Читаем без скачивания Дядя самых честных правил 4 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

Возражать крепостные не посмели, видимо, знали, чем это могло кончиться. Дружно поклонились и хором пробубнили:

— Спасибо за науку, барин.

— Всё, кыш с глаз моих.

Троекуров махнул рукой, отпуская крестьян, и заметил дрожки с Добрятниковым.

— Ба! Какие люди! Неужели Пётр Петрович?

— Кирилл Петрович, — Добрятников слез на землю и подошёл к Троекурову здороваться. — Как только позволили дела, так сразу к вам. Сами знаете, семь дочерей — не фунт изюма, требуют постоянного присмотра.

Они троекратно расцеловались, и хозяин усадьбы усмехнулся:

— Да уж, да уж. Кто чины выслуживает, кто богатство, а вы, Пётр Петрович, дочерей заделали. Не могу осуждать — супруга у вас редкая прелестница, да-с.

Пока они там здоровались, мы с Кижом тоже выбрались из дрожек и встали чуть в стороне. Так, чтобы и слышно всё было, и наше присутствие не вызывало заметное искажение эфира. Кто его знает, вдруг Талант хозяина усадьбы нас почует?

— Пётр Петрович, — вдруг оживился Троекуров, будто вспомнил что-то, — вы же как раз вовремя приехали! Я просто обязан показать вам моё новое приобретение. Даже не смейте отказываться — пока не посмотрите, обед не велю подавать.

Он схватил Добрятникова под локоть и поволок за собой на задний двор усадьбы. Мы с Кижом последовали за ними, по пути разглядывая обстановку. Однако, на широкую ногу живёт отставной генерал-аншеф: огромная конюшня для механических лошадей, флигели, каретные сараи и большая псарня, куда и направился Троекуров с Добрятниковым.

— Эй, Филька! Приведи Угадая с Откатаем.

Крепостной псарь бегом кинулся выполнять поручение и через пару минут вывел на сворке двух поджарых собак.

— Вот, извольте видеть, Пётр Петрович, моё последнее приобретение. Эльфийские борзые! Доставлены по моему заказу аж с самого Авалона. Двадцать тысяч серебром отдал, ни единого рубля не пожалел. А, каковы⁈ Вы посмотрите, посмотрите, дорогой мой. Какой щипец, какой вощок! Пазанки одни чего стоят. Не смрадничают ни разу, сходу зверя дерут. А стать, стать какая! Ни в какое сравнение не идут с нашими дворнягами. Сразу видно — настоящая порода, не хухры-мухры. Авалонцы мастера на такую породу, а наших шавок и за собак бы не посчитали.

Добрятников кивал, соглашаясь с Троекуровым, распевшимся соловьём. А тот хвастался напропалую, демонстрируя псов со всех сторон. И аж щурился от удовольствия, когда собеседник признавал достоинства и дороговизну собак.

— Таких борзых даже у императрицы нет! И ведь не пожалел денег, заказал, только бы по-настоящему охотиться, на авалонский манер. Вы таких собак даже во сне купить не сможете, Пётр Петрович, признайте. Завидуете? Завидуйте, мне не жалко. Такие собаки любой зависти стоят.

Я ждал, когда закончится этот сеанс самолюбования, скользил взглядом по предмету хвастовства. И вдруг вздрогнул от неожиданного понимания. Да какие это псы? Эти твари никогда не были собаками. Похожи, не скрою: шерсть, лапы, хвосты, зубы, но ничего собачьего там и в помине нет.

Такими «борзыми» авалонцы травят не зайцев, не лис, а двуногую дичь. Людей, орков и прочих «не эльфов». Давняя забава владык Туманного острова, которую последнее время стыдливо замели под ковёр. И если мне правильно подсказывает некромантское чутьё, эти «псины» порядочно старые, отчего их и продали. А уж человеческой крови они попробовали за свою жизнь очень много. И страшно представить, какую дичь затравит Троекуров с этими «собачками».

Глава 35

Угрозы и головы

Одна из «собак» повела головой из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Узкая длинная морда повернулась прямо на меня, а глаза твари обшаривали пространство. Пасть приоткрылась, давая разглядеть два ряда острых длинных зубов и подтверждая мою догадку.

Киж схватил меня за локоть и потянул назад. Тварь низко рыкнула, помотала головой и потеряла нас из виду.

