Читаем без скачивания Та, которой не стало - Сандра Браун

Но потом он увидел стройные женские ноги, обвивавшие эту белую задницу, и подумал, что у такой толстой женщины, как жена пастора, вряд ли могут быть такие изящные ножки. Да и на руках, обвившихся вокруг шеи святого отца, не было ни следа веснушек.

Пастор трахал вовсе не свою жену. Это была мисс Джоунз, органистка из церкви.

Сделанное открытие настолько потрясло Элвина, что он не стал ловить рыбу ни в тот день, ни в следующий. Забившись в разбитый автомобиль в дальнем конце принадлежавшей отцу свалки, он сидел неподвижно, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Днище старого автомобиля давно проржавело и отвалилось, сквозь дыры проросла трава, а грубая обивка сиденья нагрелась на солнце и была колючей и пыльной, но Элвин все равно просидел в машине целый день. Он чувствовал себя обманутым.

Пастор оказался вонючей дешевкой – ведь он сам занимался тем же самым, что с такой страстью обличал в проповедях. Значит, никакой он не «святой отец», он – обычный человек, такой же, как и богом проклятые братья Элвина, которые пили, курили, дрались, плясали на вечеринках, сутками резались в карты, портили девчонок и при этом даже не думали, попадут они в ад или нет.

Сначала Элвин подумывал о том, чтобы явиться в церковь в ближайшее воскресенье и, выйдя к кафедре, рассказать прихожанам о пасторе и мисс Джоунз и о том, чем они занимались на травке у реки, но вскоре его горечь и обида улетучились, уступив место другому чувству.

Сначала Элвин не мог понять, что это за чувство, и только потом до него дошло – он восхищен ловкостью святого отца. Только это восхищение было совсем особым – не таким, какое он испытывал прежде. Пастор заставил своих прихожан поверить, что у него имеется своего рода прямая связь с господом всемогущим. Он грозил геенной огненной грешникам всего мира, но сам не страдал от мук совести, когда белым днем дрючил мисс Джоунз у речки. Из всего этого Элвин сделал вывод, что пастор занимает совершенно исключительное положение, которое дает ему неограниченные возможности пользоваться всем самым лучшим и в этом мире, и за его пределами.

Так, сам того не подозревая, сей недостойный пастырь изменил жизнь Элвина Медфорда Конвея.

С самого раннего возраста Элвин инстинктивно чувствовал, что его уделом в жизни должны быть величие, слава и власть. Он не знал точно, как этого достичь, однако никаких сомнений он не испытывал. Теперь же Элвин твердо знал, какой путь приведет его к цели. Словно наяву он видел перед собой всех тех, кто воскресенье за воскресеньем брел в церковь, чтобы получить очередную выволочку за грехи. Элвин своими глазами видел, как люди, которых пастор только что в лицо называл «родом лукавым и прелюбодейным», обнимали его на церковном крыльце и говорили, как много он для них значит. Они дарили ему подарки и оказывали другие знаки внимания. Они доверяли ему свои души, а святой отец только улыбался, пожимал протянутые руки и принимал подношения. Он был хитер, этот пастор, и хорошо понимал, как устроен мир.

Через три месяца, в августе, мисс Джоунз неожиданно уехала из городка. Поговаривали, что она «попала в беду» и уехала к родным в Оклахому. Пастора и его толстуху-жену, беременную четвертым ребенком, перевели в другой город, и прихожане были безутешны. Даже мужчины рыдали в голос и, прощаясь со своим духовным наставником, заверяли его в своей вечной любви.

Новый священник оказался намного старше. Его проповеди были сухими и скучными, и Элвин всерьез сомневался, что святой отец сумеет соблазнить кого-то, кроме собственной жены – тощей, как палка, особы с лицом куницы и характером, какой может быть только у человека, страдающего хроническим запором.

Вскоре Элвин перестал ходить в церковь. Вместо этого он начал учиться произносить проповеди. Стоя перед зеркалом или уединяясь на речном берегу, он отрабатывал эффектные жесты и артикуляцию, стараясь избавиться от провинциального акцента и добиваясь того, чтобы его голос звучал, как у диктора на телевидении. Кроме этого, Элвин разучивал молитвы собственного сочинения, добиваясь, чтобы они звучали как можно трогательнее.

Когда ему исполнилось четырнадцать, Элвину представился шанс применить свои умения на практике. Одна из одноклассниц пригласила его на религиозное собрание секты возрожденцев. В соответствии с традицией, каждый из присутствующих должен был произнести краткую речь о вере. Когда очередь дошла до Элвина, он встал и говорил так, что даже староста общины прослезился.

Когда после собрания они ехали домой, Элвин заявил, что ему якобы было внушено свыше остановиться и преклонить колени в молитве. Девица, с которой он ехал, послушно свернула с шоссе и загнала машину в небольшую рощу. После этого они перебрались в кузов пикапа и начали свое импровизированное молитвенное бдение.

Довольно вскоре, впрочем, Элвину было внушено свыше помолиться у алтаря ее тела. Он сделал это, поместив голову между ее широко разведенными ногами. Потом и она помолилась подобным же образом. Домой девица вернулась с твердым убеждением, что пути господни неисповедимы, а Элвин еще больше уверился в том, что его ожидает великое будущее.

И теперь, тридцать два года спустя, он улыбнулся, вспоминая костлявого подростка, чуть не круглый год ходившего босиком и дравшегося с братьями и сестрами из-за последнего куска жареного цыпленка.

Теперь ему готовил персональный повар. У него был личный тренер, следивший за тем, чтобы обильная еда не превращалась в жировые отложения. Портной с двумя помощниками шил ему костюмы, подчеркивавшие его безупречное телосложение.

Брат Гэбриэл любил свое тело. Ему нравилось ощущать, как перекатываются под упругой кожей сильные мускулы. Он был способен часами любоваться своей широкой грудью, густо поросшей мягкими золотистыми волосками. Ему нравилось прикасаться к этой растительности, ощущать под пальцами шелковистую упругость волосков. Для него это был своего рода символ мужественности.

Вот и сейчас брат Гэбриэл погладил себя по груди, потом с наслаждением потянулся и открыл глаза. Подняв руки, он внимательно оглядел их. Его руки выглядели достаточно сильными, чтобы гнуть стальные подковы, и вместе с тем – нежными и теплыми, способными успокоить самого беспокойного младенца.

«Кстати о младенцах…» – подумал он и, опустив руку, коснулся своих гениталий. Яички были такими же твердыми, как и в тот вечер, когда по «внушению свыше» он трахнул собственную одноклассницу в кузове принадлежавшего ее отцу пикапа. Проснувшийся пенис напрягся и стал расти, удлиняться.

Лежавшая рядом с ним женщина пошевелилась и тоже открыла глаза. Сев на кровати, она поглядела на него сверху вниз и улыбнулась. Она уже родила ему одного ребенка, и ее соски были большими и темными, как у зрелой женщины. Элвину куда больше нравилось, когда соски были маленькими и розовыми, как у девственниц, но приходилось чем-то жертвовать!