Читаем без скачивания Приключения 1969 - Виктор Егоров

— Сдавайся! Бросаю гранату!

Сверкнул огонь, горячая волна воздуха ударила в лицо. Правая рука у Яна повисла. Автомат упал. «Эх, не оставил пулю для себя!» — с сожалением подумал Ян. Кто-то повернул выключатель. В багровом тумане появились эсэсовцы.

— Стреляйте! — крикнул Ян, но они завернули ему раненую руку за спину, и он потерял сознание от нечеловеческой боли.

Очнулся он в камере. Перед ним на полу стояла алюминиевая миска, наполненная каким-то варевом. Пошевелившись, Ян обнаружил, что рана в плече перевязана. Это было плохо. «Станут допрашивать!» — понял Янис. Он не ошибся. Спустя сутки дверь открылась, и рыжий надзиратель, выплюнув на пол сигарету, рявкнул:

— Встать!

Держась за стенку, Ян поднялся на ноги. Тюремщик долго вел его по узким коридорам, затем втолкнул в какую-то дверь и захлопнул ее сзади. От яркого света Янис отшатнулся и на мгновение закрыл глаза. Он ожидал, что попадет в кабинет следователя, и сияющая хрустальная люстра под высоким потолком поразила его. Он находился в огромном зале, в глубине которого виднелся полированный стол, похожий на гробницу. За столом сидел узкоплечий тощий человек с белым, как мука, испитым лицом и крохотными водянистыми глазками, окруженными синими кругами. «Ланге!» — сообразил Ян. Так вот, значит, кто им заинтересовался!

На кожаном диване сидели несколько офицеров, курили и с любопытством рассматривали его. Посреди зала прямо под люстрой стоял стул.

— Садитесь, — услышал Янис женский голос и, повернув голову, увидел мать. Она стояла у окна, закрытого бархатной портьерой. Ее высокая прическа, как всегда, была аккуратной, губы тщательно накрашены, ресницы вымазаны тушью. Яниса потрясло ее спокойное, безмятежное лицо. Хоть бы глазом она моргнула при виде его!

— Садитесь же! — повторила она по-латышски.

Ланге что-то отрывисто сказал ей. Янис понял только: «Пусть подумает». И еще: «Передайте ему». Остальные слова он не расслышал. В ушах у него гудело.

— Оберштурмбаннфюрер предлагает вам назвать преступников, которые являются членами так называемого подпольного городского комитета комсомола, — сказала Лилия громко. — Оберштурмбаннфюрер также предлагает вам иметь в виду, что если вы будете вести себя разумно, вам сохранят жизнь.

Янис опустил голову. Он знал, что ничего не скажет и что его убьют, но не боялся смерти, а, наоборот, с нетерпением ждал ее, ибо никакая смерть не могла сравниться с тем ужасом, который он сейчас испытывал, видя рядом с Ланге мать и слушая ее ровный голос. Горе и омерзение охватили его. Только теперь он до конца понял, что собой представляла ее работа в гестапо. В эту секунду мать умерла для него. Он стиснул зубы и решил, что они не услышат ни звука.

— Оберштурмбаннфюрер предупреждает вас, что вам все равно придется говорить, так как в этих стенах умеют развязывать языки, поэтому лучше подчиниться добровольно! — как сквозь вату донеслось до Яниса.

Он не хотел больше видеть мать и, чтобы как-нибудь случайно не встретиться с ней взглядом, поднял голову и уставился в стенку.

Ланге вскочил и крикнул что-то. Тотчас же Яниса схватили сзади за локти, повалили на паркетный пол и перевернули вниз лицом. На спину посыпались удары.

— Итак, вы назовете преступников? — спросила где-то рядом Лилия. Она стояла над ним и остекленевшими глазами смотрела в его окровавленное лицо.

Янис вдруг совершенно успокоился, и ему даже стало странно, что он мог только что испытывать боль, бояться истязаний и призывать смерть. Все это не имело значения. Он почувствовал, что переступил порог, за которым его уже не могли достать ни Ланге, ни эта чужая женщина с мертвыми глазами.

— Да, я назову преступников! — крикнул он. — Это вы и ваши продажные шлюхи, которых вы купили за тряпки, украденные у убитых! И все вы будете скоро повешены на Домской площади!

Он произнес это улыбаясь и глядя в упор на мать. Она не отвела взгляда и даже не побледнела от его слов, адресованных ей. Она шагнула к нему и жадно оглядела его всего с ног до головы, словно вбирая в себя. Губы ее шевельнулись, но тут Ланге тихо сказал:

— Расстрелять!

Это Янис понял без перевода. Эсэсовцы потащили его к двери. На пороге он оглянулся. Лилия стояла на том же месте и глядела ему вслед. Лицо ее расплывалось в тумане.

В коридоре Яна ударили головой о стенку, швырнули на пол и потащили куда-то, но он не ощущал боли. Он не ощущал больше ничего.

…Ей пришлось еще задержаться в кабинете оберштурмбаннфюрера Ланге. Она присутствовала при допросе некоего Зутиса, адрес которого был назван в числе других два дня назад. Чернобровый румяный Зутис, приятно и дружелюбно улыбаясь, объяснил Ланге, что его арест является печальным недоразумением, поскольку лично он вот уже полтора года не проживает по данному адресу, находится на казарменном положении, комнату же свою сдал за семьдесят три марки в месяц сапожнику Ковальскому, который, очевидно, и должен нести полную ответственность за все, что происходило в данной квартире. Тот же факт, что Ковальского не оказалось дома и местонахождение его неизвестно, Зутиса никак касаться не может, ибо арестовали его прямо в авторемонтной мастерской.

Лилия, переводя показания Зутиса, старалась сделать его выражения еще более мягкими, а доводы предельно логичными и неопровержимыми, но начальник гестапо слушал невнимательно. Похоже было, что его не очень интересовало, виноват на самом деле Зутис или нет.

Сидя за маленьким столиком, Лилия переводила и сразу стенографировала все, что произносил Зутис, хотя это, собственно, не входило в ее обязанности. Но Ланге именно потому и ценил свою переводчицу, что та обладала необычайным чутьем и на лету схватывала все, что могло принести пользу оберштурмбаннфюреру и возглавляемому им учреждению. На этот раз, однако, Ланге был необычно рассеян. Под утро ему надоело выслушивать излияния Зутиса, и он приказал его расстрелять, чтобы не возиться больше с этим запутанным делом о подпольной организации в районе Юглы.

— Вы свободны, господа, — сказал он офицерам, и те, подняв руки в нацистском приветствии, разошлись. Лилия, собрав протоколы допросов в папку, спрятала документы в несгораемый шкаф, поправила прическу и вопросительно повернулась к шефу.

— Я вам понадоблюсь еще, оберштурмбаннфюрер?

Ланге стоял у окна, задумчиво покусывая ногти.

— Да, — ответил он устало. — Через сорок восемь часов мы эвакуируемся. Об этом пока никто не должен знать, но вам я сообщаю, так как прошу организовать отбор и упаковку наиболее ценных и секретных документов из нашего архива, которые ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки врага.