Читаем без скачивания Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть - Айдын Шем

- И главное! - заканчивали свою беседу студенты, - не верьте, что наш народ переселен в Узбекистан навечно. Узбекистан - это навечно земля узбеков. Наша вечная Родина - Крым. Пусть ваши дети повторяют это когда просыпаются и когда ложатся спать!

После бесед в этом цехе пошли на территорию, где жил Амза. И там тоже те же разговоры, такое же неверие в возможность изменений у одних, вдохновение у других, и встречаемые слезами слова:

- Наша вечная Родина - Крым!

Прощаясь с Амзой ребята договорились, что через несколько дней придут к нему "в гости" студенты-медики, которые обойдут каморки, в которых побывали сегодня, а еще и посетят те бараки, куда сегодня не успели дойти.

Глава 14

В детстве Камилл был уверен в том, что врачи не болеют, а правители всех стран – самые умные люди на планете. О, если бы они были бы хоть на среднем уровне по интеллекту! Тогда не подводили бы эти амбициозные политики свои народы и весь мир к катастрофам. Тогда они смогли бы подняться над миропониманием, выражаемым формулой «что хочу, то и ворочу, и хоть трава не расти… на лужайке перед Коричневым домом!».

И не надо верить иезуитской фразе, что, мол, каждый народ имеет таких властителей, каких заслуживает. Поди поборись против административного ресурса или против неправедного золота, а то еще и вездесущей тайной полиции!

Тогда, в пятьдесят седьмом году, забурели до очередной одури властители одной шестой суши на планете. Сам черт им не брат и никакого общественного мнения! Четыре с боку, ваших нет! И ежели записали эти члены и получлены Политбюро в своем указе, что «укоренились» крымские татары на чужой земле, на земле трудолюбивых узбеков, то значит укоренились. Ежели поименованы татары многозначительно «прежде проживавшими в Крыму», то значит нет возврата к этому «прежде».

Так вот много брали на себя новоявленные боги со Старой площади!

После того, как в самом начале пятьдесят седьмого года были возвращены на родину все депортированные народы, кроме коренных жителей Полуострова, напряжение среди крымскотатарского населения увеличилось. И это стало причиной того, что к весне в деятельности организации, созданной студентами, произошел всплеск активности. В Движение оказались вовлечены кроме рабочих промышленных предприятий Ташкента и некоторых ближних городов, что предусматривалось стратегией организаторов, также и служащие различных учреждений. И уже в функционерах числились не только студенты, но и представители разных других слоев населения, иногда весьма почтенного возраста. Люди по своей инициативе переписывали тексты писем, собирали под ними подписи среди своих знакомых и приносили их свои шефам-студентам, которые доставляли эти листки в штаб Движения. Письма в Москву - а именно она была главным адресатом - Камилл отправлял уже не в конвертах, как раньше, а в бандеролях, но вскоре вынужден был только указывать число подписей, уведомляя, что собраны они представителями Крымско-татарского Национального Движения. В качестве обратного адреса он указывал "почта, до востребования" и свою фамилию. Он понимал, что он при этом ничем не рискует, ибо властям давно уже известны имена всех активистов Движения и все их дела. Правда читать мысли людей кагебэ еще не научилось.

Однажды вечером, возвращаясь домой, он шел не по дорожке вдоль фасадной стороны стоящих рядом зданий, а с их тыльной стороны - так случайно получилось. И под окнами их квартиры, находящейся на третьем этаже, увидел припаркованную впритык к стене военную машину с параболической антенной. Не думая ни о каком зловредном деянии, он спросил стоящего у машины солдата:

- А что это тут такое интересное происходит?

- Проходите! - сурово ответил солдат, и Камилл прошел, даже не обидевшись. Мало ли какие у этих вояк свои дела, тем более что в соседнем корпусе, стоящем под прямым углом к Камилловому дому, жили в основном военные, работники штаба Туркестанского округа.

