Читаем без скачивания Паприка (Papurika) - Ясутака Цуцуи

19

Стоило Ацуко Тибе, директору Симе и Косаку Токиде подрулить на «маргинале» к институту, как в стане прессы, поджидавшей их перед центральным входом, поднялась суета, а между дежурившими работниками, врачами и охранниками разгорелась перебранка. У человека постороннего возник бы вопрос, зачем глубокой ночью на крыльце горит яркий свет, но то сияли софиты телевизионщиков.

– Какая может быть пресс-конференция в такой час?

– Ацуко Тиба должна была вам позвонить.

– Тиба уже… здесь не работает.

– С какой это стати? – выкрикнул Мацуканэ, сверля глазами сотрудника явно из лагеря замдиректора.- Тогда уж расскажите о заговоре господина Инуи и его приспешников!

– Что? Какой заговор? – зашумели корреспонденты. Визави Мацуканэ – пожилой сотрудник – сделал кислую мину:

– Не понимаю, о чем это он.

– Эй! Перестаньте валять дурака! – осадил его вспыльчивый корреспондент.- Или не соображаете, что происходит? Токида и Тиба получили Нобелевку. Нобелевскую премию по физиологии и медицине. А вы хотите сорвать пресс-конференцию? Что, завидно?

Сотрудника ослепили прожектора телекамер, и он суетливо закрыл лицо руками.

– Господа, пропустите. Дайте пройти.- Раздвигая журналистский табор, Токида прокладывал дорогу остальным. Огонь батареи телекамер разом переключился на главных героев, и ажиотаж разгорелся с новой силой.

– Господин Инуи временно исполняет обязанности директора института, и я не имею права пускать вас без его распоряжения,- заявил охранник, загородив собою проход.

– Я пока что еще директор,- сказал Торатаро Сима.- Кадровые перестановки вроде бы не проводил и не помню, чтобы назначал Инуи исполнять мои обязанности.

– Я в этом не разбираюсь, но у меня приказ никого не впускать.

– Ну-ка, посторонись! Прочь! – прикрикнул на несговорчивого охранника Токида и слегка его оттолкнул.- Господа, проходите.

Собравшиеся ринулись вслед за Токидой в вестибюль. Не переставая галдеть, все направились в просторный конференц-зал^

– Погодите! Туда нельзя! – завопила Суги. Ацуко, смерив старшую медсестру гневным взглядом,

оттолкнула ее и, свернув к центральной лестнице, рванула на второй этаж. Она переживала за Носэ и Конакаву. В своем сне, просыпаясь, она оставила их в кабинете Осаная. Но они-то были в реальности. Неужели до сих пор возятся со свинцовым шкафом? Ацуко ощущала, что отвечает за них, как за собственных сыновей. При этом ей было очень неловко, что серьезные взрослые люди, помогая ей, вынуждены идти на столь рискованные поступки.

В лаборатории Осаная никого не было. Шкаф для медикаментов тоже пропал. Похоже, так и не взломав, Конакава и Носэ унесли его с собой. Это утешило Ацуко, но ей не давала покоя мысль: еретический демон – бог Амон,- преследуя сбежавшего в реальность Хасимото, настиг его за пределами царства снов. И она отчетливо слышала чей-то предсмертный хрип. Ей не давал покоя страх за жизнь Хасимото – отнюдь не мнимый, а самый что ни есть достоверный.

Ацуко подошла к двери с табличкой «Хасимото». Она не была уверена, что хозяин внутри, но, судя по тому, когда он появился в ее сне, вполне вероятно, он спал не дома, а прямо здесь, на диване.

Собравшись с духом, Ацуко распахнула дверь. И увидела на диване нечто тошнотворное – труп со вспоротым животом, из которого до пола сполз клубок кишок. В промежности – кровавое месиво вместо мошонки. Из окровавленной груди торчат белые ребра. Обгоревшее лицо – словно бесстрастная черная маска. Вот и все, что осталось от зверски убитого богом Амоном Хасимото. Здесь Ацуко уже была бессильна – и потому закрыла дверь.

Надо сообщить об этом Конакаве. Она догадывалась, что он где-то вместе с Носэ, но не имела понятия где. До его прихода лучше всего было бы запереть дверь на ключ. И ключ наверняка нашелся бы в кармане брюк Хасимото, однако вернуться, еще раз увидеть ярость красок смерти… Заставить себя она не могла. Вряд ли кто-то зайдет сюда до утра. Ацуко направилась в конференц-зал.

Она понимала, что, не сообщив о чудовищной находке, сама невольно станет соучастницей преступления, а значит – пособницей зла. Даже присвоение премии – одно из его проявлений. К счастью, Ацуко не особо мучилась от этого осознания – женщинам присуща такая особенность. При необходимости они становятся нечувствительны к злу и хранят хладнокровие.

