Читаем без скачивания Орлица Кавказа (Книга 2) - Сулейман Рагимов

Итак, Гачагу Наби необходимо было повидаться с теми, кто ждал в пещере. Он не спеша выбрался из подземного хода и направился в сторожку. Там все спали. Умаявшись, храпел вовсю Карапет, рядом тихонечко посвистывала носом Айкануш. Старенькое одеяло свесилось на пол, им было зябко - но они не могли пробудиться. Гачаг Наби поправил заботливо рваную мешковину и вышел из хижины, неслышно прикрыв за собой дверь.

Перешагнув порог, Ало-оглы остановился в раздумье. Чтобы добраться затемно до пещеры, переговорить с друзьями и проделать обратный путь, нужно было действовать быстро, времени в обрез. Можно было спуститься к реке, пройти по склону - но это значительно дальше. Идти обычным путём, через дубовую рощу опасно. В ней вполне могли затаиться шпики. Как быть? Кто-нибудь другой, может быть, оказался бы в тупике, если перед ним встала б необходимость выбора. Но Гачаг Наби не заслуживал бы своей доброй славы, если б был подвержен сомнениям и долгим колебаниям. Опасно... Да где сейчас найти безопасное место? Гёрус настороже, в нем Ало-оглы подстерегают на каждом шагу. На каждом перевале Кавказского хребта могла притаиться засада. Что же, поднимать руки и со словами: "Выхода нет!" идти сдаваться на милость победителя?

Опасно... Что страшнее - горожанину перейти ручей по качающимся мосткам или опытному канатоходцу перебежать широкую реку по туго натянутому канату?

Одно плохо - нет в руках верного ружья, и не услышит хозяйского посвиста чуткий Бозат. А что еще хуже - самый надежный друг Гачага, львица, умеющая испустить воинственный рык, от которого врага прижимало к земле, Ханали-кызы, упрятана в надежную темницу. И удальцы рассыпались по горам, разбежались по дальним селениям.

Ах, несладко в одиночестве тому, кто всю жизнь черпал радость и мужество в общении с подобными себе! Всегда рядом был кто-либо из близких! Потому что в тот миг, когда Гачаг не мог поймать ни одного взгляда своих преданных друзей, то, во всяком случае, он ощущал поддержку и молчаливое присутствие любимой. Как бы далеко она ни была, Ало-оглы знал, что она следит за ним. Трудно сказать, как это происходило, но Гачаг Наби не полагал, что такая связь есть, он знал это наверняка. И это придавало ему сил.

Такая любовь - если врозь. А если вместе... Никогда Хаджар не уставала дарить другу доказательства своей верной, нежной и пылкой любви.

- Ты плачешь, любимая? - спрашивал Гачаг Наби, заглядывая ей в лицо. - Не пойму тебя! Нам так хорошо, и всегда глаза твои полны слезами. Почему?

- Сама не знаю, милый...

- А все же?

- Не знаю...

- Может, ты плачешь потому, что аллах не дал нам сына? Может, ты об этом грустишь, Хаджар?

- Нет, не потому...

- Ну, так что же?

- Сама не знаю, милый, сама не знаю...

Она и вправду не знала, что ответить. Может, потому, что именно в такие светлые минуты особенно чувствовала Хаджар, что она не воин, а женщина, которой жить бы около доброго мужа и теплого очага; может, потому, что приходило вдруг к ней понимание того, что именно этих счастливых мгновений оказалось слишком мало в ее бурной жизни...

Так или иначе, но каждый раз, когда восходящее солнце окрашивало золотистой охрой склоны зангезурских гор - и заставало красавицу под мохнатой буркой героя,- каждый раз Хаджар принималась расплетать и приводить в порядок спутанные за ночь черные пряди непослушных волос и слезы капали из ее глаз.

Но так рассудила судьба! Когда другая на ее месте в голос хохотала бы от счастья, Хаджар лила слезы; там, где надо бы поплакать - глаза ее оставались совершенно сухими. Вот и сейчас, за все время томления в неволе, Хаджар не позволила себе ни единого проявления слабости - враг не должен радоваться, глядя на нее!

Единственное, чего не могла представить себе "кавказская орлица", единственное, чего она никак не могла вообразить,- что есть на свете сила или ситуация, которая выдавит слезу из глаз Гачага Наби!

В этом его преимущество перед женой, потому что про себя она знала - если до нее дойдет вдруг весть о кончине Ало-оглы, то она не сможет сдержать слез. Чтобы не оплакать такого, как он, нужно иметь каменное сердце. А сердце человека честного и мужественного ни от каких страданий в камень не превратится!

