Читаем без скачивания Второй выстрел - Энтони Беркли

— Господи, ну конечно, — с виноватым видом откликнулся Джон, — как это я сам не догадался! Бокальчик виски с содовой?

— Виски с содовой? — укоризненно повторил Шерингэм. — Говорю вам, я пить хочу!

— Прошу прощения, — ухмыльнулся Джон. — Там у нас есть бочонок. Велеть его принести или бутылки тоже сойдут?

— Жаль вскрывать бочонок. Бутылка отлично подойдет, благодарю вас.

После этого собрание утратило последние остатки официальности. Всех охватила эйфория от того, что наконец-то развеялись так долго висевшие над нами тучи и исчезли взаимное недоверие и подозрительность. Этель и Джон были в полном восторге и не считали нужным это скрывать, де Равель стал возбужденно болтлив (подумать только, мне и в голову не приходило, что де Равели все это время подозревали друг друга!), и даже миссис де Равель стала больше походить на нормальную женщину, чем когда-либо прежде. Начальнику полиции рассказали, в пылу всеобщего веселья, как сначала все подозревали меня, и как мне пришлось отмахиваться от сыпавшихся во всех сторон обвинений. Все это было представлено в комическом свете и вызвало новый взрыв веселья у присутствующих. Но это меня уже не задевало. Я чувствовал такой душевный подъем, что почти готов был потешаться над собой вместе с остальными.

Через некоторое время полковник Грейс и инспектор Хэнкок отбыли восвояси, и все начали разбредаться по своим комнатам.

— Пинкертоны, можно вас попросить задержаться еще на минутку?остановил нас Шерингэм. — Составьте мне компанию, пойдемте немного прогуляемся при луне. Я не смогу заснуть после всей этой нервотрепки без хорошей успокаивающей прогулки.

Я ничего не имел против, и, несмотря на мои намеки на то, что ночной воздух, вероятно, слишком прохладен для Аморель (ведь было уже далеко за полночь), она только фыркнула и настояла, что тоже пойдет с нами.

Шерингэм повел нас по садовой дорожке, и через несколько минут мы оказались вне пределов видимости (и слышимости) от дома. Я понял, что Шерингэм направляется к скамье из неотесанного дерева, которую Джон водрузил под кроной бука в нескольких ярдах отсюда. Днем с нее открывался прекрасный вид на равнину и море вдалеке. Мы дошли и уселись на нее.

По пути я подбирал в уме подходящие выражения благодарности для Шерингэма за великолепный демарш, с помощью которого он спас нас обоих от страшной участи, и уже начал было излагать их, когда он внезапно прервал меня.

— Да-да, Тейперс, — нетерпеливо сказал он. — Все понятно. А теперь послушайте, вы оба. Я нарочно привел вас сюда, потому что, как мне кажется, вы должны знать правду. Я не стану ее рассказывать больше никому, даже Хилльярду, но тебе, Тейперс, я в некотором роде обязан, поскольку ты ставил условия, при которых мне пришлось работать и в соответствии с которыми я буду хранить молчание. Не то чтобы я предлагал вам разделить со мной ответственность за это молчание, я вполне готов взять ее на себя, и после сегодняшнего вечера вы вправе навсегда забыть о том, что я вам сейчас расскажу.

— Прав… правду? — запинаясь от неожиданности, проговорил я. — Какую правду?

— О том, кто убил Скотт-Дейвиса, разумеется, — последовал краткий ответ.

— Но ведь… я думал, ты уже доказал, что это был несчастный случай?

— Конечно — на основании сфабрикованных улик.

Должно быть, у меня вырвался испуганный вскрик, потому что Шерингэм рассмеялся.

— Ну да, я сфальсифицировал доказательство с той обугленной веткой платана. Собственно, я сам её вчера сбил выстрелом. Она была наполовину сломана, и листья уже успели занять, поэтому меня не мог выдать ее чересчур свежий вид. А что касается следа на траве, так я его вообще выдумал.

— Но… почему? — только и смог выговорить я.

Голос Шерингэма сразу стал серьезным.

— Потому что если и существовал когда-либо человек, заслуживающий того, чтобы его застрелили, так это был Скотт-Дейвис — пусть он и являлся вашим кузеном, Аморель. И я, во всяком случае, не собираюсь выдавать того, кто совершил столь благое дело. Более того, завтра я намерен на основании ложных улик ввести суд в заблуждение и сделать все возможное, чтобы и тень подозрения не пала на нее.

— На нее? — эхом повторил я.

— Естественно, — несколько раздраженно ответил Шерингэм. — Неужели ты так и не понял очевидного, даже после того, что я тебе сказал перед ужином? Скотт-Дейвис и Эльза Верити обручились не утром в день его смерти, сказал я, а накануне вечером.

