Читаем без скачивания Охота на лис - Майнет Уолтерс

Это было плохо продуманное намерение. Марк явно недооценил сложность его выполнения на второй день Рождества посреди дорсетских пустошей и потому долго бесцельно колесил в поисках работающего паба. В конце концов, осознав бесперспективность усилий, он припарковал машину на шоссе, шедшем вдоль залива Рингстед, и стал молча созерцать в быстро сгущавшихся сумерках разбивавшиеся о берег волны.

К вечеру ветер переменился на юго-западный, сделался значительно теплее, и теперь над проливом неслись белые кучевые облака. Темнота и безлюдье вокруг, затягиваемое ночным сумраком небо, бурное море, величественные скалы и первобытная красота стихий вернули ему понимание истинной перспективы событий. Примерно через полчаса, когда пена на волнах была уже почти не видна, превратившись в смутное свечение в свете восходящей луны, а зубы Марка начали стучать от холода, он завел машину и направился назад в Шенстед.

Как только первоначальный туман понемногу рассеялся, определенные истины стали проясняться и для Марка. Нэнси была права, сказав, что образ мыслей Джеймса переменился в промежуток времени между написанием первого и второго писем к ней. До того стремление отыскать внучку было очень сильным. Джеймс был даже готов пойти на выплату судебных издержек. К концу ноября все изменилось. Это проявилось хотя бы в его словах в письме к ней: «…ни при каких обстоятельствах вы не будете фигурировать ни в каких юридических документах, касающихся нашей семьи».

Но что все-таки случилось? Телефонные звонки? Зверское убийство лис? Смерть Генри? Может быть, все перечисленные события каким-то загадочным образом связаны между собой? А в какой последовательности они происходили? И почему Джеймс ни об одном из них не упомянул в разговоре с ним? Зачем писать басню в письме Нэнси и отказываться обсуждать что бы то ни было с собственным поверенным?

Но как бы ни настаивал Джеймс на том, что человеком, которого слышала Прю Уэлдон, был его сын — «…у нас очень похожие голоса… он был страшно зол на мать за то, что она изменила завещание… Алиса же винила его во всех проблемах Элизабет…» — Марк понимал, что это не мог быть Лео. В те самые часы, когда Алиса умирала в Дорсете, Лео в Лондоне кружил голову бывшей невесте Марка. И как бы ни презирал теперь Марк свою прежнюю возлюбленную, он нисколько не сомневался в том, что она говорила правду. В то время Бекки не испытывала еще ни малейших сожалений по поводу того, что ее выставляют в качестве главного алиби Лео. Она полагала, будто все происходящее с ней служит свидетельством того, что у них с Лео настоящая страстная любовь, нечто такое, чего она никогда не испытывала в отношениях с Марком. К сегодняшнему дню, после того как Лео без лишних церемоний бросил ее, Марку пришлось выслушать множество истерических воплей с мольбой о возобновлении отношений.

Девять месяцев назад это, возможно, и имело бы какой-то смысл. Лео, харизматический Лео, так легко отомстил адвокату, осмелившемуся узурпировать его друга и — хуже того — отказавшемуся нарушить профессиональную обязанность хранить тайну клиентов. Подобный замысел было совсем несложно реализовать. Время, которое Марк посвящал работе, и его откровенное нежелание тратить энергию на бессмысленные вечеринки давали Лео хороший козырь, и было бы глупо им не воспользоваться. Но мысль о том, что, разбивая планы Марка относительно брака с Бекки, Лео преследовал какую-то иную цель, кроме злобного и циничного стремления унизить адвоката своего отца, никогда не приходила Марку в голову. Хотя Алиса много раз намекала ему, как опасен ее сын.

— Будьте осторожны с Лео, — предупреждала она Марка, когда тот в разговорах с ней упоминал об их совместных обедах. — Он может быть безумно обворожительным, когда хочет, и крайне неприятным, когда не получает того, к чему стремится.

«Неприятно» едва ли подходящее слово для характеристики того, что сделал Лео. «Садистски», «извращенно», «подло», «гнусно» — вот слова, которые гораздо больше подходят для описания того, каким образом он сломал жизнь Марку и Бекки. После случившегося Марк в течение нескольких месяцев не мог прийти в себя. Так много доверия к любимому человеку, такие большие надежды, два года совместной жизни, бракосочетание, назначенное на лето, и затем невыносимый позор унизительных объяснений. Конечно, давая их, он никогда не говорил правду: «Ее обманул и увел от меня опустившийся игрок, по возрасту годящийся ей в отцы…», а только ложь: «У нас ничего не вышло… нам нужно отдохнуть друг от друга… мы поняли, что не готовы к семейной жизни».

