Читаем без скачивания История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доброе управление Ивана Бельского продолжалось всего около полутора лет (с июля 1540 г. по январь 1542 г.). Мы видели, что он не только не пытался лишить свободы своего врага и соперника Ивана Шуйского, но и дал ему начальство над войском, стоявшим во Владимире для обороны пределов со стороны Казани. Сторона Шуйских коварно воспользовалась таким добродушием. В Москве действовали за него князья Кубенский, Палецкий, многие дворяне и дети боярские, особенно происходившие из Новгорода, который исстари был предан фамилии Шуйских. В Москве составился большой заговор против Бельского. Заговорщики тайно вошли в сношения с Шуйским и назначили ему 3 января для внезапного приезда в столицу. Он так и сделал; а еще до его приезда ночью прискакали его сын и боярин Шереметев с 300 человек дружины и тотчас схватили Бельского. Его сослали на Белоозеро и там вскоре умертвили; нескольких приверженных к нему бояр также разослали по городам; причем князя Петра Щенятева взяли из комнаты самого государя, куда проникли задними дверями. Митрополит Иоасаф, в ту ночь разбуженный нападением заговорщиков, которые бросали камни в его келью, также искал спасения во дворе; но те вслед за ним ворвались в самую спальню великого князя, которого разбудили и напугали своим шумом. Иоасаф отсюда уехал на Троицкое подворье; но и туда явились за ним новгородские дети боярские и едва не убили; его спасли князь Палецкий и троицкий игумен Алексий, именем св. Сергия заклинавший заговорщиков не совершать такого святотатственного убийства. Кончили тем, что Иоасафа сослали в Кириллов Белозерский монастырь; а на кафедру митрополичью возвели новогородского архиепископа Макария, так как Шуйские имели на своей стороне по преимуществу новгородцев и еще прежде находились в дружеских отношениях с Макарием. Любопытно, что брат Ивана Бельского Дмитрий по-прежнему не был тронут и сохранил свое место в думе. Но замечательна недолговечность и непрочность лиц, захватывавших власть в эту эпоху. Едва Иван Шуйский снова водворился у кормила правления, как в том же 1542 году он уже сошел со сцены, и о нем более нет помину; из сего выводят заключение о его смерти. Однако и после него власть осталась в руках его родственников; из них первенствующее значение в думе получил Андрей Михайлович Шуйский, тот самый, который отличился своими грабительствами и притеснениями в Пскове. Но и он недолго пользовался своим значением: его буйный, строптивый нрав вскоре вызвал на сцену действия подрастающего Ивана IV, будущего Грозного царя[30].
Иван IV остался трехлетним ребенком после своего отца; ему шел восьмой год, когда он лишился матери и стал расти под непосредственными впечатлениями эпохи боярских партий, исполненной всяких тревог и опасностей. При частой смене правителей, естественно, некому было заботиться о его воспитании, и царственное дитя, можно сказать, было предоставлено самому себе. Большая часть этой эпохи занята была господством Шуйских, и они-то по преимуществу виновны в небрежном воспитании мальчика и в дурном с ним обращении. На это грубое обращение впоследствии горько жаловался сам Иван IV; он говорит, что нередко с братом своим терпел голод, пока соберутся их накормить. Любимых им людей у него отнимали и отправляли в тюрьму или в заточение, несмотря на его просьбы и слезы: например, мамку его Агриппину, ее брата Телепнева-Оболенского, Ивана Бельского, митрополитов Даниила и Иоасафа. Мы видели, что последний не мог найти спасения от своих врагов в самой спальне юного государя (а под руководством сих митрополитов он, конечно, начал свое обучение грамоте и Закону Божию). Меж тем мальчик не мог не знать, что все правительственные акты совершались его именем: при больших церковных праздниках, при приеме иноземных послов и при разных торжествах он являлся на главном месте, окруженный почетом и блестящей боярской свитой, что, конечно, вселяло в него высокое о себе понятие. От природы Иван IV был, очевидно, впечатлителен и даровит, что, может быть, обусловливалось отчасти и самым происхождением его с женской стороны: бабушка его была греко-итальянка, а мать литво-русинка. Грубое обращение при его нервности и впечатлительности естественно ожесточало его сердце. Признаки жестокосердия появились у него очень рано. Сначала это жестокосердие упражнялось над животными: так, мальчику, например, доставляло удовольствие бросать животных с высокого терема на землю и любоваться их муками. А когда он стал приходить в возраст, то стал уже забавляться испугом и страданиями людей. Собрав вокруг себя толпу сверстников из сыновей московской знати, он верхом скакал с нею по улицам и торговым площадям, давил и бил встречающихся мужчин и женщин; упражнялся и в других неблагопристойных деяниях. А ласкатели раболепно восклицали: «О, храбр будет сей царь и мужествен!» Бояре-правители не только не препятствовали подобным забавам, но и поощряли их, желая как можно долее отвлекать внимание отрока от дел государственных. С той же целью поощряли занятие псовой и соколиной охотой, к которой Иоанн пристрастился также с ранних лет. Но в то же время Шуйские ревностно наблюдали за тем, чтобы кто-либо из бояр помимо их не сделался близок к юному государю и не приобрел на него влияния.
Иоанну исполнилось тринадцать лет, когда он стал оказывать особое расположение к боярину Федору Семеновичу Воронцову (брату помянутых выше Михаила и Дмитрия Семеновичей) и держать его в приближении. Недолго думая, в сентябре 1543 года трое Шуйских (братья Андрей и Иван Михайловичи и Федор Иванович Скопин) со сторонниками своими, князьями Кубенским, Пронским, Шкурлятевым, Палецким и другими, вследствие какого-то спора напали на Федора Воронцова в самой думе боярской, собравшейся в Столовой избе, в присутствии великого князя; вытащили его в другую комнату, начали бить по щекам, изорвали на нем платье и хотели убить. Государь послал к ним митрополита и бояр Поплевиных-Морозовых с просьбой, чтобы не убивали. Шуйские исполнили эту просьбу; но, когда потом Иван просил послать Федора Воронцова с его сыном в Коломну, правители не согласились и сослали Воронцовых в Кострому. Во время сих переговоров, когда митрополит ходил уговаривать Шуйских, один из его приспешников, Фома Головин, дерзко наступил на мантию митрополита и разорвал ее. Юный великий князь был сильно возмущен таким своеволием Шуйских; но, затаив жажду мести, через неделю выехал с братом Юрием и некоторыми боярами в обычное осеннее путешествие в Троице-Сергиев монастырь, откуда отправился в Волок Ламский и Можайск, по примеру отцовскому соединяя богомолье с охотой. Через
