Читаем без скачивания Демон против люфтваффе - Анатолий Минский

По моему мнению, этот самолёт, чудо деревообрабатывающей и мебельной промышленности, не может служить гордостью советской авиации. Мягко говоря. Сами пилоты, если верить Сафонову, зовут его "лакированный гроб". Но шутки шутками, а вооружены ЛаГГи неплохо, поэтому лучше не попадаться им в прицел.

— Первы, вниз и гоу — гоу ту Ваенга!

— О'кей, — согласился со мной майор, наполняя эфир смесью русских и ломаных английских слов. — Олл даун! Все вниз!

Мы продемонстрировали им звёзды. Что, высунуть из кабины руку и ещё фак показать? Раций на летающих роялях нет, привет не передашь.

Полубочка, ручку на себя, и "Киттихоки" ссыпались вниз. В последний миг перед тем, как выровнять машину над сопками, привычно подставив тело перегрузке, я обнаружил красные струи трассеров метрах в десяти от кабины! Трое ужасно отважных парней кинулись атаковать нас в пикировании, разгоняясь на деревянных самолётах до добрых семи сотен, если не больше.

Я видел много смертей и миллионы душ в посмертии, но эта… Сафонов надтреснутым голосом передал наземным службам, что на окраине Мурманска из‑за ошибки в пилотировании разбились три ЛаГГа. Дежа — вю. Как два юных испанца в лабиринте мадридских улиц. Это моё проклятие — вокруг меня люди гибнут ни за что?

Мы описали круг у трёх костров. Один на честном слове вывернул над снегом и упал в километре. Не исключено, тот самолёт просто разрушился при пикировании.

Хорошо знаю по "Харрикейнам": если машина побывала в бою и поймала винтовочную пулю в элемент деревянного силового набора, в этой точке конструкция ослаблена. А если дырку подчистили — замазали, с виду всё цело. Поэтому деревянные самолёты то проявляют невероятную живучесть, возвращаясь на аэродром с чудовищными пробоинами, то вдруг просто разламываются в воздухе от перегрузки. Трём новичкам явно дали не самые свежие ЛаГГи, да их ведущий слишком увлёкся атакой в пикировании. В нём ни один русский истребитель не сравняется ни с "Мессершмиттами", ни с "Китти".

Больше мы с Робертом в Заполярье не летали и с болезненным любопытством ждали последствий этого нелепого боя. За день до отправления в Иваново в комнату ввалился Сафонов, с размаху швырнув ушанку на койку. Из его сумбурных объяснений я понял следующее.

Во — первых, ему вставили пыжа по самые гланды. Видите ли, он в воздухе не смог объяснить трём дурошлёпам из соседнего полка, что мы — не из Люфтваффе. Выбрал фашистское построение — четвёрку, нет чтобы по — советски, звеньями по трое, тем ввёл в заблуждение пилотов ЛаГГ-3. Хотя вряд ли какой самолёт настолько трудно перепутать с "Мессершмиттом", как "Киттихок". Во — вторых, два сбитых "Мессера" не засчитали в актив его авиаполка, потому что официально была операция соседей, и им записали сразу три машины, падение которых подтвердила служба ВНОС. То есть потерянный в двух километрах от линии фронта "Харрикейн" чудесно сработал за немца. Стоит ли говорить, что в тот вечер мы набухались, и даже Кривощёков не отвертелся.

Печально, но моему напарнику по каким‑то причинам не позволили ехать вглубь страны. В случае чего некому подтвердить, что я — английский джентльмен, а не русский дезертир Бутаков, по совместительству — Герой Советского Союза. И переводчика не выделили, для одной персоны получилась бы слишком большая честь. Поэтому Заполярье я покинул с весьма нехорошим чувством.

Состряпал бодряческое письмо Мардж, отправленное с британским моряком, возвращающимся на острова. Домой! А я тут — как бы дома, ваняткиной частью натуры. Только и ему, похоже, социалистическая реальность не слишком по душе, хоть и пытается сохранить верность делу Ленина — Сталина. Посмотрим, что нам судьбой уготовано в Иваново.

Глава двадцать четвёртая. В тылу

Его, до войны занятого преимущественно лёгкой промышленностью, называли городом невест. Масса девушек попала сюда по комсомольским путёвкам. В суровом феврале 1942 года я насладился обществом только одной ивановской невесты, давно пропустившей брачный возраст. Понятно, что насладиться прелестями и не пытался.

— Римма Леопольдовна, — веско представилась она. — А это есть Сергей Николаевич Иконников, который был есть сейчас старший технический лейтенант авиационного полка запаса.

После безукоризненного лондонского произношения Кривощёкова сия перезрелая дева меня несколько шокировала.