У Марка не было времени остановиться и по-настоящему оценить свое положение. Менее чем за сутки до приезда в Дорсет, где он должен был поддерживать Джеймса в ходе расследований обстоятельств смерти Алисы, до Марка дозвонилась по мобильному плачущая и извиняющаяся Бекки, которая сказала, что в полиции ее попросили сообщить, где она была предшествующим вечером. И она вынуждена была им признаться, что провела его не с группой японских бизнесменов, которых якобы возила по Бирмингему в качестве представителя рекламного отдела строительной компании, а с Лео в его квартире в Найтсбридже. И это был не случайный эпизод, длившийся всего одну ночь. Их связь началась три месяца назад, и она несколько недель пытается найти возможность рассказать обо всем Марку. Но теперь, когда тайное стало явным, она решила переехать к Лео. К тому времени, когда Марк вернется домой, ее уже не будет.

Ей очень жаль… очень жаль… очень…

Марк пытался побороть отчаяние в одиночестве. На людях оставался спокоен и невозмутим. Заключение судебного эксперта: «Признаки инсценировки несчастного случая отсутствуют… кровь на террасе принадлежит животному», — сделало дальнейшее расследование излишним, и интерес полиции к Джеймсу в скором времени полностью угас. И конечно, уже не было никакого смысла говорить Джеймсу, что причина, по которой его обвинения в адрес сына были отвергнуты как «нелепые и ни на чем не основанные», сводилась к тому, что бывшая невеста его адвоката предоставила для Лео алиби. Да Марк и не смог бы рассказать этого Джеймсу. Душевные раны все еще причиняли ему слишком большие страдания, чтобы выставлять их напоказ.

Теперь Марк задумался, а не было ли у Лео какого-то другого замысла, кроме намерения унизить презираемого адвокатишку. Догадывался ли он, что гордость Марка не позволит ему сказать Джеймсу правду? Марк помнил, как Бекки призналась, что ее отношения с Лео никак не связаны со смертью Алисы. Самолюбию Марка немного помогало то, что у него была возможность расценивать поступок Лео как месть — порой ему даже удавалось заставить себя полностью поверить в подобную версию происшедшего, — но истина все-таки была гораздо более прозаической. Он спрашивал Бекки: что он сделал не так? И, плача, та отвечала, что он все делал правильно. Но в этом-то и суть. С ним ей стало слишком скучно, невыносимо скучно.

Пути назад не было, по крайней мере для Марка. Для Бекки дело обстояло совсем иначе. Добиваясь примирения с бывшим возлюбленным, она пыталась сохранить собственное достоинство после того, как ее так позорно бросил Лео. Все, что она говорила Марку по телефону, сохранилось в записи.

«Лео был ошибкой. Ему нужен был только секс. И ты, Марк, — единственный мужчина, которого я когда-либо по-настоящему любила».

Она засыпала его мольбами позволить ей вернуться. Марк больше никогда не звонил Бекки сам, а в тех редких случаях, когда оказывался дома в момент ее звонка, он просто клал трубку рядом с телефоном и уходил. Чувства Марка прошли определенную эволюцию от ненависти и злобы до жалости к себе и в конце концов к полному безразличию. Но ни разу ему не пришло в голову, что у Лео могли быть какие-то другие мотивы, кроме злобного раздражения, презрения и желания отомстить.

А ведь ему следовало бы принять в расчет и такую возможность. Если пленки в библиотеке Джеймса и доказывали что-то, так в первую очередь то, что человек, затеявший все это, очень близко знает полковника и намерен вести с ним долгую игру. Три месяца? Чтобы получить надежное алиби на одну мартовскую ночь? Вполне возможно. Здесь все строится на пресловутой британской выдержке, подумал Марк, на снобистской психологии истинного британца, на обязанности сражаться со своими демонами в одиночестве, вдали от людских глаз. Что бы ни случилось, ты всегда обязан сохранять хладнокровие и ни в коем случае не выказывать слабость. Но что, если они с Джеймсом поодиночке боролись с одним и тем же демоном и этот демон оказался достаточно умен, чтобы воспользоваться их гордыней?

«Разделяй и властвуй… туман войны… пропаганда — мощное оружие…»

По крайней мере одно Марк уяснил для себя во время ночного бдения на холодных дорсетских утесах: Джеймс никогда не стал бы так настаивать на поисках внучки, существуй хотя бы самый незначительный шанс того, что она является его дочерью. Он боялся теста ДНК не за себя, он боялся его за Нэнси…