Читаем без скачивания Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя - Стив Дьюно

— Да уж.

Я сглотнул и стал смотреть, как доктор Филлипс зашивает разрез.

— Сам-то как? — спросил он.

— Да. Перепугался.

— Понимаю. Такое случается. Прищепка иногда соскальзывает.

Я дышал. Лу тоже.

— Вы прямо швея-мотористка, Док.

— Все брюки себе сам подшиваю.

Он закончил работать иглой и стал обрабатывать шов.

— Пусть останется тут на ночь, я за ним понаблюдаю.

— Это обязательно?

— Мне будет спокойнее, если я посмотрю, как он себя чувствует после анестезии. Не волнуйтесь, у меня очень хороший ночной медбрат. Пару дней вам придется дважды в день делать Лу перевязку и носить на голове колпак.

— Ему понравится, он у нас весельчак.

— Я дам вам перевязочные материалы и обезболивающее. Думаю, что никаких дальнейших процедур не понадобится, но пробу из лимфоузла на всякий случай сейчас возьму.

— Вы посмотрите на нее сами, да?

— Конечно, а бластому отошлем в лабораторию. Через день-два они нам скажут результаты.

Он удалил все датчики и трубки, вытер Лу пасть. Тот лежал неподвижно, совершенно обмякший, как резиновая игрушка.

— Спасибо, док.

— Вам спасибо. И извините, что напугал.

После моего ухода Лу вскоре пришел в себя. Анализ лимфы оказался чистым. Потом пришли результаты по опухоли.

— Хорошо, что мы ее вырезали, — сообщил доктор Филлипс. Судя по голосу, он что-то жевал и был очень доволен собой.

— Да?

— Она оказалась более агрессивной, чем я думал. Хорошо, что мы успели вовремя.

— Ого.

— Да. Ваш пес счастливчик.

— Спасибо, доктор Филлипс, и за монитор тоже.

— Мы сделаем это специально, чтобы вас напугать. Чтобы в следующий раз не пришли.

— В следующий раз?

— Шучу.

Моя мать скончалась от аневризмы мозга, когда мне было четырнадцать лет. У нашей семьи из груди вырвали сердце. Я был у нее в больнице накануне, она была под действием лекарств и никого не узнавала. На следующий день она умерла.

Перед похоронами я подошел к гробу. Она лежала, крохотная и неподвижная, как фарфоровая кукла.

Мне показалось, она вздрогнула. Я хотел позвать врача, но она была мертва, а я был еще ребенок, и мы сидели четыре дня в похоронном зале на складных стульях, пока люди шли с ней прощаться. Мы все помнили эту добрую, полную жизни маленькую женщину, приехавшую из Италии, когда ей было пять лет, из крохотного нищего городка, уничтоженного оползнем. Он до сих пор существует, этот городок под названием Крако, застывший, как каменная скульптура на склоне горы.

Я думал, Лу умер у меня на глазах. Я думал, он никогда больше не пошевелится, останется холодным и неподвижным, и у меня разорвется сердце.

Когда я заметил, как поднимается и опадает его грудь, я вспомнил чудо в похоронном зале. Я думал, что лишился Лу, но это оказалось не так. Просто ошибка, случайность. Он был жив.

Крепкий, упорный, но стареющий, и с этим я ничего не мог поделать. Если бы я мог перелить ему молодость, как переливают кровь, я бы сделал это, я бы отдал ему свои годы. Но я не мог.

На следующий вечер мы валялись вместе на полу. Я по кусочку скармливал ему обжаренную ягнятину. Он улыбался. Мы предавались воспоминаниям.

Каждый год в августе мы ездили в Орегон. Там можно было бегать по берегу, строить шалаши из веток, жечь костры, любоваться скалами, торчащими из моря. Кричали и гадили чайки, ветер брызгал морской пеной на стекла очков, а кожа делалась соленой, к вящей радости собак. По утрам здесь поднимался туман, старые деревянные домики поскрипывали под ветром. Песок возвращался с вами домой, он был в собачьей шерсти, в волосах, в машине и в одежде, он напоминал вам о море.

Побережье Орегона – идеальный курорт для собак. Они могут резвиться там, сколько душе угодно. Лакать морскую воду, плеваться, копать гальку, убегать от волн, гоняться за птицами, нападать на кусачих крабов, засыпать на мокром песке и смотреть на огонь. Там они могут носиться за другими собаками, слушать, как дышит туман, пить чистую воду в коттедже так долго, что уже нет сил стоять на ногах.

Флавио на пляже наконец выучил команду «апорт». Он был быстрым, ловким, на три дюйма выше в холке, чем Лу, но более тощий. Он был похож на птицу, словно его кости были полыми, и его носил ветер. Лу был крепким, приземленным, прочным. Лу был сталью, а Флавио – пемзой.

Лу. Закаленный, несгибаемый, верный.