— Ты же не хочешь сказать что… что его застрелила Эльза?

— Вот именно.

— Но… но…

— Помолчи, дорогой, пусть Роджер сам все расскажет, — мягко остановила меня Аморель, но при этом она так крепко сжала мою руку, которую держала в своей, что это было яснее всяких слов.

— Собственно, тут и нечего особенно рассказывать, нехотя произнес Шерингэм. — И потом, это не слишком приятная история. Каким-то образом Скотт-Дейвис смог ее убедить, что действовал из лучших побуждений, когда искупал Тейперса в бассейне, и затем он вытянул из нес обещание выйти за него замуж. Она сама призналась мне в этом, хотя и не осознавала важности собственных слов. И еще она мне рассказала, что он очень настаивал на том, чтобы обручение оставалось в секрете еще несколько дней. Она утверждает, что никому об этом не рассказывала, потому что не хотела ни с кем обсуждать свои личные дела, к тому же какое все это теперь может иметь значение. Я, конечно, согласился с ней, но предупредил, что лучше ей и дальше продолжать в том же духе, и она обещала молчать. Я не стал сильно напирать на необходимость соблюдения тайны, чтобы она не заподозрила, что я знаю правду, но, полагаю, она и сама заинтересована держать язык за зубами. Что касается просьбы Скотт-Дейвиса хранить в секрете их обручение, то, думаю, здесь все ясно, не так ли? Он боялся, что миссис де Равель выкинет какой-нибудь фокус. Он был уверен, что она припрятала что-то в рукаве для него, но еще не разобрал, что бы это могло быть, поэтому он хотел все выяснить до оглашения помолвки. В тот же вечер миссис де Равель весьма кстати раскрыла ему свои карты. Она собиралась разыграть откровенную сцену разоблачения прямо на глазах у мужа. Ваш кузен был вовсе не дурак, Аморель. Он сразу понял, что у Эльзы непременно откроются глаза на то, что он собой представляет, и что женится он на ней исключительно ради денег. У него была всего одна ночь, чтобы принять меры, после которых замужество станет для девушки неизбежным а там пусть себе её глаза открываются как угодно широко, дело будет сделано; её чувства при этом в расчет не принимались. И он выбрал самый очевидный способ. Миссис де Равель, которая выработала своего рода шестое чувство в отношении всего, что касалось Скотт-Дейвиса, той ночью услышала, как в коридоре скрипнула половица. Она встала с постели и выглянула в щелку двери — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Скотт-Дейвис скрылся в комнате Эльзы.

— Ох, — выдохнула Аморель срывающимся от волнения голосом. — Но почему же она не попыталась его остановить, или не позвала Этель, или не предприняла еще что-нибудь?

— Разве миссис де Равель производит впечатления такой уж доброжелательной особы? — спокойно ответил Шерингэм. — Она приготовила свои розги для Эрика, которые, как она считала, должны была привести его в повиновение, к тому же она ненавидела Эльзу. Ей вообще свойственна безжалостность кошки, мучающей мышь, и поэтому возможность жестоко отомстить сопернице с помощью самого Скотт-Дейвиса ее позабавила, пусть даже для этого ей пришлось допустить, чтобы и любовник получил некоторое удовольствие. Должно быть, той ночью она испытывала страшные муки ревности, но вынесла их, убедив себя, что так она сможет как нельзя лучше отомстить Эльзе. Однако, как и большинство эгоцентричных людей, она недооценила своих соперников. Эрик не пришел к ней как побитая собачонка на следующий день, напротив, он бросил ей в лицо известие о своей помолвке как пощечину. И Эльза Верити не отвергла его с отвращением, узнав о нем все правду. Она решила, что это ниже ее достоинства, и предпочла его застрелить.

— И что же, Сильвия сама вам это рассказала? — удивилась Аморель.

— Скажем, она призналась под моим давлением, — осторожно ответил Шерингэм. — Она сказала, что видела, как Скотт-Дейвис заходил в комнату Эльзы. Я спросил её, почему же она сразу не предприняла никаких шагов, а она в ответ только зевнула и пожала плечами, мол, с какой стати она должна была вмешиваться, это вообще не ее дело, пусть себе люди развлекаются как хотят. Хотя ее истинные мотивы были очевидны.

— Но ей-то не приходило в голову, что Эльза…

— Застрелила его? Нет, конечно. Она с самого начала недооценивала ее, и продолжает делать это и сейчас. К тому же она была уверена, что это совершил ее муж в припадке ревности.

— А как, по-вашему, Эльза это сделала? — невозмутимо поинтересовалась Аморель.