской Петушко. Пробуется на роль жопы. (Шутили, что Петушко снимает фильм по сказке Афанасьева «Мой жопу».)

– Дарья Свиридовна, приятного аппетита.

– Присаживайтесь, Родион Родионович.

Бортянская закончила есть мясо духовое с гречневой кашей и принялась за эклер, запивая его малиновым киселем: весенне-летний сезон. Это был буфет первой категории. Для бухгалтерии, пошивочного цеха, рабочих съемочных павильонов, шоферов и проч. имелся другой. Без пирожных. А здесь – читаем меню: весенне-летний сезон – бульон с фрикадельками и пирожком (в жаркие дни окрошка мясная), гусь жареный с яблоками, мороженое сливочное с вареньем. Осенне-зимний сезон: рассольник ленинградский, поджарка с молодым картофелем и огурцом соленым, блинчики с повидлом. Будешь сыт?[52] А еще на прилавке под стеклом кондитерские изделия по двадцать две копейки.

– Родион Родионович, не узнаете?

Рядом стояла вышитая рубаха, на ногах русские сапоги.

– Нет, что-то не припомню. Извините, я ищу…

– Да вы меня ищете. Мы с вами как-то вместе чай пили у Ашеров… нет, не из этого, – Берг показывает чайник, который прятал за спиной.

– Что это за дурацкий розыгрыш? Как вы сюда попали?

– Да вот так.

Родион Родионович разворачивает протянутый ему сложенный листок: «Московская кинофабрика “Союзфильм”. Дорогой т. Карпов! (…)».

– У вас, Родион Родионович, есть черта: одних принимать за других. В «Адлере», в вестибюле, было то же самое.

– Как это письмо попало к вам? Оно адресовано отцу комсомольца Карпова.

– Совершенно верно. А папа его дал мне. Я лучше проконсультирую.

Нам говорят, что «повторить успех, выпавший на долю одного какого-то приема, чаще не удается, чем удается». А тут попадание в ту же воронку.

– Я вернулся на родину. Первая остановка в столице братской сестры Белоруссии, потом из Менска приехал в Казань. Центральная улица зовется во имя мое, и памятник воздвигнут мне, и книгу читаю о себе, и фильму вы хотите снимать… Да присядемте, что мы стоим. Не беспокойтесь, я при деньгах. Просто пирожные отпускаются только по талонам – как быть?

Родион Родионович и сам не понимал, как быть. Он в любом случае ни при чем. Он такая же жертва обмана, как и многомиллионный отряд советских читателей.

– Родион Родионович, я вас спрашиваю, как быть. Страсть, до чего люблю пирожные. Там есть, я видел, «наполеон». Ваш талон, мои деньги – идет?

К ним подошла официантка.

– Здравствуйте, Родион Родионович. Что, товарищ вас заждался? Чего желаете? На первое у нас сегодня рассольник ленинградский, на второе зразы картофельные с мясом и с помидорчиком свеженьким, на третье мусс лимонный.

– Мне те два «наполеона», – сказал Берг.

На ней крахмальная диадема и набедренный треугольничек горничной, притягивавший в господских домах нескромные взгляды разных степан аркадьичей. При этом она уже продукт тех классовых перемен, что свершились со скоростью света.

Перевела вопрошающий взгляд на Родиона Родионовича: а вы? А что он – пообедать же надо.

– Да, Устя, неси – что ты там сказала?

– Щи ленивые со сметаной, котлетки паровые в молочном соусе с пюре, на третье яблочко свежепеченое.

Васильевскому захотелось проснуться, и чтобы Люся нажарила ему сковороду картошки с зеленым луком, как он любит с утра.

– По-моему, совсем завралась, – Берг говорил сдобно-густым голосом, «с сознанием дела». – Я этих спекулянток изучил. Под видом хлеба торгуют пирожными. Марию-Антуанетту за это обезглавили.

– Вы действительно тот самый Николай Карпов?

– Действительность? Она здесь, – Николай Иванович наставительно постучал пальцем по лбу. – Ведь могу им и не быть. Я много лет им не был. Кто может заставить меня им снова стать, кроме меня же самого? Я – Демиург, ткач сущего. В потире моего рта хлеб преосуществляется в пирожное. Моя воля и мое представление творят мир. Вы не поверили, что батюшка ваш – мистер Икс? Потому что вы не изволили этого пожелать. Зачем это вам, когда вы и сами продуцент. Бог синема – творец, превзошедший своего предшественника. Экран застит любую действительность. Не успела Васенька-котенька изобразить русскую шпионку в объятьях немецкого летчика, как уже стала ею. И в сферах вращается, невзирая на расовый изъян. Шпионы как любовники, их заводит любая уважающая себя держава.

