Читаем без скачивания Американец - Генри Джеймс

— Я очень хотела познакомиться с вами, — снова сказала герцогиня. — C’est positif![115] Прежде всего я обожаю ту, на ком вы собираетесь жениться, это самое очаровательное создание во всей Франции. Смотрите, обращайтесь с ней хорошо, не то вы обо мне услышите. Правда, с виду вы человек добрый. Мне говорили, что вы — фигура необычная. Чего только я о вас не наслышалась. Да, да! Это все правда?

— Не знаю, что вам рассказывали, — ответил Ньюмен.

— О, о вас ходят легенды. Мне говорили, что карьера у вас была очень переменчивая, очень bizzáre.[116] Кажется, десять лет назад вы основали на вашем Западе целый город, где проживает сейчас миллион человек? Или полмиллиона? И вы — единственный владелец этого процветающего поселения и посему сказочно богаты. И станете еще богаче, если только не будете дарить дома и земли без всякой выплаты ренты всем, кто обязуется не брать в рот сигары. И, как нам сказали, вас через три года сделают президентом Америки.

Герцогиня поведала эту престранную «легенду» гладко и бесстрастно, и Ньюмену подумалось, что все это прозвучало так, словно знаменитая старая актриса прочла отрывок из комической пьесы. Не успела герцогиня закончить, как наш герой разразился громким неудержимым смехом.

— Дорогая герцогиня, дорогая герцогиня, — забормотал извиняющимся тоном маркиз.

К дверям комнаты сразу подошли несколько гостей посмотреть, кто позволяет себе смеяться над герцогиней. А та продолжала свой монолог тихо, спокойно и уверенно — будучи герцогиней, она не сомневалась, что ее слушают, а старушечья любовь поболтать делала эту великаншу безразличной к мнению окружающих.

— Нет, я вижу, вы человек очень примечательный. Иначе вы не смогли бы расположить к себе нашего доброго маркиза и его достойную матушку. Их милость не всякому удается заслужить, это люди требовательные. Я вот и сама не уверена, пользуюсь ли сейчас их расположением. Что скажете, Беллегард? Ведь теперь я знаю: чтобы вам понравиться, надо быть американским миллионером. Но главная ваша победа, дорогой сэр, — это то, что вы угодили графине. Она же разборчива, как сказочная принцесса! Просто чудо, что вы ее завоевали! В чем ваш секрет? Конечно, я не жду, что вы откроете его перед всеми этими господами, но заезжайте как-нибудь ко мне и явите ваши таланты.

— Секрет не мой, а мадам де Сентре, — ответил Ньюмен. — А заключается он в ее необычайном милосердии. Словом, о нем надо спросить у нее самой.

— Хорошо сказано! — воскликнула герцогиня. — Премило для начала. Как, Беллегард? Вы уже уводите месье?

— Я обязан выполнить свою роль, дорогой друг, — ответил маркиз, показывая рукой на других гостей.

— О, я знаю, какой вы усердный хозяин. Ну что ж, мое желание исполнилось, я познакомилась с месье. Он — умница! И пусть не возражает — так и есть. Прощайте!

Следуя за маркизом в другую комнату, Ньюмен спросил, чем знаменита эта герцогиня.

— Влиятельнейшая дама во Франции, — ответил Беллегард.

Затем он представил своего будущего зятя по меньшей мере двадцати персонам обоего пола, отбирая их, по-видимому, по тому, насколько в них проявлялся аристократизм. В одних случаях на лицах тех особ, с кем знакомили Ньюмена, было ясно написано, что они принадлежат к высшей касте, часто же он догадывался об этой принадлежности лишь благодаря кратким, но выразительным характеристикам, которые давал им хозяин дома. Среди его новых знакомцев были мужчины, как крупные и величавые, так и мелкие, суетливые, были дамы некрасивые, в пожелтевших кружевах и сомнительных драгоценностях, но встречались и прехорошенькие, чьи белоснежные плечи не прикрывали ни драгоценности, ни что-либо другое. Все свидетельствовали Ньюмену свой искренний интерес, все одаривали его улыбками и заверяли, что очень рады познакомиться, и каждый глядел на него с той мягкой твердостью людей из хорошего общества, которая дает понять, что руку вам протянут, но пальцы, сжимающие монету, не разожмут. Если маркиз, обходя комнаты, напоминал проводника с медведем, а все происходящее перекликалось с сюжетом сказки о Красавице и Чудовище, то следует заметить, что присутствующие, по-видимому, находили медведя вполне схожим с представителями человеческого рода. Самому Ньюмену казалось, что его знакомство с друзьями маркиза было обставлено «очень приятно», другого слова он подыскать не мог. Приятно было, что ему оказывали столько откровенного внимания, приятно было слышать из уст, над которыми красовались заботливо подстриженные усы, отточенные, приправленные юмором любезности, приятно было замечать, как умные француженки — а Ньюмену все они казались умными — поворачиваются спиной к партнерам, чтобы получше разглядеть этого странного американца, за которого собралась замуж Клэр де Сентре, и награждают экспонат чарующими улыбками. Но вот, отвернувшись от парада улыбок и других знаков внимания, Ньюмен поймал на себе тяжелый взгляд маркиза и сразу спохватился. «А не строю ли я из себя дурака, — пришло ему на ум, — может, я разгуливаю здесь, как терьер на задних лапах?» Тут он заметил в другом конце комнаты миссис Тристрам, расстался с месье де Беллегардом и начал пробираться к ней.