Гачаг Наби понимал и чувствовал, каково сейчас его Хаджар. Не за себя она беспокоится. Но мысль о том, сколько опасностей подстерегает его за каждым порогом, у каждой переправы - не дает ей ночами сомкнуть веки. И еще, что нарушает ее сон - ожидание? Она знает, что для Гачага Наби нет преград. Он умеет пройти сквозь огонь и воду. Для него не важно, что тюрьма оцеплена казаками и окружена челядью беков и ханов. Не только генерал-губернатор, даже сам император со всем своим несчетным войском появись в Гёрусе - ив этом случае она не перестала бы надеяться и ждать. Так любила своего Ало-оглы и верила в него.

Когда существует такая любовь - может ли быть для нее серьезной преградой "око его величества"? Ну, пусть он засел в роще прямо на тропе, где пролегал неминуемо путь Гачага. Пусть проводит часы в пустых мечтаниях о том, что именно он, обскакав глупых беков и скупердяев - армянских купцов, обскакав даже самого генерал-губернатора и его праздное окружение, привыкшее проводить время в развлечениях и пустых пересудах, именно он поймает Наби собственноручно и, никому не доверив, отвезет его в столицу. А уж если он препроводит преступника к ступеням высочайшего российского трона, то, конечно, все его провинности будут преданы забвению и начнется головокружительное восхождение по крутой лестнице, ведущей от одного чина - к другому, от одной почести - к еще более высокой и соблазнительной!

Вот когда он избавится, наконец, от надоевшей ему Маруси - ну ее, толстуху! Теперь ему предстоит танцевать с придворными красавицами, графинями да княгинями, занимать их интересной и завлекательной беседой, вынуждая и подталкивая теряющих голову дам к ответным великим милостям...

Да, да, все именно так. Только в одном не нужно спешить.

Зачем избавляться от Маруси? Если уж на то пошло, то этого совсем не нужно делать!

Конечно, лестно сказать в благородном мужском обществе: "А знаете, княгиня М., с которой у меня... гм!" или "Когда я выходил утром от баронессы К..." Но кто из этих худосочных аристократок сможет сравниться с великолепной толстушкой Марусей? Нет, решено, от Маруси он не откажется.

Ах, как мало нужно, чтобы исчезла пропасть, отделяющая от жизни его сладкие мечты! Сущий пустяк - необходимо поймать Гачага Наби, черт бы побрал этого разбойника. Или хоть труп его добыть. Без этого и думать нечего, чтобы "око его величества" превратилось в "правую руку императора".

Как волк, почуявший издали добычу, замер в засаде Николай Николаевич, выставив перед собой круглое дуло черного длинноствольного пистолета. Кто-то попадет сегодня в его расставленные сети! Может, гонец Гачага?

"А, может - и сердце его забилось сильнее от предвкушения удачи, - может, сам Гачаг..."

Шпион так разволновался, что забыл на миг осторожность и поднялся на ноги, чтобы размять затекшие от долгого сидения мышцы.

А в это время в рощу вошел Ало-оглы. Давнее чутье не обманывало его, не было беспечности. Уверенно думал Гачаг Наби, что где-то совсем недалеко впереди притаился враг. Суть дела только в том, кто обнаружит другого первым.

Хотя Гачаг скользил по лесу, а "око его величества" замер в заранее оборудованной засаде, все же ветка хрустнула под его ногой. Больше и не требовалось.

Минуту спустя пистолет вылетел из его расслабившейся руки, и в грудь шпиона вонзился острый лезгинский кинжал, который всегда прятался под архалуком Гачага. Все произошло в полной тишине. Может, только чуткие лисы прыснули прочь, почувствовав внезапно запах теплой человеческой крови...

А Гачаг Наби уверенно продолжал путь.

Глава пятьдесят седьмая

Неожиданное известие о том, что произошло в дубовой роще, вызвало смятение не только в Зангезуре и гянджинской губернии. Отголоски его докатились даже до столицы. Депеша, посланная генерал-губернатором Гянджи наместнику Кавказа и затем в Петербург, озлила императора. Он не просто гневался, а даже вышел из себя. И обрушил на его превосходительство поток упреков. Несколько поражений, которые последовали бы одно за другим на разных фронтах, не привели бы императора в столь грозное состояние духа, чем это черное известие из Гёруса. Он немедля собрал всех министров. Во всяком случае, так говорят народные предания.

На заседании император бушевал. Министры даже не пытались оправдываться. Положение спас ловкий дипломат, министр иностранных дел, который, начав свою речь признанием допущенных промахов министерством, сумел ловко перевести разговор на то, как и где хоронить павшего героя. Он указал на то, что похороны должны протекать в самой торжественной обстановке, с отдачей павшему всех воинских почестей. Кроме того, следовало бы повсеместно объявить, что монарх будет беспощаден к виновникам этого страшного преступления.