Читаем без скачивания На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Олег Айрапетов

Визит прошел благополучно, Куропаткин был принят микадо, встречался с высшими командирами японской армии, которые произвели на русского генерала самое сильное впечатление. Не исключением была и японская армия: «… я без ложного стыда могу признать, что виденные мною японские выдающиеся генералы не хуже наших. Осторожнее признавать японскую военную силу по своим достоинствам равною европейским. При обороне наш батальон может противиться двум батальонам японским. Но при наступлении и нам надо рассчитывать двойные силы. Японцы не хуже турок и в отдельных случаях могут создать нам новые Дубняки и Плевны, где и 5–6 русских воинов при неумелом руководстве ими не могли одолеть одного турка, сидевшего в самых невинных окопах… Очень важно, чтобы наши войска не понесли в начале кампании частных поражений. Это подняло бы дух японской армии и всего японского народа на большую высоту. При вторжении нашем в Японию там нас встретит народная война. Японцы — горячие патриоты, мужественны и в своих школах ведутся ныне в военно-патриотическом направлении»{1063}. На переговорах с японскими Военным министром и министром иностранных дел Куропаткину было ясно высказано пожелание Токио признать Корею сферой преимущественных интересов Японии. В то же самое японцы демонстрировали готовность признать особые интересы России в Манчжурии{1064}. 17(30) июня Куропаткин покинул Японию, отправившись на тех же крейсерах в Порт-Артур{1065}. Из своего визита он вынес твердое убеждение: «Основанием своих действий на Дальнем Востоке в эти годы надо положить поддержание мира с Япониею»{1066}. Пробыв в Порт-Артуре до 1(14) июля, Военный министр отправился в Харбин и 15(28) июля вернулся в Петербург{1067}.

В целом он был доволен увиденным, возможности русских войск на Дальнем Востоке (к этому времени вместе с пограничной стражей их насчитывалось около 115 тыс. чел.) генерал оценивал достаточно высоко: «В результате можно с отрадным чувством отметить, что войска Дальнего Востока успешно воспользовались недавним боевым опытом и ныне, под руководством своих доблестных и авторитетных высших начальников, продолжают с успехом совершенствоваться в деле боевой подготовки. Молодые войска Приамурского округа и Квантунской области с честью могут выдержать какое угодно боевое испытание»{1068}. Столь высокие оценки имеют довольно простое объяснение.

Интересы министра притягивал не Дальний Восток. Вернувшись в Петербург, он отправил генералу Драгомирову письмо, в котором сообщал, «…что во время поездки во Владивосток и обратно, его все время беспокоил вопрос о возможности войны на западном фронте и что он, пользуясь тем, что с ним была карта Австро-Венгрии, планы окрестностей Львова и Перемышля, и описание Австро-Венгрии, составленное русским Генеральным штабом, в свободное время, в вагоне, изучал по этим данным окрестности Львова и Перемышля и составил проект как лучше их брать, нанеся на карту параллели, которые придется заложить на месте и выбрал места для артиллерии. Генерал Куропаткин просил генерала Драгомирова срочно поручить генерал-квартирмейстейру штаба округа проверить его соображения и, по составлении подробного взятия этих пунктов, таковой ему прислать»{1069}. Командующий Киевским Военным округом весьма неодобрительно отозвался тогда о непроизводительной работе Военного министра{1070}.

Интересно, что визит Куропаткина практически совпал с политической активизацией японских военных по вопросу об отношениях с Россией. 8 июня 1903 г. в Токио состоялось совещание глав отделов Генерального штаба во главе с его начальником маршалом Ивао Ойямой. Начальники отделов единодушно выступили против политики обмена Кореи на Манчжурию, считая, что Россию нужно вытеснить из обоих этих регионов. По их расчетам время работало против Японии, и в ближайшее время победа над континентальным противником вполне возможна, а контрибуция с лихвой покроет военные расходы. Заключение было изложено в двух поговорках: «Если верхи и низы объединены гневом, они победят» и «Меньшее победит большее». Ойяма не поддержал подчиненных, его единственными словами были: «Помните, что Россия — сильная страна». Тем не менее 22 июня маршал подал императору записку — «Мнение по поводу решения корейского вопроса» — в котором подчеркивал важность Кореи для безопасности Японии и предлагал ускорить решение корейской проблемы на основе обмена на Манчжурию пока Япония обладает военным преимуществом над Россией в регионе{1071}.

