Читаем без скачивания О доблестном рыцаре Гае Гисборне - Юрий Никитин

Беннет предположил:

— А если не жертвовать?

— Это как? — спросил Гай зло. — Рыцарь обучает оруженосца всем премудростям, начиная с владения оружием и кончая благородным обхождением! А это займет время и усилия!

— А если не займет? — спросил Беннет. — Он будет с нами, и если ничему не научится, находясь с вами рядом и слушая вас, его в самом деле стоит вычеркнуть отовсюду.

Аустин, даже не промычавший ни слова за все это время, повернулся к Гаю.

— Ваша светлость, — громыхнул он. — Даже если спровадим сейчас, отец его снова пришлет, как только до него докатится весть о вашей победе на турнире!

Беннет подтвердил:

— Здесь победы ценятся!

Гай повернулся к коленопреклоненному и, чувствуя, что делает очередную крупную глупость в жизни, сказал сухо:

— Все слышал? Никто с тобой нянчиться не будет. Будешь оруженосцем, а это значит — слугой рыцаря, а вовсе не лихим собутыльником, как у барона Тошильдера.

Дарси вскрикнул:

— Ваша милость! Клянусь…

— Не перебивай, — рыкнул Гай. — Все мои приказы выполняются беспрекословно!..

— Клянусь…

— Запомни, ты ничуть не лучше этих двух моих помощников. Да и остальных в замке. Твое происхождение не дает тебе никакого преимущества. Более того, их опыт и воинское умение ставят их выше тебя. Если все это устраивает… что ж, уважу я просьбу твоего отца, хотя мне это вот так поперек горла!

Дарси рывком ухватил его руку и поцеловал.

— Клянусь, сэр! Всем, что еще есть у меня, клянусь!

Глава 8

Бейлифы собирают суд своей сотни раз в три недели, Гай первые месяцы присутствовал, но хватило и по одной поездке на каждый, чтобы понять: там справляются и без него, хотя общая ответственность все равно лежит на нем и только на нем.

Суд обычно собирается под открытым небом, истцы сидят на скамьях вокруг стола во главе с бейлифом, дела разбирались незначительные: небольшие долги, жалобы на увечье скота, личные оскорбления и ссоры. Более серьезные преступления, такие, как воровство или убийство, раньше передавались шерифом или коронером в королевские суды, но принц Джон ясно дал понять, что ждет от него быстрых и решительных мер по тушению пожара, так что передавать такие дела в Лондон, вместо того чтобы решать на месте, — это подбрасывать в огонь сухой соломки.

Дарси Такерд настолько страшился быть изгнанным из оруженосцев, что в самом деле пытался угадывать мысли шерифа и бросаться их выполнять раньше, чем тот скажет слово.

Беннет и Аустин помыкали им еще больше, но тот сносил все молча и терпеливо, наконец Гай сказал с неудовольствием:

— Знаете ли, он должен научиться не только полы мыть. Беннет, ты учи в свободное время воинским приемам, а ты, Аустин, следи, чтобы он каждое утро бегал вокруг замка с мешком камней на плечах.

Аустин кивнул.

— Уже слежу! И каждый день добавляю в мешок по камешку. Ма-а-аленькому!

— Знаю я твои маленькие, — сказал Гай. — То-то он к вечеру едва ноги волочит!

— Трудно в обученье, — заявил Аустин важно, — легче в сражении.

— Хорошо-хорошо, — сказал Гай, — но не перегибай! Барон из него собутыльника готовил, а вы хотите за пару недель обучить его всему на свете?

Днем он объезжал владения и нещадно карал разбойников, вешал воров, терпеливо учил население сел и деревень защищаться самим, шериф не всегда везде успеет, а вечерами садился за книги, что привез Хильд, и погружался в чтение.

«Вероломство греков, представляющих православную ветвь христианства, вошло в поговорку, ибо не было случая, чтобы православные не предали католиков. Когда Саладин с помощью предательства православных жителей Иерусалима сумел захватить этот город, император Византии Исаак II направил к мусульманскому властелину поздравления по этому поводу и заверил в своей полной поддержке против католиков. Он просил за то, что православные открыли ворота Иерусалима Саладину, все католические храмы передать православным, а католиков убить.

Когда папа римский призвал к Крестовому походу и Фридрих Барбаросса попросил у православного императора Исаака II позволения на проход по византийским владениям на пути в Святую Землю и права закупать провизию для своих отрядов, Исаак дал согласие и тут же отправил гонцов к Саладину, полный желания задержать и уничтожить армию крестоносцев-католиков.

Саладин тут же призвал мусульман к борьбе против крестоносцев, назвав их лающими псами и безумцами.

Послов Барбароссы в Константинополе схватили и швырнули в тюрьму, где били, унижали и морили голодом. Их великолепных коней подарили послам Саладина, те в насмешку гарцевали перед окнами тюрьмы и выкрикивали оскорбления в адрес католиков. Патриарх Константинопольский в праздничные дни в речах к народу называл паломников-католиков псами и говорил, что любого православного, обвиненного в убийстве десяти людей, если он убьет сотню католиков, от прежнего обвинения в убийствах и от всех его грехов освободит.

Барбаросса, узнав об измене, пришел в ярость и просил у папы дозволения на Крестовый поход против Восточной империи по причине ее предательства и союза с мусульманами, однако папа такой поход запретил.

Посол от православного императора прибыл к Саладину с дарами, ценными подношениями и письмами, в которых выражалось желание напасть и покарать франков. Он предлагал от имени императора объединиться, но действовать не с той беспечностью, с какой выступали против них прежде, а, наоборот, приложив все усилия, внезапно напасть, пока позиция крестоносцев не стала действительно опасной, а вред, какой они наносят, не достиг высшей точки. Император сообщил, что он с оружием в руках помешал им пройти к мусульманским территориям через его государство, но если, дабы удовлетворить свое желание завоевания, они созовут огромную армию и отправят подкрепление к мусульманским землям, он будет вынужден в силу необходимости разрешить им пройти, поэтому настойчиво предлагает заключить союз и соглашение, чтобы бороться против франков и изгнать их из этих мест».

«Мусульмане Багдада, — читал Гай дальше, — воспользовались прибытием византийского посольства, чтобы упрекнуть султана за медлительность, с какой он начинал священную войну. „Значит, ты не боишься кары Аллаха, — кричали они султану, — ты допускаешь, чтобы император Восточного Рима с большим рвением выступал за ислам, чем ты?“»

Хильд ахнул, увидев всегда сурового, невозмутимого, как он считал, крестоносца с красными воспаленными глазами и блестящими полосками слез на щеках.