Читаем без скачивания Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

Порой Катерине кажется, что о ней попросту забыли. Почти не вызывают на допросы. Вызывая, просят лишь подтвердить данные раньше показания. Не к добру это…

Всю дорогу от Свердловска до Москвы Катерина провела у окна. Она всматривалась в пролетающие мимо дома, полустанки. В этих домах, представляла она, обычной жизнью живут обычные люди: ссорятся, мирятся, клеят обои, проверяют дневники у детей. И совершенно их не волнует, что сейчас, в эти самые минуты, мимо их окон несется по рельсам поезд, везет в Москву следственно-арестованную Максимову, и от осознания этого Катерина вконец чувствовала себя одинокой, никому не нужной…

Если бы Гаупт не покончила с собой, возможно, Катерина так и осталась бы в Свердловске. Впрочем, сказались, может, и иные обстоятельства – в Москве, например, посчитали, что негоже столь серьезное дело доверять провинциалам. А может, виной всему была фигура главного заговорщика – «немецкого агента» Зорге.

Так всегда и бывает: возделывают деревья одни, а плоды пожинают другие.

Когда Максимову увезли в Москву, лейтенант Кузнецов, начальник следотделения ТО НКВД желдороги им. Кагановича, впервые за долгое время напился. Он пил от горя, от обиды: вместе с Максимовой в Москву уезжала и птица удачи, которую Кузнецов успел уже ухватить за хвост, но так и не поймал. И теперь уже вряд ли поймает.

А через десять дней после того, как Катерину доставили в Москву, пятого декабря, судья Накасура объявил следствие по делу Рихарда Зорге законченным…

Последний раз на Лубянке ее допрашивали в феврале 43-го. Усталый следователь даже не отрывает глаз от протокола. Ответы ему известны заранее.

Но что такое? Следователь не верит своим ушам:

– Я отказываюсь от показаний!

В голосе Катерины звучит неожиданный металл. Она как будто снова вышла на сцену.

Куда исчезло сломленное, жалкое существо? Теперь перед следователем сидит красивая, неприступная дама с высоко поднятой головой.

– Да, – повторяет она, – Все это время я давала ложные показания. Никакой шпионской работы я не выполняла.

Следователь растерян. Ему не раз приходилось слышать, как люди отказываются от своих слов, но только всегда это действие происходило в одном направлении. Сначала люди твердили о том, что невиновны. Потом – признавались. Здесь же – все было наоборот; словно часовые стрелки побежали в обратном направлении, справа налево.

– У меня не было другого выхода, – Катерина продолжает монолог, – показания против Гаупт я дала только тогда, когда мне предъявили протоколы ее допросов, где она ссылается на меня, как на вербовщицу… Про Шталя мне сказали, что он арестован за шпионаж, и мой муж также известен органам НКВД как шпион… Меня вынудили показать, что Шталь рассказал мне про мужа, будто Рихард вел шпионскую работу против СССР… Но мне об этом ничего не известно…

Следователь сосредоточенно записывает ее показания. На всякий случай – хуже не будет. В конце концов, думает он, если что не так, он не будет подшивать протокол к делу. Пусть решает начальство…

В ту ночь Катерина долго не могла заснуть. Она в который по счету раз проигрывала эту сцену вновь и вновь, как учили ее в Ленинградском институте сценического искусства, и понимала, что обратного пути больше нет…

… Через месяц, 13 марта, Особым совещанием при наркоме Максимова Екатерина Александровна за связи, подозрительные по шпионажу, была приговорена к пятилетней ссылке в Красноярский край. Не позднее 20 мая ей надлежало прибыть в Больше-Муртинское районное отделение НКВД. Она приехала к месту ссылки чуть раньше – 15 мая.

Жить ей оставалось всего полтора месяца… 3 июля она умерла в районной больнице от кровоизлияния в мозг с последующим параличом дыхания…

Рихард Зорге пережил свою жену ненамного. Его повесили 7 ноября 1944 года – в день, который Зорге почитал за самый величайший праздник на свете. «Да здравствует Красная Армия, – крикнул он перед смертью. – Да здравствует Советский Союз!»

Он уходил из жизни, свято веря в правоту своего дела…

И летят в эфире позывные,Словно стук его больного сердца.Человек беседует с Россией,И во тьме, со смертью по соседству.

Видит он простор родных полей,И березки белые у Волги…На далекой, на чужой землеНе щадил себя товарищ Зорге!

«Только через двадцать лет сложились условия, позволяющие рассказать правду о Зорге». Так писала 6 ноября 1964 года газета «Правда». Статья вышла на другой день после того, как Зорге посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Что же это за «условия»?

