Читаем без скачивания Пустыня. Крепость. - Колин Уилсон

При виде волн, катящихся навстречу, Найл едва не задохнулся от восторга, и ему захотелось завопить от радости.

Гребли не все. Половина гребцов просто сидела на скамьях или прогуливалась по проходу, некоторые непринужденно беседовали друг с другом. Найл тоже привстал и выглянул за борт. Похоже, никто не имел ничего против. Вскипавшие за кормой буруны показались ему самым изумительным зрелищем на свете. Затем он внимательно прислушался к разговору гребцов и постепенно уяснил, что чужим их язык назвать нельзя. Говорили они явно на его родном языке, только слова произносили как-то странно, приходилось напрягаться, чтобы понять. И женщина выкликала команды как-то очень неразборчиво.

Вскоре Найл догадался, что эта женщина – главное лицо на борту. Все мужчины относились к ней с почтением, если не с подобострастием. Вполне понятно – такая рослая, шелковистые волосы, зубы ровные, белые. Но, пожалуй, дело было не только в ее красоте.

Примерно через полчаса она поманила одного из мужчин и велела занять ее место на возвышении. Тот встал на одно колено, приложился губами к руке женщины и не поднялся на ноги до тех пор, пока она не сошла вниз.

Когда она проходила, моряки спешили уступить ей дорогу. Стоило ей щелкнуть пальцами, как один из них тут же почтительно подал кожаное одеяние, которое она накинула на плечи. Ветер становился ощутимо холоднее. Через какое-то время женщина приблизилась к Найлу и скользнула по нему взглядом, в котором читались и любопытство, и холодная усмешка. Прочесть ее мысли было не сложно: «С этого немного будет проку». Что-то в ее насмешливом взгляде напомнило юноше Мерлью, и ему стало горько и обидно.

Пауки совершенно раскисли и полностью вверили свою участь людям, о чем женщина, похоже, догадывалась. Хозяйкой на этом судне была она, а не насекомые. Задержав внимание на забившемся под навес вожаке, Найл удивился беспросветности его страха и тоскливого смятения. Бедолаге казалось, что его безудержно несет на какой-то утлой скорлупке по совершенно неподвластной ему стихии. При каждом грузном взлете и падении ладьи насекомое испытывало приступ тошноты. Оно могло думать только об одном: скорей бы очутиться снова на суше.

По истечении примерно двух часов вахту приняла свежая смена гребцов. Те, кто уже отработал свое, падали на доски центрального прохода в полном изнеможении. От них, словно теплые волны, исходило ощущение расслабленности и покоя.

Ближе к полудню ветер утих, затем сменился на юго-восточный. Женщина выкрикнула очередную команду. Дремавшие на солнце моряки вскочили на ноги и водрузили мачту, проворно вставив ее в углубление, сделанное из полого древесного ствола. Затем подняли треугольный парус. Ладья шла в строго заданном направлении, хотя ветер дул совсем с другой стороны. Найл зачарованно наблюдал за подвижным брусом, помогавшим парусу двигаться по окружности, захватывая ветер под нужным углом. Юноше вполне по силам было вчитываться в умы занятых делом моряков, и он понимал, кто из них что делает.

Теперь ладья шла под парусом, и гребцы могли отдохнуть. Всем раздали пайки, вручили чашку и Найлу. Он очень проголодался, а еда оказалась необычайно вкусной: мягкий белый хлеб, орехи и жирный белый напиток, которого прежде он никогда не пробовал (коровье молоко). Подойдя, рядом опустился один из моряков и попытался затеять разговор, но из-за его акцента юноша почти ничего не понял. Вникнув в его мысли, Найл прекратил попытки разобрать слова: ум гребца был словно полым и отражал чисто физические ощущения.

Вскоре и моряк (истощив, видимо, терпение) пошел искать другого собеседника. Найл рад был остаться один. Странно: такие красивые, сильные люди – и столь квелые, блеклые умы.

