Читаем без скачивания Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– Неполных, – без сожаления уточнил Родзаевский, с удовольствием прибавляя про себя к перечню поражений собеседника еще одно.

– Но они хоть что-нибудь успели сделать? Хоть чем-то проявить себя: решительное нападение, диверсия на железной дороге?

– К сожалению, ничего и ничем! – это «к сожалению» было всего лишь данью приличия.

– Но как же так?! Их столько готовили! А поручик, поручик-то наш!.. Даже застрелиться не сподобился. Представляю, как теперь советские газеты распишут житье-бытье наше замухрыжное на подачках японских, причем – со слов «раскаявшегося и повинившегося беляка-семёновца».

– Это уж, как водится. Прецеденты известны.

– Но известны и другие примеры. Ротмистр Курбатов, например, вон сколько прошел…

– Оставим в покое Легионера, господин генерал. Не тот случай.

– Почему «оставим»? Почему «не тот»? Образца для подражания боимся?

– Теперь это уже не образец. Другие люди, иная военно-политическая ситуация. Кстати, наши агенты считают, что группу Живалова красные вели от самой границы, – Родзаевский подошел к висевшей на стене карте.

– То есть знали о ней еще до пересечения границы?

– Похоже на то.

– Значит, кто-то выдал её, а точнее – сдал.

– Не исключено. Маньчжуры отличаются исключительной продажностью, поэтому красные вербуют агентов не только в среде русской эмиграции, но и в среде оппозиционных маньчжуров, одинаково ненавидящих и китайцев в купе с японцами, и своих собственных монархистов.

– Хотелось бы знать, кто именно здесь у нас крысятничает.

– Попытайтесь подключить к этой операции вашу японку, Сото. Пусть хоть раз поработает на русскую освободительную армию.

– Сочту нужным, подключу, – резко парировал генерал-атаман, недовольный тем, что Родзаевский пытается диктовать ему, как вести себя с женщиной.

– Фротову, конечно, тоже следует поднапрячься, но все же японка могла бы…

– Своей навязчивостью, полковник, вы способны вывести из себя кого угодно, – сквозь зубы процедил атаман, инстинктивно хватаясь за лежащую на столе шашку и заставляя Нижегородского Фюрера отшатнуться. – И куда же её довели, эту вашу группу?

– Где-то вот здесь, в Бурятии, в районе горы Барун-Шабартуй, группу окружили и ликвидировали.

Атаман приблизился к карте, внимательно всмотрелся в горный рельеф в точке, на которую указал полковник, и вернулся к столу.

– Что-то здесь не так, – произнес он. – Какого же дьявола их так долго вели? Какой в этом смысл? Зачем нужно было зазря рисковать, вместо того чтобы провести ликвидацию у самой границы?

– Судя по всему, хотели заманить подальше и взять живьем. Всех до единого. К тому же рассчитывали пройтись по выпытанным явкам и базам. Но что-то там у них не получилось, что-то не сработало. При подготовке следующей группы следует учесть многое из выявленного во время рейда группы Живалова. Жаль только, что ни один из стрелков не уцелел, его показания были бы сейчас ценнее показаний доброго десятка русских агентов.

Оба отрешенно помолчали, и взялись за рюмки. Атаману коньяк показался таким же скверным, как и принесенная Родзаевским новость.

– Думаю, посылать еще одну группу пока что бессмысленно, – произнес он.

– Если прорываться, то значительными силами, – поддержал его полковник, в самом тоне своем закладывая основы временного перемирия.

– …К чему мы сейчас тоже не готовы.

– Поскольку не готовы и японцы. Каждое последующее поражение германских войск приводит их в состояние прострации. Недавно я встречался с начальником разведуправления Квантунской армии. Настроение у него такое, что, будь он русским, наверняка, запил бы от безысходности.

Семёнов воспринял это как намек или напоминание. С презрением взглянув на сосуд с коньяком, он достал из тумбочки бутылку «Русской водки» и гранёные стаканы. Молча налил себе и собеседнику. Не произнеся ни слова, выпил.

– Теперь уже очевидно: Германия войну проиграла, – мрачно проговорил он, подсовывая Родзаевскому кусок сухой конской колбасы. – Как дальше, полковник? Каков следующий ход? Что видится впереди нашим фашистским идеологам?

Фюрер отпил немного, а маньчжурскую колбасу, или, как её еще называли казаки, «кобылятину» – острую и жесткую, жевал с удовольствием. Он вообще очень быстро и прочно прирос к местному быту и национальной кухне.