— Вы, видели, Константин Платонович? Какая редкостная дрянь, а?

— Видел. Полагаю, нам придётся разобраться с ней.

Киж согласно кивнул. «Собачки» ему тоже крайне не понравились, и мертвец всемерно одобрил идею извести авалонских тварей. А у меня сложился план, как убить двух зайцев разом, заодно припугнув Троекурова.

Между тем хозяин усадьбы повёл Добрятникова в дом, на ходу рассказывая о неких лошадях, заказанных из Европы. Слушать всю эту болтовню было тоскливо, и мы не торопились их догонять, следуя на расстоянии.

Особняк внутри поражал безвкусицей и не подходящими друг к другу предметами обстановки. Похоже, дом обставлялся из принципа «лишь бы богато» — больше золота, лепнины, резной мебели, фарфоровых ваз, статуэток и других бесполезных, но дорогих вещей. Одних напольных часов в гостиной было три штуки, причём все показывали разное время.

Частенько так окружают себя вещами люди, получившие неожиданное богатство и дорвавшиеся до роскоши. Но Троекуровы были старым родом, и довольно странно наблюдать такую тягу у одного из его представителей. Могу предположить, что дело в болезненном самолюбии хозяина усадьбы при крайне малых способностях. Купаясь в роскоши, он пытался казаться значительней, чем был на самом деле.

— Прошу, Пётр Петрович, садитесь. Отобедаем, чем бог послал.

А бог послал Троекурову четыре перемены блюд с десертом, кофе и внушительным набором вин. Таким обедом можно было накормить десяток человек, а всякие изыски вызывали оторопь. Например, паштет из соловьиных язычков — сколько бедных птичек пошло на это блюдо? Или «оливки по-королевски». Оливки начинялись рыбой, затем ими фаршировали жаворонков. Их вкладывали в перепёлку, её — в куропатку, а куропатку — в фазана, которого и жарили на вертеле. Самым вкусным, как пояснил Троекуров, и была оливка, пропитанная вкусом всего остального. Он выковыривал её пальцами, причмокивая, клал в рот и выкидывал всё остальное. Увидь я такое извращение в студенческие времена — придушил бы без зазрения совести.

Мы с Кижом сидели на диванчике в стороне от стола и скучали. Мне смотреть на сеанс обжорства было неприятно, а Киж отвернулся с безразличным видом, чтобы не видеть, как бутылки с выпивкой проносят мимо.

— Кирилл Петрович, — наконец Добрятников отложил вилку с ножом и промокнул губы салфеткой, — а ведь я к вам приехал по делу.

Троекуров покровительственно усмехнулся и по-барски махнул ладонью. На его лице отчётливо читалось: вижу, денег приехал просить. Давай, начинай лебезить и подлизываться, может, и подкину от щедрот, если угодишь.

— Вы слышали, что случилось в Злобино на днях?

— Ммм? — продолжая жевать, Троекуров мотнул головой.

— Урусов, владелец имения, неожиданно вернулся со службы. А там Еропкины, ну, вы их знаете, взяли усадьбу в осаду, чего-то требовали.

— И что случилось? — Троекуров с интересом посмотрел на Петра Петрович. — Они его чик-чик?

Он провёл вилкой поперек горла.

— Напротив, Кирилл Петрович, напротив. Все там и легли, как один. И сами Еропкины, и опричники. Урусов так на них осерчал, что старшему Еропкину чуть голову не отрубил.

— Кхм, — Троекуров кашлянул, потянулся к бокалу и выпил до дна одним махом, — какой шустрый мальчишка.

— Не просто шустрый, Кирилл Петрович, а бешеный. Слышали, что он при Кунерсдорфе учинил? Застрелил самого Фридриха, никто и глазом моргнуть не успел.

— Случайность, — проворчал хозяин усадьбы, кривя губы, — ему просто повезло.

— Не скажите. Он после Берлин на шпагу взял, говорят, целый полк пруссаков положил при штурме чуть ли не в одиночку. Хоть и без приказа, не доложившись командованию, однако получил полковника и вышел в отставку.

Поморщившись, Троекуров откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Было видно, как ему неприятно слушать про чужие успехи.

— Выгнали подальше с глаз, а не в отставку.

— Может и так, — Добрятников примирительно поднял руки, — вам виднее, я на военной службе никогда не был, а вы в больших чинах ходили. Только я о другом, Кирилл Петрович.