Читаем без скачивания Батарейцы - Николай Петрович Варягов

— Андрей, я беру на себя этих гавриков и танк, ты караулишь дверь дома. Следи за мной. Шума не поднимаем. В случае чего — в окно гранату и уходим в лес. Понял?

Шалунов кивнул и устроился между окном и дверью. Садовский отступил за деревья и осторожно, кустиками, двинулся к «тигру».

Один гитлеровец влез в танк, другой стал подавать ему какие-то ящики. Садовский выждал, когда немец скрылся в люке, а второй нагнулся к ящику. Затем Юрий подкрался к танку и замер. Первый немец высунулся из люка и, переняв у напарника ящик, снова скрылся из виду.

Садовский мгновенно подскочил к наклонившемуся над ящиком фашисту и ударил его ножом в спину. Танкист ткнулся носом в землю. Подхватив валявшийся ломик, Юрий вскочил на танк. Как только из башни показался второй фриц, Садовский ударил и его. Гитлеровец повалился вниз.

В мгновение ока Шалунов оказался возле танка и, нырнув а люк, занял место механика-водителя. Садовский влез следом за ним, сел к пушке.

Шалунов завел двигатель.

— Разворачивай на шоссе. Двинем к штабу, — скомандовал Садовский.

Шалунов развернул машину и дал полный газ. Спустя час они оказались у штаба. Бой там кипел вовсю.

Прорваться через позиции полка фашистам не удалось. Наконец 2 мая противник прекратил огонь и начал сдаваться в плен. Гитлеровцы шли поодиночке, группами, а то и целыми колоннами. Молча бросали к ногам советских воинов оружие и понуро брели дальше.

Часов в семнадцать к огневой третьей батареи подошла группа гитлеровцев — с полсотни, а то и больше. Впереди шел высокий лейтенант — без пилотки, с лицом, обросшим рыжей щетиной. Весенний ветер шевелил его белесые волосы. Поравнявшись в Васнецовым, он не поднял от земли глаз. Николай скользнул было по его фигуре взглядом — мало ли прошло в тот день фрицев мимо, — но в последний миг что-то насторожило его.

Он силился понять, что, но никак не мог. И вдруг вспомнил: косой шрам.

— Сержант, — еще не зная почему, окликнул Васнецов конвоира. — Останови-ка лейтенанта.

Сержант обернулся.

«Да, да! Кажется, знакомца встретил!» — понял Васнецов.

Конвоир подошел к пленному, тронул его за плечо. Лейтенант оторвал глаза от земли.

— Старший лейтенант зовет, — показал сержант на Васнецова.

Николай шел к нему медленно, тяжело, точно на ногах у него были пудовые сапоги. Его лицо было сосредоточенно, брови сошлись к переносице. Метрах в трех от пленного Васнецов остановился, еще раз посмотрел на него, спросил:

— На Северном Кавказе были?

Лейтенант насторожился, опустил глаза и глухо, словно про себя, произнес:

— Нет, не был.

— Были. Унтер-офицером. Не помните нашу встречу? Или не хотите вспоминать?..

— Нет, нет, — твердил пленный. — Не был.

— Хорошо, я напомню.

Васнецов расстегнул полевую сумку и вытащил из нее помятую на сгибах, пожелтевшую от фронтовых передряг фотографию, трофей одного из боев. Именно В документах пленного унтер-офицера с косым рваным шрамом на правой щеке оказалась пачка фотографий. Снимки рассказывали о жестокостях матерого фашиста на советской земле.

Фотография кочевала с Николаем с фронта на фронт. Давно выброшен пришедший в негодность планшет. Но фотоснимок — свидетельство жестокости нациста — выбросить не решался. «Пусть лежит», — не раз говорил он себе, перебирая свои нехитрые фронтовые бумаги.

И вот теперь эта встреча…

— Вы на снимке? — шагнул к пленному Васнецов.

