Читаем без скачивания Последний снег - Стина Джексон

Выйдя из машины, Лиам почувствовал хорошо знакомый запах конопли, его ни с чем не спутаешь. Он огляделся. Деревья качались на ветру. Дом стоял на отшибе, до ближайших дачных домиков далеко, тем более сейчас не сезон. Тревога нарастала. Он медленно пошел к дому. Вообще-то, теплица была его идеей. Ваня была еще совсем маленькой, и он не был готов завязать с наркотой. Своя конопля избавляла от ведения дел с разными придурками. По крайней мере, так он думал в самом начале. А для Габриэля теплица была поводом расширить бизнес: перепродажа плюс собственный товар, почему нет? Всю основную работу проделал Лиам. Он посадил семена. Он экспериментировал с лампами и фильтрами, пока не подобрал удачную комбинацию. Конопля пошла в рост. Оказалось, у него талант. Может, он унаследовал свои способности от матери — та умела чувствовать природу.

В последние годы Лиам хотел отстраниться от дел, он много раз говорил Габриэлю, что для него это слишком рискованно, имея в виду Ваню, но каждый раз Габриэлю удавалось запудрить ему мозги. Брат всегда знал, на какие кнопки нужно нажимать.

Дойдя до двери, Лиам понял, что его насторожило. Внутри было темно. Лампы не горели. Он повернулся к машине. Из окна на него смотрели огромные глаза дочери. Кончик косички был во рту. У Вани была привычка жевать волосы, когда нервничает. Он пытался напугать ее, говорил, что если она наестся волос, потребуется операция на животике, чтобы их вытащить. Но Ваня продолжала жевать кончики волос. Лиам знал, что это его вина, что это из-за него она постоянно нервничает.

Все растения пропали. Кто-то выдрал их из горшков и ящиков, оставив только молодые побеги. Пол был усыпан битым стеклом от ламп, черный пластик, закрывавший стены, содран и грудой свален на пол. Вентиляторы сломаны. Словно ураган пронесся.

Габриэль сидел на корточках среди мусора и что-то искал.

— Где тебя черти носили? — вскинул он голову.

— Что произошло?

— Это Юха. Я знаю, что это он. Решил наказать нас за то, что произошло со стариком Видаром. Половины растений нет, остальные завянут. Все вдребезги. Он все уничтожил. — Габриэль поднял разбитый горшок с пола и со всей дури запустил в стену. Осколки застряли в подгнившем дереве.

Лиам с бьющимся сердцем прикидывал, сколько денег они потеряли. Но на самом деле ему было все равно. Он был рад, что это не полиция устроила рейд. Может, это даже к лучшему, что все растения уничтожены.

Стекло хрустело под подошвами ботинок Габриэля, пока он носился по теплице. Лицо у него было белее простыни.

— Пошли, — крикнул он. — Поехали к Юхе.

— Ваня со мной. Я никуда не поеду.

— Ух ты… Я и забыл, какой ты стал бесполезный, но не важно. Я сам со всем разберусь.

— Что ты собрался делать?

Габриэль пнул валявшуюся на полу лампу, взметнув фейерверк осколков.

— Ты еще спрашиваешь? Когда я с ним закончу, он забудет, как держать косяк, вот увидишь. Эта мразь кончит так же, как старик Бьёрнлунд.

Дуглас Мудиг налил ей стопку до краев и поднял свою, расплескивая самогон. Свободной рукой он обнял Лив за плечи, прижался потной щекой к ее лбу и произнес тост:

— За полицию! За хорошо проделанную работу! Убийца Видара за решеткой, и мы наконец сможем забыть эту ужасную трагедию.

Лив посмотрела на копченую оленину на тарелке, подернутую желтой пленкой жира, и ее чуть не вырвало. Было ошибкой прийти сюда, в дом Мудигов. И предательством по отношению к Видару. К тому же ей не нравилось, как смотрели на нее Дуглас с Эвой: словно она была загадкой, которую они вознамерились разгадать любой ценой.

На самом деле она пришла ради Симона. Сын сидел напротив и, вопреки обыкновению, без всякого аппетита ковырялся вилкой в тарелке. Однако видно было, что у Мудигов он чувствует себя как дома. Сын опрокинул самогон в рот, не поморщившись, и Лив подумала, что в гостях у Фелисии ему часто наливают крепкий алкоголь.

— Этот Вестберг… Я сразу подумала: странно, что он приехал налегке, — вступила в разговор Эва. — Как-то заходила к нему, а в доме только старые вещи вдовы Юханссон. С собой он ничего не привез.

— Черт, — фыркнул Дуглас, — а мне сперва было жалко его. Мужик не приспособлен к жизни на севере. Приехал в разгар зимы, а в сарае ни одного полена. Мы дали ему дров, чтобы он не замерз до смерти, пока своими не разживется. А теперь выясняется, что он, оказывается, убийца. Просто кровь стынет в жилах от этой мысли.

У Лив зачесалась кожа. Еда лежала на тарелке почти нетронутая. Жаль, что такое отменное мясо пропадает, но она была не в силах взяться за вилку. Разговор все время возвращался к Йонни Вестбергу, и от нее тоже ждали высказываний. Но что ей было говорить?

Дуглас снова приобнял ее.

— Что ты на это скажешь, Лив? Я так понял, вы с Йонни общались? Между вами что-то было?

Лив отодвинула тарелку и покосилась на Симона.

— Нет, — покачала она головой. — Между нами ничего не было. Я только заходила проверить дом.

Дуглас бросил на нее недоверчивый взгляд.

Меня удивляет, что Видар не заподозрил ничего плохого, — сказал он, ковыряя зубочисткой во рту. — У него был нюх на прохиндеев.

Лицо у Дугласа было красное, глаза блестели от возбуждения. Словно ребенок в Рождество, подумала Лив. Он явно наслаждался моментом. Интересно, что его так взбудоражило — смерть Видара или то обстоятельство, что в их глухой деревне наконец-то что-то произошло? У нее не было ответа. Но каждый раз, когда он нагибался к ней, ей хотелось закричать.

Эва встала убрать со стола, а Дуглас уже снова разлил самогон. Лив сделала глоток, потом еще один, внутренности обожгло огнем. Опустив глаза, она заметила, что рука Симона лежит на бедре Фелисии под столом.

Эва поставила кофе, достала мороженое и морошковое варенье. При этом она тепло улыбнулась Симону.

— Не переживай. Для тебя у меня есть сорбет. Знаю, что ты не любишь жирное.

Может, материнская нежность в голосе, может, то, как она погладила Симона по макушке, вывело Лив из себя. Ему всего семнадцать. Они должны были спросить у нее разрешения, прежде чем предлагать ему спиртное. Три стопки самогона. Сорбет вместо мороженого. Откуда Эве знать, что стоит за его «нелюбовью» к жирному. Он просто боялся насмешек Видара. Тот постоянно твердил, что ему нельзя толстеть, что жирный и с прыщами он никому не будет нужен, не видать ему