Читаем без скачивания Жизнь в розовом свете - Людмила Бояджиева

Телефон звонил долго и упорно. Голос Шарлотты звучал торжествующе: «Поздравляю! Твой муж в психушке. Ну — почти. Поснял по авралу всю фирму ему говорят: мадам Фейт задерживается в Тайланде. Он звонит туда. Там говорят: давно уехала!»

— Погоди, не тараторь. Ты сообщила Жану, где я?

— Конечно, нет! Сказала только, что ты собиралась отдохнуть в одиночестве. Чтобы не беспокоился. А то ведь станет разыскивать тебя по Интерполу: Когда вернешься?

— Не знаю. Жану ничего не рассказывай. Пусть развлекается на свободе… — мрачно сказала Франсуаз.

— Да что случилось-то? Ты ж меня хотя бы в курс введи! А то сообщила: «еду в Брюссель» — и одна! Любовника что ли завела?

— Потом объясню. Любовницу завел Жан. Я развожусь. Я пока хочу отдохнуть, извини, кот выпрашивает еду.

— Славный мой усач! Ты его любишь?

— Обожаю. — Франсуаз повесила трубку и вопросительно посмотрела на Эркюля. Желтые глаза смотрели просяще и преданно. Как у Жана. Когда ему ещё что-то хотелось. Но ведь ему хотелось же!

Громко всхлипнув, Франсуаз опустилась на кухонный стул: крупные слезы закапали прямо в кошачью миску, вылизанную до блеска. Всем своим видом Эркюль старался привлечь внимание странной женщины к холодильнику. Она забыла положить еду и, похоже, собирается кормить его соленой водой.

В ванной комнате Шарлотта отвела душу — дворцово бордельный стиль достиг аффиоза. Большая комната — вся в малахитовом мраморе, зеркалах и с полнейшим «ретро-декором» — от самой ванны с высоким изголовьем, стоящей на бронзовых лапах и напоминающей саркофаг, до окна с витражной розеткой, как в соборе парижской богоматери.

Франсуаз захлопнула окно, выходящее в задний дворик, где ночами резвились окрестные коты, а днем под зонтиком у соседки пил вишневое пиво и читал газеты безобразный старик.

Взбив пену нейтрально освежающего аромата, Франсуаз улеглась и попыталась расслабиться. Но вчерашнее поражение напомнило о себе отвратительным послевкусием конфуза.

В чем же дело? Жан называл жену «Венерой, богиней эпохи Возрождения». Он терял голову от её тяжелой груди, тугих массивных бедер, обтянутых белой нежной кожей. А ноги?

Франсуаз вытащила из воды ноги и положила на мраморный бортик розовую пятку. Ни разу ей не приходилось удалять волосы! Идеально гладкая, округлая, прочная, словно высеченная из мрамора, конечность.

Интересно, чем занялась та примечательная парочка в автомобиле? Или красавец умчал «барышню» в свой загородны особняк, чтобы осыпать прелестницу розовыми лепестками? — Почему-то вспомнила Франсуаз пьяненькую даму в желтом костюме и её блестящего кавалера.

«Да она же платит красавцу!» — вдруг осенило Франсуаз. — И вилла и автомобиль — ее! А как все это происходит у продажных мужчин? Он старается думать о своей молоденькой любовнице или возбуждаться от дряблых телес, размазанной на увядших губах помады?

Франсуаз вздохнула — что-то тяжело ухнуло над её головой, посыпалась известковая пыль, в образовавшуюся пробоину просунулся металлический прут.

— Э-а! Вы с ума сошли! — крикнула она в потолок, выскочив из воды и глядя на исчезающую в дыре, словно хвост змеи, железяку.

— Прошу прощения, мадам! Ущерб оплатит фирма.

— А дыра?! — Франсуаз разъяренно?????????? на появившегося в окне рабочего. Одной рукой он держался за металлическую лестницу, другой стряхивал с плечей синей футболки кусочки штукатурки. За его спиной буйно цвело дерево старой черешни.

— Даю честное слово — завтра вы забудете об этом инциденте. Рабочий исчез.

— О черт! — Франсуаз увидела себя в зеркальной стете — раскрасневшуюся жирноватую фурию с мокрыми, кукишом скрученными на темени волосами. Она даже не прикрылась полотенцем.

Огорченная происшедшим, Франсуаз включила кофеварку, достала ветчину, бросив шкурку громко урчавшему под локтем Эркюлю. Стало совершенно очевидно, что поездка в Брюссель была ошибкой. Все напрасно. Оскорбленное самолюбие залечить не удалось, на пепелище загубленной жизни не прорастает даже бурьян… «От себя не скроешься — с назидательностью опытной матроны, отчитывающей легкомысленную особу, подумала Франсуаз. — Дурацкая игра в прятки, закончившаяся дырой в потолке». Франсуаз решительно загрузила в микроволновую печь тосты с ветчиной и сыром. Изнурять себя голоданием она ни в каком случае не собиралась.

Звонок в дверь отвлек её внимание. На лестничной клетке стоял уже знакомый парень, но теперь — с ведерком и мастерком в руках. Он смыл меловую пыль и оказался мулатом — бронзовым, как вентили в ванне Шарлотты, пожалуй, с изрядной добавкой свежемолотого кофе.

«Вентили с кофе! — ухмыльнулась Франсуаз. — Да ты ещё и глупеешь, старушка».

— Сегодня же подам судебный иск на вашу фирму, — злобно объявила она, ловя себя на желании съездить по улыбающейся физиономии негритоса. Такого с ней ещё не происходило.

— Я пришел сделать у вас ремонт. — Он блеснул яркими зубами.

Франсуаз окончательно разозлилась: банный халат Шарлотты едва запахивался у неё на животе, полотенце громоздилось смехотворным тюрбаном. Второй раз этот парень застал её врасплох.

— Вы испортили дорогую отделку, а теперь без всякого предупреждения врываетесь в дом! — Она сделала шаг вперед, пряча за спину рвущую в той руку. Похоже, дубине достанется все, что причитается мерзавцу Жану. — Вон! — скомандовала Франсуаз.

— Зря нервничаете, мэм. — Парень продолжал добродушно улыбаться. Спорим, вы не найдете и следа дыри после моей работы? Уверяю, вам будет даже скучно смотреть в потолок, не имеющий никакого изъяна.

— Скорее, я стану бешено хохотать, вспоминая ваши труды. — Франсуаз сосчитала до 25 и отступила, пропуская рабочего. — Пройдите в ванную. Постарайтесь ничего не испортить и не развести грязь. — Она выразительно посмотрела на заляпанные краской кеды парня и роскошный ковер.

Рабочий с готовностью сбросил обувь и пошел в ванную босиком, мелькая розовыми пятками. Этот парень, очевидно, пренебрегал носками.

Франсуаз выключила кофеварку, сделала пару глотков крепкого черного кофе и даже не достала из духовки давно готовые тосты. Позавтракать с аппетитом ей, увы, опять не удалось. Сейчас-то для этого была вполне уважительная причина: непрофессионализм и безответственность во всяком деле бесили Франсуаз.

Она обошла квартиру, смахивающую после уборки на музей и присела на пуф у трельяжа. Включила по????????? хрустальные бра, в упор уставилась на свое отражение, готовя беспристрастный приговор.

Как ни крути — лишних пятнадцать лет и столько же килограмм. Та крошка, что была с Жаном, весит наверняка не больше шестидесяти. И вряд ли отметила двадцатилетие.