Читаем без скачивания Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина

Все, кто это слышал, замерли в немом восторге. Да, Матвеев – известная гнида. Да, Матвеев никогда и никого не щадит. Но Матвеев – спец и мужик! Ну что, твой ход, заведующий! Все немного притормозили, якобы переговариваясь о своём, и… И заведующий гинекологией просто стремительно покинул помещения, просто таки дымясь от злобы.

– Спасибо, Юрий Владимирович, – сказал интерн.

– Иди в оперблок, мойся. Мне протокол лень не только писать, но и диктовать. А ты парень умный и грамотный. Так что ничего личного, просто лень. Я вообще уйду после основного этапа. Мне в онкодиспансер надо подъехать. Закончишь сам.

Никого не насторожил «онкодиспансер» Матвеева. Да и почему он должен был насторожить? Матвеев частенько оперировал и в онкодиспансере.

А Татьяна Георгиевна действительно собиралась на пятиминутку. Уже за дверь вышла. Но… Понеслась в служебный туалет. Где её стошнило. Всё-таки как-то приличнее блевать в унитаз служебного туалета, а не загаживать собственный умывальник. Отдышавшись и умывшись, она вернулась в кабинет, достала из шкафа упаковку теста на беременность – у Маргоши коробки не все помещались в шкафах, и она попросила временно подержать иные не слишком подотчётные материальные ценности в кабинете у заведующей. И очень хорошо. Мальцева скорее бы поехала в аптеку, чем попросила бы тест на беременность у Марго. Разговоров потом не оберёшься.

И вот теперь она сидела на крышке унитаза и тупо взирала на результат. Точнее, на результаты. Трёх тестов. Ну, потому что надеялась, что первый результат – ложный. Второй – ну мало ли чего… Но на всех трёх новомодного дизайна тестиках ясно высвечивалось окошко с надписью «POS». Татьяна Георгиевна выбросила тесты в мусорную корзину. Но тут же выудила их оттуда и, завернув в бумажное полотенце, положила себе в карман. Надо выкинуть где-нибудь… На другом конце города, блин!

Мальцева, накинув синий халат для выхода, проследовала через приём на улицу. Села в свою машину, завела двигатель, закурила… Вынула из кармана свёрток «на выброс» и закинула его в бардачок. Докурила сигарету. Затушила её в пепельнице. Заглушила двигатель. Вышла из машины. И направилась прямиков через главный вход в кабинет профессора Денисенко.

– На месте? – кивнула она на профессорскую дверь, поприветствовав лаборантку «Людочку», пожилую Людмилу Николаевну.

– Да, только как обычно, не в настроении. Никого не пускать, всё такое…

– Понятно, – сказала Татьяна Георгиевна, толкая тяжелую дверь профессорского кабинета. – Елизавета Петровна, можно?

Лаборантка усмехнулась. Дверь за Мальцевой закрылась.

– Елизавета Петровна, – даже не поздоровавшись, начала Татьяна Георгиевна, – я прошу вас перевести интерна Денисова в другое отделение.

Профессор открыла было рот, чтобы… Наверное, чтобы поехидничать вдоволь. Чтобы прочитать мораль. Возможно, чтобы изобразить из себя подружку. Но произнесла только:

– Хорошо, Татьяна Георгиевна.

И произнесла она это нормальным человеческим голосом. Как она вообще ещё помнила, что он у неё есть, и пользоваться не разучилась?!

– Я могу его перевести даже на другую клиническую базу. Если хотите… – добавила она.

– Хочу. Но на другую базу – не надо. Больнице нужны не только блатные, но и грамотные врачи. Его начмед возьмёт в штат сразу после интернатуры. Просто удалите его из обсервации.

– Договорились.

Вот и весь разговор. Иногда профессор Елизавета Петровна была вполне себе человеком. Потому что это действительно был «весь разговор». Дальше профессорского кабинета эта просьба Мальцевой не вышла.

Не успела Татьяна Георгиевна вернуться к себе в кабинет, чтобы сесть и обмозговать сложившуюся… Сложившуюся что? Ситуацию? Если зиготу называть ситуацией, то… Надо бы уточнить срок. Нет, ну больше не от кого. Только от интерна. С Паниным было ещё в Питере, и после этого месячные приходили. В любом случае, чтобы она ни решила, но Денисова – вон. Не надо портить отличному парню жизнь. Ему нужна светлая девочка, пусть с тараканами. Пусть бешеная, психованная, но – молодая девочка. Такая, какой была сама Танька Мальцева много лет назад. Пока мы тут, в биокостюмах, блин, из плоти и крови – и время, и пространство для нас имеют значение. Прости, Саша, с тобой было очень хорошо. Ты мне очень помог. Особенно в годовщину смерти Матвея. И похоже, что именно тогда…

Звонок внутреннего телефона прервал внутренний монолог.

– Вас в приёме девчонка ждёт, – доложила Зинаида Тимофеевна. – Та, у которой мамаша с папашей те ещё, – изложила свои соображения санитарка.