Как ни в чем не бывало Ацуко вошла в зал. Возмущенные корреспонденты зашумели: пока ее не было, они, что поделаешь, разминались на Токиде и Симе, но это было совсем не то. Не дожидаясь, пока она займет место, они принялись забрасывать вопросами:

– Тиба-сэнсэй! Тиба-сэнсэй! Простите, что с места в карьер, но не могли бы вы объяснить причину такого отношения к вам тех людей, что были на входе?

– Расскажите, что происходит с институтом в последнее время?

– Институт был против награждения вас? Чем вызван саботаж пресс-конференции?

– Да нет же, нет! Прежде всего – что вы ощутили, узнав о присуждении вам Нобелевской премии?

Сторонники замдиректора выстроились сбоку от трибуны и злобно посматривали на Ацуко и ее соратников. Заведующий канцелярией Кацураги, по обыкновению, уселся в кресло ведущего, хотя его никто не приглашал.

– Шумиха, из-за которой все внимание прессы сосредоточено на господине Токиде и моей скромной персоне, признаться, мне не по душе,- сказала Ацуко, встала и повернулась к сотрудникам института, стоявшим у выхода.- Свой посильный вклад внесли все мои коллеги без исключения. Здесь присутствуют лишь некоторые, однако, пользуясь случаем, хочу выразить им свою признательность.

Ацуко отвесила глубокий поклон. Недоброжелатели глупо захихикали. А некоторые под прицелом телекамер невольно поклонились в ответ.

– Что вы делали в тот момент, когда получили известие о премировании?

Такой вопрос исключал протокольные любезности и низводил значимость события до банальности. И задала его все та же журналистка в очках.

«А что я делала в тот момент? Искала МКД. А еще раньше – сражалась с грифоном. Получается, тогда Инуи тоже спал. А может, спит и до сих пор. Интересно, он во сне узнал о присуждении премии? А команду не пускать в институт журналистов что – давал прямо из сна?»

– Что вы делали в тот момент, когда получили известие о премировании? – повторила вопрос журналистка.

Ацуко посмотрела в лицо взрослой женщине, и ей показалось, что та глупеет на глазах.

– Замдиректора сейчас наверняка спит,- не обращая внимания на журналистов, сказала Ацуко Токиде и Симе, сидевшим рядом.

– Знаю,- ответил Токида, плаксиво оттопырив губу.- Это как раз и опасно. Я его видел во сне: откуда ни возьмись появляется средневековое чудище с одной ногой, сциапод. Присмотрелся – лицо Инуи.

– Мне он тоже снился,- вздохнул Торатаро Сима.- Такой маленький, ростом с ребенка. И прямо из башки торчит нога.

– Так все-таки, что же вы делали, когда узнали о премировании? – растягивая слова, насмешливо переспросила журналистка.

Помещение вдруг осветилось мрачным красным светом. Телеоператоры недоумевали, почему темнеет, и цокали языками. Журналисты всполошились и беспокойно завертели головами.

– Я, кажется, запретил,- послышался наглый хриплый голос. Он словно бы надсадно вещал из дешевых динамиков прямо над головами присутствующих где-то в центре зала – или же из углов. Его эхо раскатывалось высоко под потолком.- Я, кажется, запретил пресс-конференцию.

– О, замдиректора! – воскликнула Ацуко.

Не успела она присесть, как опять встала. Журналисты от неожиданности повскакивали с мест.

– Кто это?

– Что за чудовищный голос?

– Откуда?

В следующий миг качнулся пол, многие не удержались на ногах. Задрожала стена, будто кто-то пытался пробить ее мощным ударом из коридора. Толчок повторился еще раз, и еще. Красный свет шел от стены, раскалившейся до яркого пурпура. От жара стена дала трещину, поползли круги – словно черные пятна на Солнце. И вдруг в центре стены, уже раскаленной добела, показалась бычья шея. Из трещин появились когти гигантского зверя, посыпались обломки стены, пробитой черными мохнатыми лапами.

Из стены возникли еще две головы: барана и фиолетового человека-оборотня, который был вне себя от гнева.

Чудище разразилось гулким смехом. Ему вторил причудливый женский голос – утробный гул, перераставший в фальцет. То вопила корреспондентка в очках, которая вскочила с места и тут же, лишившись чувств, рухнула как столб, сильно ударившись лбом о край стола.

– Асмодей! – крикнула Ацуко.

Дьявол мести, ненависти и разрушения Асмодей. Злобный и мстительный. У него было три головы – быка, барана и человека, змеиный хвост и гусиные лапы. Восседая верхом на драконе, он держал в лапах копье и штандарт ада. Три головы, оглядывая зал, одновременно извергали пламя. Охваченный пламенем телеоператор с воплем ринулся к окну.