Читаем без скачивания У.е. Откровенный роман... - Эдуард Тополь

– What's wrong? Что не так? – тихо спросила Кимберли.

– Сейчас… подожди…

Но я уже знал, что вру. Больше того: еще тогда, когда она, стоя у моего окна с видом на неоновый пожар рекламы ночного Бродвея, пила ром с кока-колой, я, глядя на нее из глубины комнаты, вдруг понял, что что-то перегорело во мне, что я пуст. То ли эта сцена в «Романове», когда Кимберли вдруг показала свою полицейскую хватку и тренировку… то ли нью-йоркская жара… то ли просто старость… Не знаю… И даже не буду врать, что я вспомнил в этот миг Ханкалу и Грозный, и тот ужасный бой – даже не бой, а избиение, истребление, в который мы попали – хрен его знает, по наводке этой Кимберли? – и Коляна Святогорова, который там погиб… Или что я вспомнил Полину – мол, ее «светлый образ немым укором встал перед моими глазами». Чушь! Мужчины полигамны, и даже Маяковский, безумно, до самоубийства влюбленный в парижанку Яковлеву и ежедневно сочиняя ей из Москвы прекрасные стихи и телеграммы, в это же самое время (и тоже ежедневно) трахал юную московскую актрису Полонскую, которую ему подложила Лиля Брик, чтобы отыграть его у Яковлевой…

И хотя какое-то воспоминание о Полине действительно мелькнуло в моей голове, но я – если быть уж до конца откровенным – просто прогнал его, сказав сам себе: «Блин! Да ты смотри, какая женщина! Песня!», и пошел в душ, и приготовил себя…

Но что-то не сработало.

Даже в постели, когда я уже испробовал все известные мне способы мобилизации, а Кимберли – все, вплоть до французского, известные женщинам меры построения нас по стойке «смирно», мое мужское достоинство самым позорным образом вело себя как дезертир, предатель Родины и пьяный алкаш, которого невозможно поднять из канавы.

Отчаявшись, Кимберли устало откинулась рядом со мной на подушку и замерла с закрытыми глазами.

А я лежал, уставившись глазами в потолок, униженный и оглушенный своим неожиданным бессилием. Черт побери, вот, оказывается, как это приходит! Я-то думал, что импотенция – это просто страх импотенции и ничего больше. А выходит… Но почему, Господи? Ведь еще совсем недавно, всего пару месяцев назад, я по первому требованию какой-то мелюзги-банкирши был «всегда готов!», как сталинский пионер. И со всеми, кто был до нее – тоже и вне зависимости от меры моей влюбленности в них или хотя бы увлеченности этими женщинами. И вдруг тут, в Нью-Йорке, за границей – неужели это пришло?! Но на хрена мне тогда кожлаевские миллионы и вообще все на свете, если я уже импотент?! И неужели потенция – это как деньги и молодость: когда ты молод, тебе кажется, что ты будешь молод всегда, вечно и твоя потенция неиссякаема. И когда ты богат, ты думаешь, что уже схватил бога удачи за бороду и будешь богат всю жизнь. А потом, вдруг… Да, в один прекрасный, хотя нет – в один ужасный день ты вдруг видишь, что и деньги кончились, и молодость прошла, и от всего твоего былого могучего мужского достоинства осталась только функция мочеиспускательного канала…

А может быть, всему виной алкоголь? Все-таки мы с Кимберли осушили в «Романове» почти всю бутылку «Кристалла».

Что-то заставило меня скосить глаза, и я увидел, что Кимберли плачет. Беззвучно, без всхлипов, просто катятся слезы из ее закрытых глаз.

– Прости… – сказал я тихо. – I'm sorry… Это не твоя вина, ты прекрасная…

– Oh, yes! – саркастически усмехнулась она, не открывая глаз. – Я прекрасная баба, я знаю. Но fucking жизнь – где же мой мужик?.. Где мужчина, от которого я рожу ребенка?.. Мне уже тридцать четыре… – Она открыла глаза и вдруг села на кровати, легко поджав под себя ноги, в позе лотоса. И так, с поджатыми ногами, совершенно обнаженная и полногрудая, в свете огней ночного Манхэттена за окном, она стала похожа на индусскую статуэтку какой-нибудь их индусской богини плодородия. – Знаешь, – сказала она, – я чувствую, что я скоро умру… Нет, я абсолютно здорова… И во мне столько соков жизни! Но… Зачем я пошла в ЦРУ?.. Я могла бы родить дюжину детей… Посмотри на эту грудь… – И она рукой подняла свою полную, налитую грудь. – Она не кормила ни одного ребенка…

Я положил руку ей на колено:

– Ты еще родишь…

– Нет, – покачала она головой. – Я верю в предчувствия. И я была у астролога. Я скоро умру.

– Глупости… – Я притянул ее к себе, и она покорно и уютно умостилась на моем плече, и теперь мы лежали рядом безгрешно, как брат и сестра.