Как ни странно, но Мальцева сразу поняла, о ком идёт речь. Только этого ей не хватало, о господи!

– Татьяна Георгиевна! – бросилась к ней шестнадцатилетняя девчонка, жертва группового изнасилования своей же компанией напившихся малолеток. Бросилась как к родной. – Они меня совсем достали. Уже весь двор знает. Они с родителей пацанов деньги требуют. Машину им поменять надо, и мамаша в Тунис хочет поехать, отдохнуть. И шубу себе купить! – И тихо добавила: – А меня теперь со свету сживают… И те, и эти.

– Идём ко мне в кабинет.

Вот что делать с этой Алёной? Послать? Всё равно что больного щенка пнуть.

– Они на меня в машине ещё орать начали. За всё про всё, и за ваши тряпки. Побирушкой обзывали. Проституткой. Зато она меня всё накормить пытается. Я есть вообще не хочу. За айфон меня проклинает. Кричит, что я деньгам цену не знаю. А эти… Мы же в одном дворе живём, в школе вместе учимся. Я домой не вернусь!

Здрасьте, приехали! И что?

– Алёна, – мягко начала Татьяна Георгиевна. – Я не знаю, чем тебе помочь.

– Но вы же сами дали мне свою визитку! – по щекам Алёны снова заструились слёзы. – А она орёт: «Сними тряпки этой докторши! Ты что, нищая? И свои почему оставила? Ты на них заработала?!» Татьяна Георгиевна, я к ним не вернусь. Куда угодно, только не к ним. Некуда – так я вены себе вскрою!

Так, ну всё. Надо звонить в опеку – и пусть разбираются, лечат… Эта девчонка, может, и несчастная, но уже интуитивная психоэмоциональная шантажистка ещё та!

– Кто тут себе вены вскроет? – в кабинет просунулся рыжий Родин.

– Не ваше дело! – буркнула Алёна.

– Я врач. Если кто-то невдалеке от меня собирается вскрыть себе вены, я должен стоять наготове со жгутом и дюжим санитаром. Татьяна Георгиевна, – обратился Родин к Мальцевой. – Я, собственно говоря, просто мимо проходил. Поздороваться. Это та Алёна, о родителях которой всё никак не может успокоиться наша доблестная Зинаида Тимофеевна?

– Да, – коротко ответила Мальцева. – И да, я ей сама дала свои координаты, и я сама же понятия не имею, как ей помочь.

– Здоровая деваха уже, Алёна! Шантажируешь чужих тётенек своими венами. Ай-яй-яй! Я тут сейчас к одному товарищу еду. Хочешь со мной?

– Куда ещё с вами?

– А к священнику.

– Делать больше нечего, к попам кататься. Все попы – гниды! – безапелляционно отрезала Алёна.

– Ну, у Татьяны Георгиевны ты всё равно болтаться не можешь. А со мной на джипе за город смотаешься – развеешься. Гнида так гнида. Просто весенним воздухом подышишь, раз уж школу филонишь и делать тебе нечего.

Мальцева с некоторым даже опасливым удивлением смотрела на Родина.

– Сергей Станиславович… Ей всего шестнадцать. Родители у неё… – Она замолчала.

– Да-да, всем известный педофил доктор Родин. Но Алёна для меня уже пристаркуватая. Ей же уже целых шестнадцать! Она уже хочет уйти из дому! Правда, понятия не имеет, куда и что делать. И единственный у неё друг теперь, получается, Татьяна Георгиевна Мальцева. Алёна, предлагаю тебе свою дружбу. И теперь у тебя будет аж двое друзей, которые понятия не имеют, что с тобой делать. Но я качусь за город встретиться со старым товарищем.

– Вы же говорили – к священнику?!

– А священник не может быть старым товарищем?

– Ладно, поехали! – таким тоном, как будто оказывает Родину огромное одолжение, согласилась Алёна Каростышко.

– Большое чёрное корыто у главного входа – моё, – Сергей Станиславович достал из кармана ключи и протянул незнакомой ему девчонке. – Пикнешь – двери и откроются. Иди, садись, жди. Через пять минут буду. Давай. Мне с Татьяной Георгиевной по рабочим делам надо переговорить! – И Родин вытолкал девочку за дверь.

– Спасибо, Сергей Станиславович! – выдохнула Татьяна Георгиевна. – Я совершенно не понимаю, что мне с ней делать и как теперь от неё избавиться. Детей у меня нет… Что мне её теперь, поганой метлой гнать? Ну, сегодня вы её прокатите, а завтра, не дай бог, снова припрётся? Тогда что, в милицию звонить?

– Не припрётся. Сейчас ей мой кореш мозги промоет. Я, помнится, вас с ним познакомить обещал, но всё как-то не складывается… Вы как в будущую субботу?

– Да пока вроде никак. Если в родильном доме никаких форс-мажоров.

Честно говоря, она как раз собиралась отсиживаться в следующую субботу в родильном доме. Потому что всё. Нельзя! Фу, Татьяна Георгиевна! Нельзя портить парню жизнь!