Читаем без скачивания Одесское счастье - Джанет Чарльз

Я обхватила ее за талию, зарылась лицом в мягкий живот и рыдала, рыдала, рыдала, пока не перестали трястись плечи, пока бабулин халат наскрозь не пропитался моими слезами. «Это крайний случай, Дарья, – сказала я себе, – крайние твои слезы за Владлена Станиславского». Еще пообещала себе больше об нем не думать, а если само подумается, гнать эти мысли из головы решительно и беспощадно. И до кучи зареклась, что вперед буду осторожнее и не допущу послабления в бдительности. Ой-вэй, все эти благие намерения ни к чему хорошему меня не привели.

                  * * * * *

Утром по дороге на работу посреди любимого города я вдруг заметила, что чувствую себя как в тюрьме. Сторожко спешу по улицам, впритык огибая здания. Руки накрест, чтобы защититься спереду, взгляд прикован к земле. Тело меня предало: живот, горло и челюсти сами собой сжались. Меня пробивало на слезы, как солдатскую вдову над запаянным гробом. Я себя больше не контролировала: ни личную жизнь, ни вкусовые рецепторы, ни мысли, ни чувства, ни реакции. Уже в офисе, засев за компьютер, я взялась подводить баланс своей жизни. Все изменилось. Раньше я любила свою работу, а теперь ощущала себя в ловушке. Любимая овсянка на вкус обернулась шпаклевкой.  Очень хотелось мимоходом, ненарочно увидеть Влада, но ноги столбенели от мысли, что он будет не один, а с другой – сексуальной, веселой и податливой, – а меня даже не заметит. Или, что еще хуже, заметит и скажет что-то абсолютно ужасное, вроде: «Привет, помнится, мы с тобой уже переспали? Ладно, пока-прощай».

Прозвенел колокольчик над дверью, и взгляд мой поднялся с надеждой, что войдет Влад. Ну разве ж я не адиётка через ту надежду?! Да, распоследняя! Вошел мистер Хэрмон. Я даже немножко ему обрадовалась – с крайней встречи прошло уже три недели. Он хорошо выглядел. Очень хорошо. Слегка похудел, нарядился в темно-синий костюм и красный галстук, который я подарила ему на Новый Год. С непонятным колебанием задержался в дверном проеме, сжимая букет розовых роз. Я подошла к бывшему начальнику и обняла его как родного, как обнимала только бабулю.

– Я собиралась к вам прийти, – сказала я и расплакалась.

Взяв кстати поданный носовой платок, я высморкалась и разрыдалась еще пуще. И слезы те были не только по работе.

Мистер Хэрмон неловко похлопал меня по спине.

– Ну, ну. Ты была права. Ты мне нужна. Ольга готова сидеть дома и вновь посвятить себя живописи, если ты вернешься в офис. Возвращайся, пожалуйста.

– Я думала, что больше вам не нужна, – прогундосила я.

– Без тебя я как без рук, – признался он и передал мне цветы. Двенадцать роз. Двенадцать! Йокаламене! Так не пойдет.

– Сколько раз вам повторять? Четные количества для похорон!

– Не вижу смысла помнить все твои глупые суеверия, – возразил он.

Никакие это не суеверия, и совсем они не глупые. Это народная мудрость. Нечетные числа – к удаче. Это все знают. Даже он. Сдается мне, Хэрмон нарочно, чтобы вывести меня из себя, принес мне дюжину роз. Я вытянула одну из букета, отломила стебель и вставила цветок в его петлицу, потом поправила галстук, разгладила лацканы и смахнула воображаемые пушинки с плеч и рукавов его пиджака. Глубоко вдохнула сладкий праздничный запах и впервые за несколько крайних дней почувствовала, что счастье таки есть.

Куй железо, пока горячо. Я написала тете Вале короткую записку, в которой объяснила, что срочно и позарез понадобилась Хэрмону.

– Давай сразу заскочим в порт, – открывая пассажирскую дверь своего видавшего виды «бэ-эм-вэ», предложил он. – Пожалуй, мне стоит обзавестись новым авто.

– Не стоит, – вспомнив шикарную машину Влада, возразила я. – Ни к чему колоть людям глаза своим богатством. От этого одни только беды.

Завидев меня, таможенники окружили нас с Хэрмоном.

– Даша, дорогая, где ты пропадала? Нам тебя крепко не хватало.

Меня от порога назвали уменьшительным именем – ха! – значит, я им нравлюсь. Или нравятся деньги, которые через меня приходят. Все шестеро штымпов при погонах признались, что имеют сомнения по поводу наших грузов. Что там за видео на кассетах? Что за музыка? Не окажут ли они пагубное влияние на нашу молодежь? Зачем нам туточки заграничное мясо и сыры? Чем плохи наши доморощенные продукты? А всякие полуфабрикаты (просто добавь воды и размешай), в которых полно химикатов? В них же незнамо что намешано и вообще ничего натурального. Вдруг наши люди на них подсядут и перестанут гнуть спины на огородах? Таможенники таки сомневались, можно ли ввозить подобные товары в страну.

Улыбнувшись, я первым делом вошла в их положение:

– Да, я вас понимаю. Действительно, тут есть об чем задуматься и чего опасаться.

А потом, чтобы развеять эти понятные опасения, предложила старым знакомым взять себе продукты и товары на пробу.

Хэрмон глядел на меня с довольной улыбкой, хотя и не понимал, о чем мы договаривались, поскольку общение протекало по-русски. Переговоры заняли почти весь день. Работа была мне в радость, так как полностью отвлекла меня от мыслей о Владе. Почти полностью.

А дома бабуля наготовила моих любимых десертов, и мы кушали их на ужин. Тот толком не жил, кто не пробовал ее «Наполеон» – слоеный торт из множества коржей, промазанных кремом, буквально таявший во рту.

                  * * * * *

В родной транспортной компании «Аргонавт» многое к моему возвращению переменилось. Олины картины и фотографии убрали, а стены покрасили в мой любимый бледно-голубой цвет. Да неужто ж Хэрмон, залучив меня, приказал, чтобы маляры трудились всю ночь? Я невольно его зауважала: наконец-то просек, как делаются дела в Одессе.

Когда я нацелилась сесть на свое прежнее рабочее место, начальник настоял, чтобы я заняла его кабинет.

– Ты же выполняешь почти всю работу, какая положена для этого кабинета, – усмехнулся он.

На столе меня дожидался букет красных роз. Двадцать пять. Мама дорогая, да он исправился. Я совсем не ожидала такой завышенной оценки моих трудовых усилий, не ожидала стольких облизываний. Я пялилась на Хэрмона, почти гадая, какой еще коник он выкинет. Но он просто уселся за стол в переговорной и принялся изучать бланки заказов из недавно открывшихся супермаркетов западного типа. Я немножко за ним понаблюдала, чувствуя, как с каждой минутой крепнет мое к нему уважение. Подумать только, панькался со мной всю дорогу, столько всего для меня переделал и, похоже, все это за просто так – ничего не ожидая взамен. Грудь наполнилась теплом, и тогда я перестала думать о нем как о Хэрмоне и – пока что только про себя – начала звать его просто по имени: Дэвид.