– Знаешь, – сказала она, – некоторые говорят, что мы с Джоном нашли себе тихую заводь. Мол, если террористы уже взрывали ВТЦ, то второй раз туда не сунутся. А Джон – нет, он уже семь лет следит за бен Ладеном и считает, что они всегда доводят дело до конца. Ты знаешь, что этот Рамзи Юзеф планировал? Он хотел обрушить башни ВТЦ одну на другую, чтобы погибли тысячи людей! Какое счастье, что Джон арестовал его в Пакистане! Я обожаю Джона…

Я промолчал. Конечно, в другой ситуации я бы не стерпел, чтобы женщина, лежа со мной, рассказывала, как она любит другого мужика. Но что я мог сказать сейчас, в моем положении бессильного импотента?

Она нашла в темноте мою руку и сжала ее:

– Не ревнуй. Джона вообще нельзя ревновать. Конечно, у него есть подруга, но дело не в этом. Знаешь его любимую поговорку? Он говорит: «Моя любовница – это ФБР. Я живу ею, я дышу ею днем и ночью». И это правда, он с семнадцати лет в ФБР, он отдал этой конторе двадцать пять лет жизни. А они назвали его Бизоном и выставили на пенсию…

Я изумленно повернулся к ней:

– Что?

Но она не поняла этого движения, а я не стал ей говорить, что и меня, Битюга, после 25 лет службы выперли на пенсию. Правда, судя по его костюму от Валентино, пенсии у нас несколько разные…

– Ладно, не буду больше о Джоне… – Она улыбнулась, даже в темноте я уловил эту улыбку в ее голосе. – А помнишь, я обещала тебе сказать, почему я выбрала тебя в Чечне…

– Помню. Ты сказала, что у меня «мужские» глаза. Что это значит?

– А то, что когда ты первый раз смотришь на женщину, ты сразу видишь, что и как ты будешь с ней делать в постели.

Я горестно усмехнулся:

– Выходит, я тебя обманул. Извини…

– Да ладно!.. Ничего… Это бывает у мужчин… В другой раз у тебя все будет хорошо, – сказала она великодушно и отерла слезы со щек. – Лучше скажи мне, как ты собираешься взять эти деньги из «Бэнк оф Нью-Йорк»?

– Я не собираюсь…

– О, перестань! Не ври. Гэбэшный полковник в отставке прилетает в Нью-Йорк, снимает квартиру на Вест-сайде и пасется возле «Бэнк оф Нью-Йорк»…

Я перебил ее:

– Как ты узнала, что я в отставке?

– Очень просто. Позвонила в Москву. У нас… ну, у ЦРУ там теперь официальный представитель.

Действительно, вспомнил я, как я не учел такого простого хода? В Москве, в американском посольстве уже шесть лет сидит официальный представитель ЦРУ…

– А ты думаешь, я стала бы напрягать своих друзей, чтобы для КГБ узнать про эти деньги в «Бэнк оф Нью-Йорк»? – продолжала Кимберли. – Я сделала это для тебя.

– Спасибо.

– Ну? Говори. Ты же знаешь, что можешь мне доверять.

И – совершенно неожиданно для самого себя – я вдруг рассказал ей все: и про убийство Кожлаева, и про его «побратима»-телохранителя Банникова, и про ребенка Полины, который живет где-то в США, но имеет все шансы стать наследником кожлаевских миллионов, если доказать, что он сын Кожлаева. И наконец, про чеченцев из Повольского банка развития, от которых Кожлаев пытался, видимо, откупиться несколькими миллионами, отправленными в Арабский объединенный банк и палестинский банк «Возрождение», но которые решили отнять у него все и теперь, как и я, тоже идут по следам его богатств.

Кимберли молча выслушала меня, а потом спросила:

– Эта Полина… Ты в нее влюблен?

– Женщина! – воскликнул я с показным возмущением. – Я рассказал тебе о миллионах долларов, которые лежат вот тут, рядом, в «Бэнк оф Нью-Йорк»! А ты!..

– Конечно, – усмехнулась она. – Ведь есть кое-что важней миллионов…

Я понял ее и – после паузы – неуверенно предложил:

– Знаешь что? Мы можем попробовать еще раз…

– Нет, дорогой, – сказала она. – Давай спать. Завтра я помогу тебе найти этого ребенка.

3 сентября я вылетел из Нью-Йорка в Майами, куда, как выяснила для меня Кимберли, переехали Глен и Семента Стилшоу из Ричборо, Нью-Джерси. Переезды такого рода здесь совершают, оказывается, почти все, кто усыновляет или удочеряет младенцев, – чтобы на новом месте никто из соседей не знал, что это не их родной ребенок, и не смог бы потом сказать об этом подросшему сыну или дочке. Поскольку в США нет прописки, людям просто нужно найти работу в другом штате, а все остальное прикладывается: исходя из своих средств или займов, которые вы можете получить в банке, вы покупаете там дом или квартиру и меняете свои, скажем, нью-йоркские автомобильные права на местные. И всё. А если вы не хотите, чтобы вас кто-нибудь вообще нашел, то можете изъять свое имя даже из телефонной книги…