– После этой войны в Европе и мире будет очень много кавардака. Уже по окончании её прольется море крови, ибо тяжкой и беспощадной будет месть победителей, как и сабельный передел границ, земель и всевозможных сфер влияния.

– Это понятно, – проворчал Семёнов, жуя. – Меня сейчас другое интересует: вот, лично ты со своими фашистами что делать собираешься?

– Мысль одна появилась.

– Мысль, – кивнул атаман. – Допустим. Какая ж такая мысль и под какую такую закусь?

– Хочу связаться со Сталиным.

Семёнов не то чтобы поперхнулся, а просто-таки застыл с набитым ртом.

– С кем, с кем ты хочешь связаться, Родзаевский?! – срывающимся голосом просипел он.

– Со Сталиным.

Взгляд, которым Семёнов одарил Нижегородского Фюрера, был достоин взгляда лучшего петербургского психиатра. Из него источались опыт, ученость, интуиция, словом, все что угодно, кроме обычного человеческого сочувствия.

– И от чьего имени, позвольте вас спросить, вы намерены вести эти переговоры? – въедливо поинтересовался генерал-атаман, мысленно сказав себе: «Если скажет: «От вашего», тут же, «не сходя с седла», пристрелю!».

По тому, сколь неуверенным был ответ полковника, атаман понял, что первоначально тот действительно порывался произнести именно это, но, предугадав реакцию главкома, поостерегся.

– От своего, понятное дело. Если, конечно, не последует возражений.

– Ага, от своего имени, говоришь? Уже немного проясняется. Любопытно было бы поприсутствовать при вашей беседе. И на какой же, позвольте спросить, предмет встречу планируешь, «Черчилль» ты наш мелкопоместный? Какие такие переговоры будут предшествовать протоколу к меморандуму «Сталина – Родзаевского», наподобие пакта «Молотова – Риббентропа»?

– На вашем месте я не стал бы иронизировать по этому поводу, господин генерал, – обиделся полковник.

– А как я должен вести себя на «своем месте», когда мой казачий фюрер приходит с подобной бредью? Под какое сопровождение должен слушать её? Излагай, коль уж начал!

– Хочу предложить свою идеологическую помощь в переустройстве послевоенной России. Если коротко, то смысл наших переговоров должен заключаться именно в этом.

– Кому… помощь?! Сталину, что ли?! – Семёнов хохотал так, что лицо его побагровело от напряжения, и казалось, он вот-вот вывалится из кресла. – Вождю мирового пролетариата?

– Позволю себе напомнить, что партия, возглавляемая фюрером, никогда фашистской не называлась, поскольку на самом деле она называется Национал-социалистической рабочей партией Германии. Обратите внимание: «социалистической» и «рабочей». А на чем основывается идеология нашего Кровавого Кобы?

– Считаешь, что до сих пор без тебя Сталин не справлялся?

– Его солдаты побывают в Европе. Многим из них придется задержаться там в составе оккупационных войск. В Россию они вернутся уже совершенно иными людьми. Вот я и хочу предложить идеологическую помощь в создании некоего уникального коммуно-фашистского строя для переустройства самой России.

– Ты что, Родзаевский?! Какая помощь, в каком переустройстве?! Ты же – фашист, мать твою!

– А он – коммунист. Анализ методов правления, наличие огромного количества концлагерей, жестокость в подавлении всякого инакомыслия, однопартийность, мощный напор моноидеологии и вся прочая атрибутика убеждают нас, что фашизм и коммунизм – явления одного порядка.

– Кого убеждают, в соболях-алмазах? Тебя, полковник? Или Сталина?

– Пока что только меня, да моих сторонников и последователей.

– Именно так оно на самом деле и есть, – после каждого слова ввинчивался атаман в стол указательным пальцем. – Вот тут у меня возражений не последует.

– Но я потому и хочу вступить в переговоры со Сталиным или с его доверенным лицом, что настала пора на многие вещи смотреть иначе. Не зря же Лев Троцкий говорил: «Без Сталина не было бы Гитлера, не было бы гестапо».

– Неужели так и сказал?!

– Дословно.

– Троцкий? О Гитлере и Сталине?

– И замечу: он знал что говорит. В то время как сам Иосиф Виссарионович пока еще не понимает, что победа над гитлеровской Германией – это будет победа не советского строя, а победа всемирного еврейства над европейскими народами. Рано или поздно ему придется вспомнить слова фюрера, который пророчески изрек: «Если бы еврею с помощью его марксистского символа веры удалось одержать победу над народами мира, его корона стала бы венцом на могиле всего человечества».

– И это все, чем ты надеешься расчувствовать Кровавого Кобу? Такими вот цитатками из Троцкого и Гитлера?