Уже 23 июня, т. е. на следующий день, в Токио был созван императорский совет, на котором обсуждались предложения министра иностранных дел барона Ютаро Комура. Принципами, которыми следовало руководствоваться в отношениях с Россией, японский дипломат объявил: 1) сохранение независимости и неприкосновенности Китая и Кореи, равные возможности в торговле и промышленной активности в обоих странах; 2) взаимное признание прав Японии на Корею и России на Манчжурию и обсуждение мер по защите этих прав; 3) взаимное признание прав России и Японии посылать вооруженные силы в зоны своих интересов для их защиты или для подавления восстаний, с тем, чтобы войска немедленно выводились, как только цель их пребывания будет достигнута. Ограничение не касалось охранных сил, необходимых для поддержания порядка на железных дорогах и телеграфных линиях; 4) особое право Японии помогать Корее в проведении внутренних реформ. В японском правительстве стала утверждаться точка зрения, что лучшим способом защиты собственных интересов в Корее будет ограничение русской активности в Манчжурии, на что явно указывал пункт 1 программы министра иностранных дел{1072}.

При этом Комура настаивал на жестком соблюдении предложенных им требований, заканчивая обсуждаемый на императорском совете документ следующими словами: «Если Японии удастся достигнуть соглашения с Россией на основе этих принципов, права и интересы Японии будут соблюдены. Однако очевидно, что будет необыкновенно сложно получить согласие России на такой договор. Следовательно, я считаю важным, чтобы, начиная переговоры, Япония приняла твердое решение достигнуть этих целей, чего бы то ни стоило»{1073}. После нескольких часов обсуждения, императорский совет принял программу Комура, подтвердив, что никаких уступок по Корее не будет. Однако уступать не собирался и Петербург, который предпочитал чередовать демонстрацию собственной жесткости с затягиванием переговоров.

30 июля(12 августа) 1903 г. на Дальнем Востоке из Приамурского генерал-губернаторства и Квантунской области было учреждено наместничество во главе с генерал-адъютантом Е. И. Алексеевым. Наместник получал право ведения дипломатических переговоров с соседними странами, ему были подчинены все морские и сухопутные силы на указанных выше территориях{1074}. Разъясняя полномочия новой должности, император собственноручно написал: «Мой Наместник на Дальнем Востоке есть естественный Главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами края, призванными высоко держать русское знамя и служить надежной охраной наших справедливых интересов на берегах Тихого океана»{1075}.

Одновременно с учреждением Наместничества японский посланник в России барон Синичиро Курино вручил Ламздорфу проект русско-японского соглашения — фактически это был договор о разделе сфер влияния в Китае и Корее. Против этого соглашения категорически высказались Ламздорф и Алексеев{1076}. Японские предложения о свободе рук для подданных микадо в Корее показались чрезмерными даже стороннику более осторожной политики — С. Ю. Витте. Поддержанный Ламздорфом и Куропаткиным, он предложил частичные уступки, и 15 августа 1903 г. вынужден был выйти в отставку. Несколько ранее — 12 августа — Россия согласилась начать переговоры с Японией по Манчжурии и Корее, однако очень скоро они зашли в тупик. Переговоры шли в Токио, что, казалось, создавало дополнительные преимущества для их затягивания. Русский посланник всегда мог сослаться на необходимость проконсультироваться с Петербургом. Однако непосредственно перед войной, когда необходимы были оперативные действия, это видимое преимущество сыграло против России.

В ходе переговоров выяснилось, что Петербург хотел получить свободу рук в Манчжурии и для этого предлагал превратить северную часть Кореи (от 39-й параллели) в нейтральную зону. 30 октября 1903 г. японцы пошли на частичные уступки. В этот день Комура передал русскому посланнику барону Р. Р. Розену новые предложения. Токио был готов признать Манчжурию зоной русского влияния, при условии признания Кореи зоной собственного влияния и признания независимости и неприкосновенности Китая и Кореи. Русские особые интересы в Манчжурии, как и право их защиты, признавались в «сфере строительства железных дорог». Токио был даже готов смириться с идеей нейтральной полосы, ограничив ее 50 километрами по обе стороны китайско-корейской границы. Взамен Япония предлагала признать свое право использовать для стратегических интересов территорию Кореи, за исключением побережья, с тем, чтобы не ставить под угрозу судоходство в Цусимском и Корейском проливах. 11 декабря Розен отклонил эти предложения. В Токио убедились в бесперспективности переговоров. Через 10 дней Япония вновь выдвинула проект соглашения, на этот раз более жесткий, предполагавший обязательное обсуждение проблемы Манчжурии. 28 декабря на особом совещании японского правительства был утвержден состав Высшего военного совета, изменено положение об императорском штабе. Кроме того, было принято решение об ускоренном окончании строительства железной дороги Сеул-Пусан{1077}. Фактически это было уже военное заседание правительства.