— Где вы учили английский, мэм? — спросил я её, когда в сопровождении Иконникова мы двинулись к армейской полуторке.

— Ивановский институт новых иностранных языков, — гордо ответила та. — Теперь я есть работаю лучший учитель английского языка на Ивановская область.

Честное слово, даже обладатели Креста Королевы Виктории не говорят о своём почётном звании с таким апломбом. Но справедливости ради нужно сказать, Иконников понравился мне ещё меньше. Первоначально на уровне инстинктов, потом оказалось, что интуиция не подвела.

К счастью, в расположении 22 запасного авиаполка обнаружился специалист из Альбиона, командированный сюда ради "Харрикейнов", инженер с фирмы — производителя. С ним мы поделили комнату в общежитии, даже отдалённо не напоминающую хоромы в Ваенге.

Больше никаких разносолов и деликатесов, мисс Римма снабдила талонами на питание в столовке, и тут мне полагалось обслуживание по местным аскетическим стандартам военного времени, без экивоков и попыток произвести "правильное" впечатление на заграничного гостя. Теперь яичница, бекон и чай с молоком показались далёкой несбыточной кулинарной мечтой.

Старший лейтенант Иконников, в общем‑то, неплохой эксперт по вооружению, поразил зоологической ненавистью ко всему несоветскому ещё больше, чем переводчица незнанием английского. Помню, тыкая пальцем в "Харрикейн", он разразился длинной речью, объясняя мне, что присланная иностранная техника — полное говно.

— Удивительная картина… Стоит какой‑то горбатый, неуклюжий самолёт, непохожий на наш стройный ЛаГГ-3. Никаких описаний и инструкций с самолётом получено не было. Технический состав осваивал эту технику самостоятельно, немало горя хлебнул при обслуживании и ремонте этого самолёта. Самолёт предназначался для полётов с идеально ровных бетонированных аэродромов. Винт деревянный, устаревшей конструкции, когда на всех советских самолётах давно металлические. Окраска пустынная, к зимней эксплуатации не подходит. Рассчитан только на бетонные полосы, на наших же грунтовых аэродромах и полевых площадках его обшивка легко повреждается. Отсутствие воздушных фильтров приводит к преждевременному выходу из строя мотора и, как следствие, к вынужденным посадкам и поломкам. Самолёт оказался не приспособленным к эксплуатации в зимних условиях. При запуске моторов зимой технический состав выбивался из сил (18). Ни одной пушки! Только пулемёты. Моё мнение — лучше вообще на фронт такие не посылать.

Добавьте к этому перевод на английский в стиле института новых языков, и общее впечатление от ивановских персонажей вышло, гм… соответствующее. Я попробовал возразить — техническая документация на "Кобры" выслана в достаточном количестве!

— Но она же на иностранном языке, — возмутился инженер.

— Она непонятно написана, — гордо "перевела" мадмуазель.

Ну да, английский здесь непонятен, особенно в толковании Риммы. Что, подарив "Харрикейны" с "Кобрами", англичане и инструкции к ним должны переписывать?

Началась сборка первой машины. Естественно, уже налетавшей часов тридцать — сорок, часть болтов и мелкого крепежа утеряна, повторный монтаж всегда сопряжён с трудностями. Но, по мнению Сергея Николаевича, неприятности обусловлены исключительно происками мирового империализма.

— Почему вы не поставляете нам новейшие истребители? Где "Спитфайр"? — он взял меня за собачку молнии на куртке и требовательно, с обвинительным выражением заглянул в глаза. — Когда Красная Армия несёт на себе основную тяжесть войны с фашизмом, почему вы не даёте нам лучшее?

Неужели я похож на Черчилля, в компетенции которого этот вопрос? Чуть было не пошутил, невольно выдав избыточное понимание великого и могучего. Удалось вовремя спохватиться. Римма свет Леопольдовна куда‑то опять сдриснула, и мы остались без её сомнительных услуг. Уж так захотелось ответить: где вы были, когда Британия в одиночку боролась и с нацистами, и с фашистами (русские почему‑то не видят разницу между ними), и с Советским Союзом, поддерживающим Рейх. И выстояла! Невнятно промычал только:

— Ноу "Спитфайр".

— Ноу — хреноу, — передразнил старлей. — Ничего от вас толковее не услышишь.

Когда лучшая областная учительница начала переводить инструкцию о предполётных процедурах для пилота, я уж не знал, куда деваться. Помню, стоим мы у "Харрикейна", и Джеральд, услышав слова "открыть фонарь кабины", сдвигает остекление назад. Римма отчеканила: "лётчик должен открыть лампочку у себя в кабине". Русские "специалисты" хором бросились на поиски той лампочки, затем махнули рукой — всё равно в этой стране по инструкции ни одна техника не обслуживается.