Читаем без скачивания Ниндзя - Эрик Ластбадер

— О чем ты думаешь? — На лице Жюстины застыла тревога.

— Ты не должна ничем жертвовать, — сказал Николас. — Ни для меня, ни для кого-то другого. Это опасно.

— К черту! Я ничем не жертвую. С этим кончено. Я ничего для тебя не сделаю, если только не захочу этого сама. — Ее глаза яростно сверкали в темноте. — Разве это так страшно, что мне хорошо с тобой? Что я этому рада? Почему ты этому противишься?

Ничего не подозревая, Жюстина задела его за живое.

— Господи, почему ты это сказала? — Николас сел, слыша как колотится его сердце.

— Может быть, это правда? — Жюстина старалась заглянуть ему в глаза. — Не знаю. Но я чувствую, как откликается твое тело. Это важнее слов, так было давно, когда еще не было ни книг, ни кино... ничего. Когда у человека был только другой человек. Я хочу знать, почему ты от этого отмахиваешься. Ты не доверяешь своему телу? Но оно лучше твоего рассудка выбирает, что тебе нужно. — Жюстина рассмеялась. — Не могу поверить. Это ты — ты, который работал со своим телом всю жизнь, и ты не веришь ему.

— Ты ничего об этом не знаешь, — коротко проговорил Николас.

— Ах, вот как? — Она села рядом с ним. — Тогда расскажи мне. Объясни мне попроще, чтобы я поняла своим женским умишком.

— Не веди себя как ребенок.

— Это не я веду себя как ребенок. Ник. Прислушайся к себе. Ты страшно боишься хоть немного открыться перед другим человеком.

— А ты не думала, что на это может быть причина?

— Думала. Поэтому и спрашиваю: что с тобой?

— Возможно, это тебя не касается.

— Ладно, — вспыхнула она. — Теперь я вижу предел, за который мне не дозволено переходить.

— Тебе некуда переходить, Жюстина. Я не твоя собственность.

— Так ты отвечаешь на мою откровенность?

— Ты хочешь откровенности? — Он знал, что не должен этого делать, но в эту минуту ему было все равно. — Сегодня в городе я встретился с твоим отцом.

Во взгляде Жюстины появилось недоверие.

— Ты встречался с отцом? Как?

— Он подобрал меня на вокзале и посадил в свой лимузин. Прием мне устроили по высшему разряду. Жюстина встала.

— Я не хочу об этом слышать.

Ее голос внезапно стал грубым. Она слишком живо помнила Сан-Франциско, и в ней закипала ярость. Она чувствовала свое бессилие. Так было всегда. Всегда.

— А по-моему, тебе стоит послушать. — Николаса словно кто-то тянул за язык; ему было почти приятно видеть ее искаженное болью лицо.

— Нет! — закричала Жюстина, закрывая уши руками, и побежала прочь.

Николас встал и пошел за ней по холодному песку.

— Он хочет знать о нас все. О тебе он уже и так все знает. Что ты делала. Чего не делала.

— Будь он проклят! — Жюстина поскользнулась и снова выпрямилась. Она побелела от ярости; ее огромные глаза горели диким огнем.

— Господи, да вы оба подонки! Зачем ты мне это рассказываешь? Ты настоящий сукин сын!

Жюстина бросилась на него, но Николас оттолкнул ее.

— Он подумал, что я похож на Криса...

— Заткнись! Заткнись, мерзавец! Но Николас не чувствовал жалости.

— Он предложил мне работу, и что самое смешное — я согласился. Теперь я работаю на него.

— Как ты мог это сделать? — закричала она. Николас понял, что она имела в виду не работу.

— Боже мой! — Вся в слезах Жюстина вбежала по ступенькам в дом.

Николас рухнул на колени и зарыдал, уткнувшись в холодный неумолимый песок.

— Он скоро будет здесь, — сказала А Ма. — Все готово?

— Да, мама, — ответила Пенни, сидевшая у ног А Ма. — Астра только что принесла... все, что нужно.

Красивое белое лицо Пенни склонилось над альбомом в кожаном переплете. Вертикальными столбцами она уверенно выводила китайские иероглифы. Время от времени Пенни макала кисть в баночку с тушью.

Подождав немного, она решилась обратиться к своей госпоже:

— Вы думаете, нам следует пускать сюда этого человека? — Пенни не поднимала глаз от альбома; на мгновение у нее похолодело в груди при мысли о том, что А Ма может придти в ярость.

Но А Ма только вздохнула. Конечно, Пенни была права. В прежние времена она никогда бы этого не допустила. Да. Но времена изменились, и приходилось к ним приспосабливаться. Когда А Ма заговорила, в ее голосе не было слышно и тени сомнения.

— Пенни, дорогая моя, ты прекрасно знаешь, что это связано с большими деньгами. У меня нет предрассудков, не должно их быть и у тебя.