Мonsieur Pierrot («Страсбургская Мельпомена») как в воду глядел, говоря, что перед Николаем Ивановичем в СССР распахнутся врата небывалого эксперимента. Где, в какой другой стране, киномагнат стал бы его слушать? А этот слушает да ест.

Появление «борща краснофлотского» произвело в настрое Родиона Родионовича благотворные перемены. И он сказал себе: «На Руси спокон века являлись самозванцы. Гораздо больше, чем мы знаем, потому что не всех удавалось разоблачить. Шпионов тоже больше, чем мы думаем. Не каждый попадается. Хорошо, что мама с Васей тогда не послушались. Вернулись бы, только хуже было бы. Мозолили бы всем глаза. А так ведать не ведаю. Про любовниц, правда, в самую точку: что они как шпионы. Можно всю жизнь иметь любовницу, никто не догадается. И не одну. (А любовники что, иначе? Люська после родов даже красивей стала, – передернуло всего: так никогда и не узнает, чей джентльмен навещал ее лэди.) Разведчики призывают нас к бдительности, а сами утешаются: всех не переловить. Жить без шпионов не могут. Или врачи. Сколько б ни лечили, без работы не останутся. Люди любят свою работу. Вот я, например…»

У Васильевского благородная отрыжка с глушителем, у подбородка отдача слабая. Кашлем заретушировал. Пожадничал с хлебом. Холодник, пожалуй, лучше в такую погоду… с селедочкой.

Николай Иванович ребром чайной ложечки до основания проламывает ярусы, проложенные кремом. Проще б десертной вилочкой… но на вкусе не сказалось.

– Неплохо, хотя до Ашеров им как до небес. Помните, сколько там листьев? По числу колен израилевых.

Родион Родионович, очевидно, и вовсе не помнил, кто такие Ашеры. Начисто память отшибло.

– А вы случаем не сын лейтенанта Шмидта?

– Вы произвели юнкера в лейтенанты, чтобы он не застрелился?

Взаимонепонимание полное.

– Если вы шантажист, то шантажистов у нас в стране сдают в милицию.

– Как и всё остальное, наслышан. Всенародный пункт приема. Но мне вас нечем шантажировать, вот в чем штука. Я – Николай Иванович Карпов, сын своего отца, а тот проживает на улице имени меня, в доме пятнадцать, город Казань. Это проверить не трудно. В фашистской Германии из соображений конспирации я проживал под чужим именем. Многие так делают, ваш батюшка, например. Я могу и не возвращаться на свою девичью фамилию («девичью» закавычил на иностранный манер, двойной парой рожек – пальцами бишь). Могу жить под любой другой. Кто я – на самом деле этого никто не знает. А папа выжил из ума. Всегда был с причудами. Нагородил какому-то борзописцу с три короба. Мы виделись несколько минут. Он спрашивает: «Я умер?» Хотя кто из нас двоих умер? Справка из жилконторы фиктивная. Границу я перешел Луёвыми горами. Самозванец на Литву бежал, а я с Литвы. «Моя любовь в Паланге утонула…» – помните? (Как же не помнить, обязательно помнит. Вся Россия на мотив этого польского фокстрота поет «У самовара я и моя Маша».) Это вы, Родион Родионович, можете меня шантажировать. Только ума не приложу, какие три ваших желания мне по плечу. Я вам всю правду сказал, Богом клянусь. Собою, значит. Или решиться на явку с повинной? Как прикажете.

Это небольшое интермеццо заполнило промежуток между двумя «наполеонами» (между 1815 и 1851 годами). Николай Иванович теперь вознаграждал себя вторым из них – было за что! – а Родион Родионович безмолвствовал. Этот, судя по всему, сумасшедший, загнал его в угол. И действовал он не по наущению своего сумасбродства… Нет, это чудовищная провокация. Месть бухаринской клики – Ушкова, Ожгова и Новоградова. На словах разоружились, а втайне мечтают реставрировать «фильму». Он в ловушке. Поясним на простом примере. Что он ел на первое? Как честный коммунист, он должен держаться генеральной линии солянки и не впадать в уклон ни к каким даже классово близким чанахам, ни к каким харчам, ни к каким ботвиньям, ни к каким кулацким щавелям, ни к какому супу-лапше с грибами, не говоря уж о меньшевистском бульоне с курицей. Ах, борщ краснофлотский? Так и запишем: сочувствует кронштадтскому мятежу. Второе. Настоящий советский человек на второе отдает свой голос за блок котлет по-киевски с шашлыками, вам же, гражданин Васильевский, подают биточки в сметане с рисом.