Читаем без скачивания Это не любовь (СИ) - Шолохова Елена

– Как хочешь уговаривай эту девку, чтоб молчала. Потому что вот это вот, – Волобуев потряс бумажкой, – не просто крах твоей карьеры, об этом я даже уже молчу. Это уголовная статья! Точнее, даже три статьи. 292-я «Служебный подлог», 285-я «Злоупотребление должностными полномочиями» и 133-я «Понуждение к действиям сексуального характера». А это реальный тюремный срок, чтоб ты знал. И не маленький! Если она с этой своей писулькой пойдёт в прокуратуру…

Она…? Анваресу казалось, что жизнь ускользает из него, унося все краски, звуки, ощущения, и он превращается в каменное изваяние. Осознать умом происходящее никак не получалось.

– Это она… написала? – глухо спросил он. Слова дались с трудом.

– Сигнал анонимный, если ты об этом. Поступил буквально полчаса назад. Я не знаю, она это написала или кто другой. Пока это анонимка, разбираться будем на месте. Но если этим займётся следственный комитет, а такими делами именно они и занимаются, то тебе хана. Ты не просто больше никогда не сможешь работать преподавателем, ты сядешь. И все газеты будут об этом трубить. Так что думай, кто мог это накатать, кто знает про эти ваши… тьфу... Анонимки прокуратура, конечно, не рассматривает, но где уверенность, что наш аноним не пойдёт дальше и не вскроется ради такого дела? Раз, тем более, это правда.

Волобуев мурыжил его ещё час, не меньше, потом, устав, бросил:

– Всё, ступай отсюда. От работы на время проведения служебного расследования, ты отстранён.

Анварес тяжело поднялся и вышел из кабинета на негнущихся ногах. Словно сомнамбула прошёл вдоль коридора, свернул на лестницу, спустился в холл.

По пути ему встречались студенты и коллеги, с ним здоровались, но он не отвечал. Некоторые пытались что-то спросить или завязать разговор, но он с безучастным лицом проходил мимо, никак не реагируя на слова. Ему удивлённо смотрели вслед или переглядывались между собой.

108

Как добрался домой – Анварес и сам не помнил. Всё было как будто в тумане.

Но к ночи шок стал отпускать, и тогда уж вовсю развернулась боль. Накинулась, как голодный зверь.

Анварес и не предполагал, что может быть так больно, будто внутри всё искромсано, изодрано. Каждый вдох отзывался спазмом.

Голову разрывали мысли: это конец… конец всему… мама не переживёт… всё было зря… и как теперь дальше… почему она так поступила? Неужели он так в ней ошибался?

К своему стыду, Анварес поймал себя на том, что самым мучительным для него был даже не грядущий позор, который неминуем, не крах всех его устремлений и даже не угроза поплатиться свободой, хотя и от этого впору удавиться. Однако сильнее всего его ранила её подлость.

Вот в это верить отчаянно не хотелось, но беспощадная логика твердила одно: больше-то некому. Никто, кроме неё и её подруги, не знал про их отношения.

Рубцову в роли доносчицы как-то совсем трудно было представить.

Впрочем, как могла пойти на такое Аксёнова, даже в пылу обиды, тоже в голове не укладывалось. Главное, зачем ей это? Просто сделать больно в ответ? Но это даже для неё чересчур.

Может, всё-таки их кто-нибудь случайно увидел вместе?

Ну, допустим, увидел и что с того? Это, возможно, выглядело бы странно, ну, может, подозрительно. Но в докладной было чётко и однозначно написано именно про секс. И про учёбу. А об этом знать никто не мог. Никто, кроме…

А ещё на ум сразу пришла её давняя угроза: «Скажу в деканате, что вы до меня домогаетесь…». Ну вот, видимо, и сказала…

* * *

Ночь Анваресу показалась сущим адом. Он места себе не находил, задыхался, словно в горячечном бреду.

Но и с наступлением утра лучше не стало. Надо уехать, решил он. Иначе просто сойдёт с ума. Всё равно от занятий его отстранили. Возможно, Волобуев даст ему кратковременный отпуск без содержания.

Появился в институте Анварес перед обедом, чтобы наверняка застать декана. В это время тот обычно бывал на месте.