При взгляде на снимок лейтенант съежился, задрожал, силясь что-то сказать, но лишь скривил нервные тонкие губы и выдавил из себя:

— Гитлер капут!

— Да не тряситесь вы так. Трогать вас никто не собирается.

Старший лейтенант снова показал гитлеровцу фотографию. На ней была запечатлена повешенная девушка.

— О боже! — лепетал фашист. — Нет, это не я…

— О боге вспомнили? Раньше нужно было помнить, когда людей безвинных убивали.

— В чем дело, товарищ старший лейтенант? — спросил Васнецова подошедший капитан.

— Вот «знакомого» встретил, — обернулся на голос Николай. — Не признается только. Смотрите.

Васнецов подал капитану фотографию.

— Интересно, интересно…

Капитан несколько раз сравнил пленного лейтенанта с унтер-офицером на снимке.

— Разберемся, старшой, — перевел он взгляд на Николая. — Спасибо тебе.

Капитан положил фото в карман и посмотрел на конвоира.

— Смотрите за ним зорко, не ровен час, еще удерет.

В штабе полка готовились к похоронам погибших. Данильченко распорядился о том, чтобы братскую могилу вырыли на скате, поросшем молоденькими березками, о высылке бронетранспортеров и машины для перевозки павших.

Григорию Митрофановичу довелось пережить больше, чем кому-либо в полку. В трудную пору кровавых схваток подполковник Данильченко всегда находился на огневых. Его присутствие вселяло уверенность в людей.

Каждую весть о гибели подчиненных Данильченко воспринимал сердцем, хотя окружающем старался не показывать этого. Лишь морщинки у глаз да крупные желваки на скулах, глубоко запавшие глаза выдавали его боль.

Данильченко решил посмотреть оборону батарей. Возможно, подполковнику захотелось еще раз увидеть поле боя, на котором его части пришлось выдержать самый трудный бой. А может быть, он решил собраться с мыслями перед разговором с оставшимися в живых воинами.

Бронетранспортер вез Данильченко мимо обезображенного взрывами, иссеченного осколками ельника, вывороченных с корнем берез. Не доезжая до перекрестка лесных дорог, Григорий Митрофанович дотронулся до плеча водителя:

— К Волкову.

И тут же сознание обожгла мысль: «Волкова-то нет в живых, а я его по-прежнему числю…»

Он свернул на огневую позицию четвертой батареи. Ведь совсем недавно, под утро, был там.

Бронетранспортер выехал на огневую. Данильченко вышел из машины. Теперь картина схватки открылась ему широкой панорамой. Перепаханная вдоль и поперек взрывами, начисто лишенная зелени огневая позиция, разбитые орудия, обвалившиеся траншеи, невдалеке сгоревшие остовы бронетранспортеров, танков, самоходки, покалеченные грузовики, перевернутые повозки… Среди них, группами и вразброс, лежали убитые. В гимнастерках — реже, в серо-зеленых мундирах — гуще.

Подполковник подошел к искореженному, обглоданному пулями и осколками орудию. Опершись спиной о щит, уронив голову на грудь, сидел воин. По волнистым волосам, по фигуре Данильченко узнал старшего сержанта Ивана Закутского. Один из лучших в полку командиров орудий. С затылка к уху — засохшая полоска крови. Значит, дрался до последнего. Подполковник узнавал среди погибших командиров орудий, разведчиков, связистов, водителей… С одними был хорошо знаком по боевым делам, вручал им награды, других видел не раз и запомнил в лицо.

Данильченко прошел дальше и среди лежавших на земле увидел Волкова. Лицо — в запекшейся крови, правая рука перебита в локте и неестественно отброшена за спину.

— Ах, Паша, Паша, как же это ты? Кто будет учить детей в твоей деревне? Родной ты мой, боевой товарищ Прости, что не уберег…

Командир полка опустился на иссеченное осколками дерево и обхватил голову руками.