После сытой кормежки потянуло ко сну, и Найл. устроившись на полу, задремал, положив под голову сумку.

Однако дремота, вначале приятная и безмятежная, незаметно переродилась в кошмар, от которого юноша едва не задохнулся. Очнувшись, он понял, что это его сознание отражает тревожную, болезненную бесприютность, бередящую сейчас пауков. Причина, как вскоре выяснилось, была в том, что ладью швыряло вверх и вниз со все возрастающей неистовой силой, а ветер разошелся так, что парус приходилось сдерживать уже троим. Небо затянули сизые тучи. Поднявшись, Найл внимательно посмотрел по сторонам. Две другие ладьи отчетливо виднелись примерно в полумиле. Ветер гнал их вперед со скоростью, которая возрастала с каждой минутой. Внезапно через борт судна перекатилась волна, обдав всех солеными брызгами. Но морякам, судя по всему, это было нипочем. Они видали и не такое, да и вполне полагались на свой корабль.

Когда гулко ударил очередной порыв ветра, угрожая опрокинуть ладью, старшая приказала мужчинам убрать парус. Гребцы снова заняли свои места на сиденьях.

Тут зарядил дождь, мелкий, холодный, густой. Найл при этом испытывал неуемный восторг, бесхитростную радость жителя пустыни, для которого вода всегда была чудом из чудес.

Еще одна волна сшибла нескольких гребцов со скамеек. Ничего, на подхвате уже были другие, которые тут же начали не спеша, размеренно грести, не обращая внимания на морось, покрывавшую их мускулистые тела. Те, кто не был занят, похватали деревянные ведра и принялись быстро вычерпывать воду, плескавшуюся в проходе.

Вот судно чуть ли не встало на корму, и вода устремилась под полотняный навес. Через секунду матерчатые створки раздвинулись, и наружу показался пауквожак. Ворсистый мех был прижат водой, а сам восьмилапый излучал лишь тоскливую и беспомощную жалость к себе.

Женщина, увидев, что происходит, немедленно запихала бедолагу обратно под навес и задернула створки. Паук, что на корме, поджав лапы, лежал на дне корзины, из которой ручьями хлестала вода, и только блеск черных глаз показывал, что он еще жив.

Обернувшись посмотреть, как там другие суда, Найл увидел неумолимо надвигавшийся мощный вал. Уцепившись за первый попавшийся крюк, юноша пригнулся: все-таки смягчит удар. Ладью накрыло волной, как шапкой. Казалось, еще секунда – и она перевернется. Но суденышко каким-то чудом выправилось. Неожиданно Найл почувствовал, что его кто-то держит. Обернувшись, он увидел, что его обхватил лапами паук. Волна вытолкнула того из-под навеса наружу. Чувствовалось, что тварь ошалела от ужаса; стоит сейчас шелохнуться, и она неминуемо хватит юношу клыками. И Найл застыл, вцепившись в крюк и стоя по пояс в воде. Вдруг паук отцепился, и его тут же понесло вдоль прохода: ладья с силой ухнула в образовавшееся между водяными горами ущелье.

Найла пронзило безотчетное желание кинуться на жалобный крик о помощи, мысленно исторгаемый пауком. Любопытно, но юноша совсем не боялся воды, кипящей вокруг и норовящей сбить его с ног. Он уже заметил, что ладья благополучно прошла сквозь захлестнувший ее гигантский вал, и понял, что ничего ей не сделается: плавуча как пробка. Даже если вода наполнит ее до краев, она и тогда не утонет. А широкое округлое днище и глубокий киль означают, что перевернуться практически невозможно. Главное – чтобы не смыло за борт. И когда, чуть не сбив его с ног, по лодыжкам ударил большой моток веревки, Найл, не промедлив ни секунды, обмотался одним ее концом, а другой привязал к деревянному якорному вороту.