Читаем без скачивания Страж фараона - Михаил Ахманов

Слишком их много, понял Семен, добравшись до середины зала. Колесничие одолевали, старались пробиться на галерею, к верхним покоям дворца, и бой шел уже на лестнице, где Хенеб-ка оборонялся с остатками царской охраны. Среди них был кто-то еще, какие-то люди в богатых одеяниях – может быть, вельможи или слуги Хатшепсут, взявшиеся за мечи и топоры. Они рубили и кололи, убивали и падали под ударами, и Семену вдруг показалось, что там мелькает стройная фигура брата, а перед ним – в доспехах, с поднятой секирой – маячит Хоремджет. Этот миг тянулся и тянулся, наполняя душу ужасом; сейчас топор опустится, и…

Он заревел, как раненый бык, и в боковых проходах, а также где-то позади отозвалось: «Сохмет! Сохмет!» С двух сторон, следом за группами окровавленных колесничих, в зал ворвались копьеносцы Хорати, а за спиной раздался голос Усерхета: «Руби мятежников, пантеры! С нами Амон и Сохмет! Руби!»

– Лучники, господин, – прохрипел над ухом Техенна. – Может, останемся живы… Если свои не проткнут по ошибке.

Человек в доспехах обернулся, отступил с опущенной секирой, и Семен узнал Хоремджета. Глаза его светились торжеством, движения были уверенными, властными – несмотря на подоспевших лучников, он сохранил преимущество в людях. И дрались его бойцы как дьяволы – видно, понимали, что дело зашло далеко и есть для них одна альтернатива: либо пан, либо пропал. Или, с учетом местного колорита, финик в меду против кайла в каменоломне.

– Туда! – Семен ткнул секирой, показывая на лестницу. Его отделяли от Хоремджета шагов тридцать или тридцать пять и добрая сотня воинов; пробиться через этот заслон казалось невыполнимой задачей. Оттолкнув Ако, прикрывавшего его щитом, он поднял топор на длинной рукояти и закрутил в воздухе. Сверкающая сталь вращалась с хищным свистом, кружилась все стремительней, и колесничие прянули в стороны, пытаясь укрыться среди колонн и статуй. Он быстро продвинулся на три-четыре метра, ломая лезвия подставленных клинков и топорища секир, снес чью-то голову, поскользнулся в лужице крови, но удержал равновесие. Сс-шш… сс-шш… – пела сталь над его головой, и ей аккомпанировали лязг и треск вражеского оружия.

Он преодолел еще несколько метров под крышей смертельного зонтика, вышибая из камня искры, когда топор касался массивных колонн. Сполохи внезапно рожденных огней пугали колесничих; может быть, им чудилось, что этому гиганту помогает бог, бросающий в них пламенные стрелы. Один из обожженных завопил, но голос его перекрыла команда Хоремджета:

– Достаньте его! Дротиками! Скорей!

Семен метнулся за цоколь ближайшей колонны, присел – два дротика скользнули над ним будто змеи с бронзовыми жалами – выпрямился, отбил тянувшийся к груди клинок и обнаружил, что между ним и Хоремджетом легло пустое пространство. Бой на лестнице и в зале прекратился, лязг и шум внезапно стихли, и только хриплое дыхание разгоряченных схваткой людей нарушало тишину. Он поднял лицо к галерее. Там, простирая руки с жезлом и плетью над притихшим залом, стояла Меруити – в длинном, ниспадающем до пола платье и пышном парике, увенчанном двойной короной. Белая, высокая, и красная, широкий обод с коброй-уреем… Символ власти над Верхним и Нижним Египтом…

– Остановитесь! – сказала Меруити громким звенящим голосом. – Я, Маат-ка-ра, золотой Гор, владыка Обеих Земель, а также ваших тел и душ, повелеваю: остановитесь! Верные будут награждены, виновные – наказаны, но я обещаю сохранить им жизнь. Всем, кроме одного человека, лишенного чести!

Ее гневный взгляд упал на Хоремджета, жезл протянулся к нему, и все в огромном зале поняли, кто здесь верные, а кто – виновные.

Лицо царицы застыло, губы сжались, потом между ними блеснула полоска зубов, и два слова, будто два камня, рухнули в зал:

– Убейте его!

Семен шагнул вперед, сжимая секиру и не спуская с Хоремджета глаз. Тот побледнел, но руки его не дрожали, и лезвие окровавленного топора смотрело в грудь противнику.

– Кажется, сегодня не твой день, – произнес Семен. – Лица богов от тебя отвернулись, военачальник.

– Кто знает их волю? – Хоремджет ухмыльнулся краешком рта. – Мы ведь ее не слышали… – Голос его внезапно окреп. – А слышали слабую женщину, для чьей головы корона Та-Кем слишком просторна и тяжела! Место ей – на ложе, и там она будет в грядущую ночь. На мягком пышном ложе!

