Читаем без скачивания Последний снег - Стина Джексон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЛЕТО 2003 ГОДА
Ребенок спит у нее на руках. Она прикрывает нежное личико полой вязаной кофты, защищая от солнца и ветра от проезжающих машин. Деревья, одетые в свежую зеленую листву, склонились над дорогой. Прохладный утренний воздух пахнет летом. Еще рано, но солнце уже ярко светит, нагревая пыльный гравий. Сквозь отсвечивающие окна она не видит, кто сидит за рулем. Стоя на обочине с ребенком на руках, смотрит, как машины проезжают мимо. На плече — сумка с пеленками. Ремень все больше вонзается в кожу. Руки болят от тяжести. Ребенок растет очень быстро. Светлые глазки каждый день видят все больше. Ей надо поспешить. Времени осталось мало.
Маслянисто-черная машина на холме сверкает в лучах солнца. Она делает глубокий вдох, поднимает правую руку вверх и растягивает губы в улыбке. Только когда машина останавливается, она видит, что за рулем женщина. Опустила стекло и разглядывает ее поверх очков.
— Куда тебе?
Женщин она старалась избегать. Они видят слишком много, их взгляды проникают насквозь. А мужчины видят только то, что хотят видеть. Они предпочитают мир своих фантазий реальности, но женщины прочно стоят на земле.
— В Арвидсяур.
— Вижу, ты переоценила свои силы. Садись! Я тебя подвезу.
Волосы у женщины выкрашенные в красный цвет, рваная стрижка. Видно, что ее разбирает любопытство. Она садится в машину. Сняв солнечные очки, женщина приподнимает край ее кофты и смотрит на спящего ребенка.
— Ой, ой, ой, кто это у нас?
— К сожалению, детского сиденья у меня с собой нет.
— Тогда я буду вести осторожно, раз уж у нас такой ценный пассажир.
Женщина угощает ее шоколадом и предлагает термос с кофе. Пахнет восхитительно, но она отказывается, потому что боится пролить на ребенка. Прижимая спящего сына к груди, смотрит прямо перед собой.
— Где вас высадить? — спрашивает женщина.
— Где вам удобно.
Солнце поднимается все выше, заливая лес ярким светом. Чтобы избежать вопросов, она начинает говорить о красотах природы. За годы она в совершенстве овладела искусством огибать ловушки, расставленные людским любопытством.
Женщина больше не улыбается. Непроглоченный шоколад выпирает под щекой.
— Он тебя бьет? — внезапно спрашивает она. — Ты боишься за свою жизнь?
— Никто меня не бьет.
— Сегодня пятница. Полиция открыта до трех.
— Вот как.
— Может, я отвезу тебя туда? Они тебе помогут.
Сердце бьется так сильно, что она боится разбудить ребенка. Закусывает щеку и чувствует вкус крови во рту. Все, в последний раз она садится в машину к женщине-водителю.
Когда машина проезжает церковь, она хватается свободной рукой за ручку двери. Если б не ребенок, выпрыгнула бы из машины на полном ходу, но с ним не выйдет. Это ради ребенка она здесь. Ради его безопасности.
В городе буйствует лето. Повсюду люди. Пахнет горячим асфальтом и беззаботностью. Она жадно разглядывает людей с их загорелыми ногами и белоснежными улыбками. Женщина останавливается перед одноэтажным красным зданием и проводит по щеке спящего ребенка пальцем.
— Я пойду с вами.
— В этом нет нужды.
Она подбирает сумку и выходит из машины. Оборачивается, ступив на крыльцо. Женщина машет ей на прощание и отъезжает. Удивительно, что не стала настаивать и сдалась так быстро.
На двери полицейского участка табличка ««Скоро вернусь», дверь заперта. С облегчением она присаживается на ступеньку. Ребенок просыпается и ищет губами грудь. Прикрыв глаза, она сидит на крыльце полицейского участка и кормит младенца грудью. И чувствует безграничную усталость.
Ветер приносит запах смерти. Березы вокруг шелестят на ветру. Она поднимается и заходит за угол. В тени стоят три пластиковых мешка, над которыми роятся мухи. Нагибается и заглядывает в один из них. На нее смотрит оленья голова. Мухи облепили незрячие глаза, язык свешивается из мертвой пасти. Она отшатывается, с губ срывается крик. Крепче прижимает к себе ребенка.
— Браконьеры, — раздается голос рядом. — Тайком убивают оленей, принадлежащих саамам, забавы ради.
Молодой прыщавый полицейский возник словно из ниоткуда.
— Кто на такое способен?
— Тут немало идиотов, злящихся на весь мир.
В руках у него пакет с фастфудом. Волосы влажные на затылке. Наверно, ему жарко в форме. Она молчит, ребенок агукает. Мухи жужжат над останками животных. Забитые олени как плохой знак — предупреждение, от которого выступают мурашки на коже.
— Чем я могу помочь? — спрашивает полицейский. — Ты пришла сделать заявление?
Сержант приглашает ее пройти с ним в участок. Она оглядывается по сторонам в поисках путей отхода, пока он отпирает дверь. Ребенок отрыгивает теплое молоко ей на плечо. Разглядывая красный затылок полицейского, она пытается привести мысли в порядок. Врать мужчинам в униформе нелегко. Их специально тренируют распознавать ложь. А правду она рассказать не может. Это слишком опасно. У нее могут отобрать ребенка.
Полицейский придерживает дверь. На бумажном пакете в руке расползается жирное пятно. Они входят в прохладное помещение. Запах смерти прочно засел в ноздрях. Она изображает улыбку, чтобы скрыть страх.
— Я не собираюсь делать заявление. Я только хотела одолжить телефон, чтобы позвонить папе. Мы потерялись. Можно?
Полицейский наклоняется к ребенку и корчит гримаску.
— Конечно, можно. Папа — это важно. Папу нельзя терять.
Хассан приехал один, и это успокоило Лив. За ночь она не сомкнула глаз, и голова раскалывалась от боли.
— Что ты тут жгла? — кивнул он на кострище.
— Папины вещи.
Хассан моргнул.
— Обязательно было жечь? Можно было отнести в секонд-хэнд.
— Никто бы не стал покупать это старье.
— Ты не знаешь людей. На любой товар найдется спрос.
— Папе бы не понравилось, что кто-то носит его вещи. Он бы предпочел, чтобы их сожгли.
Пол скрипел под тяжестью Хассана. Собака спряталась в углу и прижала уши. Лив гадала, что так напугало Райю — мужчина, полицейская форма или напряжение в воздухе? В любом случае, Райя чувствовала неладное. Хассан присел на корточки, протянул руку и терпеливо ждал, пока собака осмелится подползти поближе. Не стоило с ней заигрывать.
— Хочешь кофе?
Лив вышла в кухню и насыпала в кофейник кофе, забыв посчитать ложки. Она ждала, что Хассан что-то скажет, но он продолжал играть с собакой, говоря ребячливым голоском. В другой ситуации Лив бы это рассмешило, но не сейчас. Пока они сидели за столом в кухне, взгляд Хассана то и дело обращался к кострищу.
— Надеюсь, ты оставила что-то на память.
— Воспоминаний мне хватает с лихвой.
Он безрадостно улыбнулся.
— Как ты?
— Жива.
— А Симон? Как он справляется со всем этим?