В первый же день, как мы приехали на пляж, сыновья Никки стали играть с собаками в догонялки. Лу подпитывался от них энергией. Он черпал в них молодость.

— Ты посмотри на него, — сказал я Никки, когда ветер улегся. — Ему четырнадцать лет.

— Шайенн в тринадцать еле лапы таскала. А он жеребец!

— Глуховатый, конечно, слегка.

— Ничего. Ты на него глянь!

И я глядел. Они играли с Заком – тому уже исполнилось семнадцать, он играл в футбол, был спортивным и крепким, но сейчас Лу от него не отставал. Они носились кругами, убегали от прибоя, валялись на песке.

Джек какое-то время порезвился с ними, затем устроился поближе к нам. В молодые годы Лу без труда обгонял мальчиков, но сейчас он давно не бегал.

Джек закричал:

— Ко мне! — И Лу с Заком сорвались с места. Какое-то время бежали вровень, затем Зак вырвался вперед. Лу старался что было сил, но отстал на десять шагов.

Никогда раньше он не уступал в беге – тем более двуногому.

— Я тебя побил! — засмеялся Зак, потрепал Лу по шее и шлепнул по заднице. Лу улыбнулся и, тяжело дыша, отошел. У него был какой-то странный вид.

— Ты заметила? — спросил я у Никки.

— Что?

— Он старался не наступать на заднюю лапу.

— Хромал?

— Не совсем. Как будто что-то с мышцами. Поднимал лапу, замирал на секунду, а потом осторожно ставил на песок.

— Может, растяжение?

— Ладим ему сегодня отдохнуть.

Все оставшееся время он бегал нормально, но я слишком хорошо его знал. Что-то было не так.

— Дегенеративная миелопатия?

— Боюсь, что так. Это часто случается у овчарок, — пояснил доктор Филлипс. — Аутоиммунное нарушение, которое затрагивает миелиновую оболочку спинного мозга, а затем и нейроны. Боли нет, но постепенно утрачивается контроль нал задней частью тела. Страдает проводимость нервных окончаний. Собаки поджимают подушечки, с трудом поднимаются на ноги. Потом движения становятся все менее уверенными, они натыкаются на предметы, лапы подкашиваются. Со временем это приводит к полному обездвиживанию.

— А это может быть что-то другое?

— Если бы он повредил позвоночный диск, ему было бы больно. Может также быть спинальный стеноз или то, что мы называем cauda equina – сужение позвоночного канала. Это тоже ограничивает подвижность. Симптомы иногда похожи. Но, честно говоря, я сомневаюсь. Первый признак этого заболевания – болевые ощущения, когда собака поднимает хвост. А тут мы этого не видим. Он ничего не чувствует.

— Мне так кажется.

— Да. С другой стороны, это же Лу. Ротвейлеры хорошо терпят боль.

— Он стал реже вилять хвостом.

— Еще один симптом. И вот, посмотрите. — Он указал на левую заднюю лапу. — Потертости на верхней стороне когтей. Вы в последнее время слышали, как он ходит?

— Да, я не придал этому значения, но он стучал. Я еще думал, что пора стричь ему когти.

— Собаки, страдающие ДМ, поджимают подушечки.

— Черт.

— Смотрите. — Он сжал заднюю лапу Лу «в кулак» и поставил на пол. У того ушла пара секунд, чтобы нормально ее разжать. — Я уверен, что это ДМ.

— И что нам делать?

— Прежде всего, не волноваться. Я отправлю вас к доктору Сандерсу, это лучший ветеринар-невропатолог в округе. Пусть посмотрит.

— Но диагноз скверный, да?

— Не очень хороший. Однако Лу – крепкий парень, не пудель какой-нибудь, уж простите за пренебрежение. Иногда ДМ развивается не слишком быстро.

— Сандерс – хороший врач?

— Самый лучший.

Годы и болячки начали сказываться на Лу. Он еще мог бегать трусцой, но не более того. И выносливость снижалась на глазах. Супермен старел.

У собак это происходит иначе, чем у людей. Мы достигаем пика в двадцать пять, а потом медленно и постепенно движемся вниз по склону. Собаки быстро созревают, достигают равнины и надолго задерживаются там. После чего, в последней четверти жизни, на них обрушиваются недомогания – артриты, глухота и все остальное.

Затем наступает конец. Чаще всего это случается быстро, как у Шайенн. Организм не справляется. И теперь то же самое было с Лу.

Доктор Сандерс подтвердил диагноз: дегенеративная миелопатия. Мы ничего не могли сделать. Никакая хирургия не могла помочь моему брату.

Лу был отважным. Крепким. Он держался изо всех сил.

— Не снижайте его активность, — посоветовал доктор Сандерс. — Чем больше он двигается – в разумных пределах, — тем лучше для нервной системы. В доме ему будет хуже.