Мысли его вернулись к этому событию несколько месяцев спустя, когда тетя Маша, жившая в квартире над ними, рассказала его маме, что в комнате ее, тети Машиной, соседки установлен под половицей аппарат для подслушивания разговоров, ведущихся в нижней, то есть в камилловой, квартире. Этому откровению предшествовала ссора тети Маши с соседкой, которая еще раньше проболталась ей, что в углу ее комнаты пришедшие с разрешения ее дочери люди отпилили кусок половицы и поставили подслушку. Надо сказать, что над полученной профессором Афуз-заде квартирой жили в трехкомнатной коммуналке три семьи. Одна из них состояла из той болтливой старухи, ее дочери и малолетней внучки. Муж старухи когда-то в Крыму (а была эта семейка из земляков Камилла) работал в органах, и дочь, наверное, теперь тоже имела к ним отношение. Старуха все возмущалась, почему это семья бывшего политзаключенного Афуз-заде имеет отдельную трехкомнатную квартиру, а она, вдова энкаведешника, живет в коммуналке. Когда над потолком нижней квартиры при ее попустительстве установили подслушивающее устройство, старуха вновь почувствовала свое превосходство над "этим Афуз-заде" и не могла, гордая, не поделиться с соседкой тетей Машей своим иллюзорным торжеством. Но согласие между бабами однажды нарушилось, и вдова раскулаченного рязанского крестьянина рассказала о коварстве своей соседки камилловой маме.

Камилл, естественно, догадался теперь, что машина с параболической антенной, в момент его встречи с ней, использовалась для настройки передающего контура подслушивающего устройства. Не долго думая, он забрался на чердак и обнаружил антенный провод, идущий дальше на крышу. Все было ясно. Несовершенство техники тех лет заставило чекистов установить над потолком гостиной квартиры Афуз-заде какое-то, по всей видимости, громоздкое устройство, провести от него провод на крышу здания и оттуда передавать через эфир происходящие в квартире разговоры на приемную антенну на крыше соседнего здания, в котором проживали свои в доску люди - офицеры Туркестанского военного округа. Камилл, конечно, выдернул, хотя и с большим трудом, провод, и при этом, наверное, на магнитной ленте чекистов записан был душераздирающий треск, что, по-видимому, послужило причиной разбирательства в кабинетах ташкентского ЧеКа. Но с Камилла взятки были гладки, привлечь его к ответственности за порчу казенного имущества, не было оснований - как докажешь, что провод выдернул он, а не какие-то гуляющие по крышам мальчишки?

А чего, спрашивается, подслушивали? И, главное, чего выслушали-то?

Число рвущихся в бой участников Движения резко возросло, когда к нему присоединились сотни учащихся ремесленных училищ города Ташкента. Энергия этих славных подростков била ключом, злость и обида на власть у них были неуправляемы. Камилл с одним из своих товарищей посетил по их требованию собрание в одном из общежитий, обитатели которого процентов на девяносто состояли из крымскотатарских мальчишек. Студенты, которым уже было далеко за двадцать, были рады видеть горящие глаза своих младших соплеменников, слушали их непокорные речи, и радовались, что эти ребята в своей приверженности к главной национальной идее - возвращению народа в Крым - не уступают им, а даже превосходят их в своей решительности и самоотверженности. Однако излишняя самоотверженность мальчишек могла привести к трагедии. Но как могли студенты говорить своим младшим братишкам слова о необходимости соблюдать осторожность, действовать не по позыву оскорбленной души, а подчиняясь некоей политической сдержанности - их не стали бы слушать! Они и сами, эти студенты, позволяли себе в своих письмах бросать в лицо советской власти такие обвинения, которые более зрелые люди произносили только шепотом. А теперь перед ними стояла трудная задача - ввести в более или менее спокойное русло то стихийное возмущение, которому сами открыли дверь, призвав всех крымчан к сопротивлению. На этой встрече договорились только о том, что учащиеся ремесленных училищ не будут предпринимать действий, не согласованных с остальными товарищами по борьбе. На очередное заседание штаба пригласили парня лет восемнадцати по имени Марлен, которому учащиеся доверили их представлять.

На этот раз заседание штаба проходило в поселке Эркин под Ташкентом, в недостроенном доме студента института иностранных языков по имени Руслан. Марлен пришел с двумя другими ребятами, и главным условием этой боевой троицы было требование немедленной организации уличных демонстраций с плакатами, призывающими незамедлительно вернуть всех крымских татар на родину. Трезвомыслящему руководству Движения стоило немалых трудов проявить сдержанность перед лицом такой очевидной глупости, похожей на провокацию. Горячему парню с вызывающим определенные ассоциации именем пытались объяснить, что такие мероприятия несвоевременны, что власть быстро изолирует демонстрантов, и об этой акции узнают только жители близлежащих домов.