На самом деле она кривила душой. А Ма, которой было теперь далеко за шестьдесят, родилась на китайском побережье, между Гонконгом и Шанхаем. В семье росло пятнадцать детей, но она всегда держалась особняком от своих братьев и сестер. Вероятно, определенную роль в этом сыграло ее имя. Согласно местной легенде, когда-то девушка по имени А Ма хотела нанять джонку. Только один человек во всем порту согласился с ней поплыть. Когда они вышли в море, поднялся ужасный шторм, но девушка сумела благополучно вывести джонку из урагана. А Ма знала, что в ее честь на острове Макао был построен храм.

Она повернулась в кресло, и оно тихонько скрипнуло. Через открытое окно ясно доносились звуки улицы. На соседнем углу допоздна работал рыбный рынок. В это время года там продавали прекрасных кальмаров. А Ма расслышала несколько громких голосов и поморщилась при зауках кантонского диалекта. Здесь, в ее ломе, говорили только по-пекински. Так было в доке, где она родилась. Так было и теперь.

А Ма поднялась, молча подошла к окну и выглянула на узкую многолюдную удочку. Она знала, что может переехать в любое другое место ii Манхэттене. За долгие годы она получила немало заманчивых предложений, но неизменно отказывалась. А Ма считала, что ее заведение должно располагаться в самом сердце Чайна-тауна. В этом невзрачном, даже убогом районе была своп особая атмосфера, во многом напоминавшая А Ма о ее детстве.

И это ей нравилось. Даже теперь, заработав миллионы, среди небоскребов Манхэттена она чувствовала себя по-прежнему неуютно, словно только что приехала в Нью-Йорк.

“Да, здесь мне хорошо, — думала А Ма, глядя на темную улицу, на яркую шумную толпу; вспоминая запахи свежей рыбы по утрам, когда рыбаки приносили свой улов, и ароматы китайской кухни, доносившиеся из соседнего ресторанчика. — Очень хорошо”.

А Ма снова вздохнула. Конечно, муниципальный совет Чайна-таун не был бы в восторге, узнав о ее подлинном занятии. Зато полицейские с удовольствием получали каждый месяц свою тысячу долларов. А Ма всегда сама вручала эти деньги и собственноручно угощала их чаем.

Чем старше она становилась, тем больше думала о своем далеком доме в Фучжоу и тем дороже становился ей Чайна-таун, который, пусть отдаленно, напоминал ей о доме. О том, чтобы вернуться в Китай, не могло быть и речи: А Ма не испытывала любви к коммунистам, и даже теперь, когда поездка на родину стала возможна, сама мысль об этом была ей противна.

Нет, все, что ей нужно в Фучжоу, сосредоточилось здесь.

За углом дома зажглись красные и синие огни японских ресторанов, Японцев она возненавидела задолго до коммунистов. Богатые и высокомерные дельцы, набившие карманы в Шанхае и пресытившиеся его ночной жизнью, приезжали на юг в поисках новых впечатлений. “Они так не похожи на китайцев, — с удивлением думала А Ма. — Впрочем, за ними не стоит многовековая история, как у нас”. Японцы сравнительно молодой народ. Когда в Китае уже процветали императорские династии, уже изобрели порох, на их островах жили только невежественные дикари айну. Если современные японцы происходят от них, то нечего удивляться их воинственности.

А Ма отвернулась от окна и сказала:

— Я хочу его видеть. Пенни. Мы не должны ошибиться. Пенни кивнула, отложила альбом и кисть, поднялась и пошла к двери.

— Пенни...

Девочка остановилась, держась за дверную ручку.

— Что, мама?

— Он ведь не отсюда?

— Нет, мама. Он из города. А Ма кивнула.

— Хорошо. Не хочу... связываться с соседями. После ухода Пенни, А Ма стала думать о ней. Она поступила Правильно, приблизив к себе эту девочку. У нее был быстрый ум и ловкие руки. Хотя А Ма никогда бы а этом не призналась, но случалось, она прислушивалась к мнению Пенни, и теперь ее тревожило, что девочке не нравился этот японец.

Пенни — это имя А Ма дала девочке, когда взяла ее на работу. Она давала имена всем своим девушкам, и они пользовались только ими. Это было скромно, удобно и, по мнению А Ма, соответствовало роду их занятий. Кроме того, ей было приятно давать имена своим “детям” и то, что они называли ее “мама”. На родине А Ма это слово значило очень много.

Придет время, думала А Ма, когда она устанет. И тогда она должна быть уверена, что передаст дело в надежные руки.

Пенни вернулась с мальчиком лет одиннадцати. Она остановилась на пороге и положила руки ему на плечи. Мальчик стоял совершенно неподвижно; глаза его ничего не выражали. Через полуоткрытую дверь А Ма слышала тихую суету приготовлений к вечеру. Сегодня они ожидали только одного или двух гостей. А Ма была не против, так как это тоже входило в непомерно высокую плату, которую она потребовала с японца.