На этот раз Анечка взирала на него уже с нескрываемым отвращением, но Анварес сделал вид, что не замечает её брезгливого выражения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Добрый день, – поздоровался сухо. – Роман Викторович у себя?

Здороваться она не стала. Поджав губы, процедила:

– Я узнаю, сможет ли он вас принять.

Звонить почему-то не стала, прошла в кабинет декана сама. Через несколько секунд вернулась в приёмную.

– Пройдите.

Волобуев сидел почти в той же позе, что и вчера. На Анвареса не смотрел, читал какие-то бумаги. На приветствие тоже не ответил. И вообще вёл себя так, будто в кабинете он один.

– Могу я оформить отпуск без содержания на время служебного расследования?

Волобуев наконец оторвался от своих бумаг. Вперился в него тяжёлым взглядом. Ответил не сразу, выждал сначала длительную паузу.

– А если понадобятся твои показания? А если это дело придётся передать в следственный комитет?

– Я буду у родителей и оставлю свои контакты в отделе кадров. Если понадобится моё присутствие, я сразу же приеду.

Волобуев вновь молча уставился на него, но Анваресу эти его взгляды были мимо. Что ему какие-то взгляды в сравнении со всем остальным?

– Ладно. Даю неделю… Дурак! Кем бы ты мог быть… А теперь… Стоило оно того?

– Я могу идти?

– Иди, – вздохнул Волобуев.

К родителям Анварес решил поехать ещё и затем, чтобы рассказать им о случившемся лично. Это их и так подкосит, особенно маму. Но пусть уж лучше они услышат это от него, чем от других. А то, что найдутся такие доброжелатели, он и не сомневался.

Перед уходом Анварес заглянул к себе на кафедру, забрать кое-какие личные вещи.

Едва он возник на пороге, как оживлённые разговоры резко смолкли.

В первый миг на него воззрились, как на прокажённого, а потом смущённо отвели глаза, сделав вид, что не услышали его «здравствуйте». Ответили ему только Жбанков, Эльвира Марковна и аспирантка Таня. Таня при этом пялилась на него с неприличным интересом, завкафедрой – с плохо скрываемым осуждением, а Толя на него не смотрел, лишь поглядывал украдкой.

Находиться среди коллег было совсем невмоготу, поэтому Анварес быстро собрал свои вещи и попрощался.

Пока спускался вниз, пока пересекал холл, то и дело ловил на себе взгляды, цепкие, любопытные, презрительные, взгляды-укусы, взгляды-плевки…

109

Юлька мучилась, изводилась, ночь не спала. Никак не получалось избавиться от гнетущего чувства, от ощущения близкой беды.

Она несколько раз промотала в уме эпизод с опозданием и их встречу на лестнице. Обида, что душила её поначалу, постепенно стихла, а вот горечь осталась. Ещё и злилась теперь на себя. Анварес ей хотел сказать что-то важное, а она его оттолкнула. Может, у него была причина так себя повести? Ведь он же прощения попросил.

Ну почему его не выслушала, сокрушалась Юлька. Зачем, к тому же, сказала ему так нехорошо? Оскорбила зачем?

От одной мысли, что они могут расстаться внутри всё холодело от страха и накатывала тошнотворная паника. Ну почему позволила глупой обиде заслонить всё остальное?

Надо с ним поговорить, решила Юлька. Она предложит помириться, предложит первая. И пусть это не гордо, плевать. Лишь бы избавиться от этого мерзкого, тяжелого чувства. Лишь бы снова быть с ним.

Лёжа в кровати, она бормотала про себя: «Пожалуйста, пусть всё получится! Пожалуйста, пусть мы помиримся!».

А утром Юлька гадала: позвонить или лично сказать? Решила – лучше лично. Она будет видеть его лицо, его глаза и всё по ним прочитает. Телефон не то. Вот не захочет он с ней говорить и сбросит вызов или вообще не ответит на звонок. Лично же, хочешь-не хочешь, а выслушать придётся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

По дороге в институт Юлька нервничала так, как сроду не нервничала. Её аж потряхивало внутри, словно знобило. Как пришла – первым делом сверилась с расписанием и бегом в указанную аудиторию, пока пара не началась. Но вместо Анвареса обнаружила там другого преподавателя.