Слава Зорге пришла в Союз из-за рубежа. Так бывает у нас часто: в своем отечестве пророков нет.

После победы над Японией, материалы императорской контрразведки попали к американцам, а оттуда на Запад.

О судьбе Зорге заговорил весь мир. Тысячи книг, брошюр, статей поведали об уникальной шпионской операции. О том, как советский разведчик, герой и красавец, проник в самые сокровенные тайны Германии и Японии.

Были сняты и документальные фильмы. Один из них, чудесным путем, показали тогдашнему вождю Никите Хрущеву.

Никита Сергеевич растрогался:

– А он хоть Герой? Помощники развели руками.

– Безобразие, – вспылил Первый секретарь, – немедленно исправить эту оплошность.

И понеслось. В рекордно короткие сроки имя Зорге стало известно всей стране. О нем писали песни, ему ставили памятники, его именем называли улицы. Зорге стал первым советским разведчиком, вознесенным на пьедестал.

Не обошли вниманием и Катерину Максимову.

Практически во всех книжках о Зорге подробно описывалась история их романтической любви. Разумеется, о финале этой истории скромно умалчивали, прикрываясь стыдливым упоминанием, что Максимова умерла в эвакуации (!), в Красноярске, в результате несчастного случая.

Да, слава пришла к Зорге совершенно заслуженно. Даже с высоты сегодняшнего дня трудно недооценить этого уникального разведчика-агентуриста, сумевшего осесть в неприступной для шпионажа Японии, долгих восемь лет проработавшего под носом у гестапо и императорской контрразведки, создавшего мощную разведывательную сеть. Такое под силу лишь киногерою, Штирлицу, но никак не живому человеку. Впрочем, в образе Штирлица есть что-то и от Зорге…

Не знаем, правда это или байка, но рассказывают, что когда Брежнев посмотрел «Семнадцать мгновений весны» он, как и Хрущев в свое время, искренне растрогался:

– Надо дать Штирлицу Героя!

– Леонид Ильич, – засуетились помощники, – это ведь выдуманный персонаж, не было такого Штирлица в природе.

– Да? – удивленно прошамкал генсек. – Тогда дайте Героя этому красивому артисту.

Вскоре Вячеслав Тихонов стал Героем Социалистического Труда…

Это произошло через 20 лет после того, как с Екатерины Максимовой были сняты все обвинения. Посмертно…

КТО ПРЕДАЛ ЗОЮ КОСМОДЕМЬЯНСКУЮ

… А наутро донесла разведка,что в селе Петрищево стоят,отдыхают вражеские танки.И сказала Зоя: «Я пойду,я еще не очень-то устала,я еще успею отдохнуть…»

Зима в том году наступила ранняя. Уже выпал снег. Он шершаво хрустел под ногами, и от этого хруста, от покрытых снежными подушками – точь-в-точь рождественская открытка – деревьев отдавало чем-то детским, щемяще родным и потому до боли знакомым. Словно и нет никакой войны вовсе, и дома ждут их теплые постели с чисто накрахмаленными наволочками и простынями, такими же хрустящими, как этот снег…

Их было шестеро. Вернее, их осталось шестеро, потому что четырех своих товарищей потеряли они, напоровшись на немецкую засаду, еще трое суток назад, сразу, как перешли линию фронта.

Они шли долго. Кружили по лесам, обходя ставшие в одночасье вражескими деревни. Спали по очереди… И чем ближе подходили они к пункту своего назначения, тем мрачнее и неразговорчивее становились эти люди. А потом и вовсе случилось страшное…

До деревни Петрищево оставалось всего-ничего, каких-то полкилометра. Полоска огоньков виднелась уже из леса, когда боец Кирюхин, самый старый из группы, тертый, неожиданно плюхнулся в снег:

– Все, командир. Больше не могу.

На какое-то мгновение Крайнов, командир диверсионной группы, даже оцепенел. Он потряс Кирюхина за плечи:

– Ты что, ополоумел?

– Не могу… Что хошь делай, не могу. Заболел я… Ноги не ходят.

Он отвернулся, поднял глаза куда-то наверх, словно мог что-то разглядеть в стремительно надвигающейся вечерней темноте.

Крайнов был командир неопытный, из молодых. До войны комсомолил в Ярославле. Никогда раньше с таким махровым, отъявленным дезертирством сталкиваться ему не приходилось, и от ощущения собственного бессилия Крайнов почувствовал, как приходит в бешенство:

– Да я… Под трибунал пойдешь! – рука Крайнова зацарапала по кобуре.