— Как по-вашему, я не слишком запрокидываю голову? — спросил он свою приятельницу. — Вам не кажется, что у меня под подбородком виден замок от поводка?

— Мне кажется, вы, как все счастливые люди, выглядите очень смешно, — ответила миссис Тристрам. — Не более и не менее смешно, чем другие счастливцы. Я минут десять наблюдала за вами и за маркизом де Беллегардом. Ему все это в тягость.

— Тем паче надо быть ему благодарным — взявшись за дело, он довел его до конца, — ответил Ньюмен. — Однако пора и честь знать. Больше не стану его обременять. Но вы правы — я страшно счастлив. Даже не могу устоять на месте. Позвольте вашу руку и давайте пройдемся.

Он провел миссис Тристрам по всем комнатам. Их было великое множество: украшенные ради празднества, переполненные нарядными гостями, они, несмотря на несколько поблекший вид, вновь обрели прежний блеск. Глядя по сторонам, миссис Тристрам тихо отпускала колкие замечания насчет гостей. Но Ньюмен отвечал рассеянно, он вряд ли ее слышал, его мысли были заняты другим. Он упивался радостным сознанием успеха, свершения задуманного, триумфа. Внезапный страх, не выглядит ли он глупцом, улетучился, и он испытывал теперь только глубокое удовлетворение. Он получил то, к чему стремился. Вкус успеха всегда манил его, и ему везло — он ощущал его не раз. Но никогда прежде вкус этот не был так сладок, никогда так много не сулил, никогда к нему не примешивалось столько блеска и веселья. Огни, цветы, музыка, разодетая толпа, ослепительные женщины, драгоценности и даже сама непривычность чужого, но звучного говора вокруг — все служило живым символом и гарантией того, что он добился цели и собственными усилиями проложил сюда дорогу. Однако, если Ньюмен и улыбался шире обычного, не тщеславие раздвигало его губы, ему ничуть не хотелось, чтобы на него показывали пальцем, он не жаждал личного успеха. Доведись ему, оставаясь невидимым, заглянуть в особняк Беллегардов через дыру в крыше, открывшееся зрелище порадовало бы его ничуть не меньше. Он счел бы увиденное свидетельством своего преуспеяния и укрепился бы в уверенности, что на жизнь надо смотреть легко, к чему рано или поздно сводились все его наблюдения. А сейчас чаша успеха нашего героя была полна до краев.

— Прекрасный бал, — сказала, немного пройдясь, миссис Тристрам. — Ничто не оскорбляет мой взор, кроме вида моего мужа — вон он стоит, прислонившись к стене, и беседует с каким-то незнакомцем, которого, небось, принимает за герцога, а тот — я почти уверена — ведает здесь освещением. Как вы думаете, нельзя ли их разлучить? Может быть, опрокинуть лампу?

Неизвестно, внял ли бы ее призыву Ньюмен, который не видел ничего зазорного в том, что Тристрам увлечен разговором с искусным мастером своего дела, но в эту минуту к ним как раз подошел Валентин де Беллегард. Несколько недель назад Ньюмен познакомил его с миссис Тристрам, и младший брат мадам де Сентре сразу воздал должное блестящим достоинствам этой дамы и уже нанес ей несколько визитов.

— Вы читали Китса? Его балладу «Belle Dame sans Merci»? — обратилась к Валентину миссис Тристрам. — Вы напоминаете мне ее героя:

«Зачем, о рыцарь, бродишь тыПечален, бледен, одинок?»[117]

— Я одинок, поскольку вы лишили меня вашего общества, — ответил Валентин. — А выглядеть счастливым — дурной тон, это позволительно только Ньюмену. Ведь все это затеяно в его честь. Нам с вами не положено выходить на авансцену.

— Прошлой весной вы мне предрекали, — напомнил Ньюмен, повернувшись к миссис Тристрам, — что, прожив здесь полгода, я взбешусь от ярости. По-моему, срок на исходе, но самое бешеное, что я могу выкинуть, это предложить вам кофе глясе.