– Не на твоем, – сквозь зубы пробормотал Семен, поднимая секиру.

Лезвия скрестились с лязгом, и Хоремджет пошатнулся. Щеки его побледнели еще сильней; казалось, он понял в это мгновение, что уступает противнику во всем – в телесной мощи и оружии, в ловкости и быстроте, а главное – в предназначении судеб; боги и правда были не на его стороне.

Но дух его был не сломлен.

– Знаешь, скольких я отправил к Сетху? – прошипел он, впившись в Семена бешеным взглядом. – В стране Хару и в стране Джахи и даже у Перевернутых Вод имя мое вспоминают с ужасом… Я сделаю то же, что делал там: вырву твою печень и скормлю гиенам!

– Не стучи кадыком, фраер, – сказал Семен. – Нынче ваши сидят в глубокой и не пляшут!

Для поношения врагов «великий и могучий» был, разумеется, уместнее языка роме. Жаль, что Хоремджет ничего не понял!

В течение минуты или двух они обменивались сильными ударами, и блеск зарубок на топоре Хоремджета подтверждал, что бронза уступает стали. Лоб военачальника оросился потом, задрожали губы, глаза метались по сторонам, приказывая, умоляя: дротики!.. метните дротики!.. Но ни одна рука не поднялась, ни одно копье не прорезало воздух. Бросив взгляд на галерею, Семен увидел, что Меруити по-прежнему там – стоит в царских регалиях, вздернув маленький упрямый подбородок, тянет плеть и жезл к потолку, напоминая, что в воле ее отныне кары и милости, смерть и жизнь. Пора кончать, подумал он, загнав Хоремджета в угол между стеной и основанием лестницы.

Он подцепил топор противника крюком, дернул, пригибая к полу, и тут же стремительным движением послал секиру, точно копье, вперед и вверх, трехгранным острием под челюсть. Голова Хоремджета откинулась, затылок стукнулся о камень, глаза остекленели; струйки крови хлынули из носа и уголков рта. Он умер мгновенно, не успев ни крикнуть, ни застонать – железный штырь пробил дыхательное горло и впился в мозг. Секунду-другую Семен, стиснув топорище, держал Хоремджета словно жука, приколотого к стене, потом выдернул пику и отступил назад. Мертвое тело качнулось и рухнуло к его ногам.

– Жил, как пес, умер, как крыса, – пробормотал Семен и направился к лестнице.

Они собрались в малом тронном зале – вельможи, военачальники, жрецы, вернейшие из верных, разделившие с царицей надежду, неуверенность и страх – все, что выпало им в это утро. Из нижних покоев дворца еще не убрали погибших, и запах крови пропитывал воздух тяжелыми душными миазмами. Сквозь окна струился полуденный зной и слышались резкие команды Усерхета, Хорати и теп-меджет: одни из них расставляли в парке караульных, другие подгоняли солдат, выносивших мертвые тела, третьи осматривали пленных мятежников, проверяя, крепко ли их повязали и не осталось ли у кого оружия.

Хатшепсут сидела в кресле, все еще в парике и короне, стискивая в тонких пальцах царские регалии. Официальное восшествие на престол, процедура долгая, торжественная, утомительная, была еще впереди, но власть уже принадлежала ей – женщине-фараону с тронным именем Маат-ка-ра, что означало «Богиня истины, душа бога солнца». Власть ее являлась неоспоримым фактом, признанным всеми мужчинами, что столпились у кресла владычицы Та-Кем. Их было полтора десятка: Хапу-сенеб и Инени в белых одеждах и леопардовых шкурах, дряхлый полководец Саанахт, едва державшийся на ногах от волнения, Нехси, царский казначей, Сенмут – еще не смывший кровь, с рукой, обмотанной повязками от локтя до запястья, невозмутимый Хенеб-ка, Нахт, хранитель сокровищницы, хаке-хесеп столичного нома и несколько других вельмож. Ждали Инхапи и градоначальника Пенсебу; первый должен был удостоиться чина правителя Дома Войны, сменив на этом посту Саанахта, второй – доложить, что порядок в Уасете восстановлен, что мятежных чезу удавили, а их солдат лишили чести и ведут к кораблям для отправки на юг.

Семен стоял у окна, считал синяки да ссадины, посматривал в знойное небо цвета поблекшей бирюзы, а на царицу старался не глядеть. Там, в кресле, сидела сейчас не его Меруити, не сказочная фея с гибким станом и бедрами, как греческая амфора, а повелительница самой могучей державы текущих времен. Глаза ее были суровы, локоны спрятаны под париком, тело – под плотной одеждой, а губы – прекрасные, яркие, но изрекавшие лишь приговоры и повеления – сейчас не располагали к поцелуям.

В зал, кланяясь и приседая, вошел управитель дворца, бросил почтительный взгляд на владычицу. Она чуть заметно кивнула, разрешив говорить.

– Великий Дом, дочь Гора…