Читаем без скачивания Пейзаж с чудовищем - Татьяна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но света в этой маленькой комнате никто не боялся.
Существо… А Катя в первый миг, когда увидела ЭТО, так для себя и определила его – не человек, ОНО застыло в странной позе – на коленях, со сгорбленной спиной, вытянутыми руками и лицом, повернутым к двери на шум шагов и крики.
Миша лежал на полу навзничь между колен существа. Он отчаянно отбивался руками и сучил ногами, пытаясь вырваться. Но ОНО держало его мертвой хваткой, смыкая все сильнее и сильнее пальцы на его горле, медленно и неумолимо.
ОНО глянуло на Катю исподлобья – и не было страха или паники в ЕГО взоре, лишь великое торжество и великое наслаждение. Наслаждение, которое туманит взор и заставляет закатываться глаза, которое вырывает из горла торжествующий, почти звериный вопль похоти и силы.
Руки, сомкнувшиеся на горле ребенка…
Пятно спермы, расползающееся в паху, на серых фланелевых спортивных брюках.
Взгляд, в котором ничего человеческого…
Таким Катя узрела Ивана Фонарева.
И в первый миг не узнала.
Лицо Миши посинело, он уже не бился, а просто хрипел, теряя сознание.
– Отпусти его! – заорал Феликс, врываясь в сторожку. – Отпусти ребенка!
Фонарев привстал с колен, как-то по-обезьяньи пригнулся, одна рука его все еще сжимала горло Миши, а второй он быстро поднял что-то с пола и с диким воплем метнул в сторону двери.
Просвистело мимо Кати, в дюйме от ее головы и…
Глухой удар.
– АААААААААААААА!
Феликс закричал от боли и рухнул на землю. Острый кусок кирпича угодил ему прямо в лоб, хлынула кровь.
Фонарев разжал руки и, согнувшись, сделал огромный прыжок в сторону Кати.
– Видишь… видишь… видишь… видишь…
Его губы бормотали это, дергаясь, брызгая слюной.
Три прыжка на четвереньках…
По-волчьи…
– Видишь… видишь… видишь… видишь…
Он налетел на Катю – она пыталась ударить его, вцепиться ему в лицо, но он отбросил ее, как куклу, к стене. И снова одним прыжком очутился рядом, прижал ее к полу.
– Видишь… видишь… видишь… в короне… с хвостом… В сухой листве ветер шуршит…
Он бормотал все это, обдавая Катю вонючим дыханием, приближая свое искаженное гримасой боли лицо к ее лицу, стискивая ее горло с той же силой, с какой до этого душил ребенка.
– Видишь, видишь, видишь, видишь… в короне с хвостом…
Катя начала что есть силы бить его по рукам, затем вцепилась в эти руки, в эти скрюченные лапы, стараясь оторвать их от себя. Но он душил ее, все приближая и приближая свой рот… свою пасть к ее лицу, словно готовый вцепиться и вырвать кусок, как вдруг…
– АААААААААА!
Катя на грани потери сознания от удушья услышала этот крик, потом глухой удар – хватка Фонарева ослабла. Что-то с силой отбросило его от Кати. Раздался почти звериный визг.
Перед ее глазами плыли черные круги, а потом она кое-как приподнялась и увидела, что Феликс с залитым кровью лицом в углу сцепился с Фонаревым, подмял его под себя и начал остервенело бить головой об пол.
Катя бросила взгляд на Мишу. Он забился в угол. Лицо все еще синюшное от удушья, но он был жив!
Катя поползла к нему, кое-как встала на ноги, заслоняя его собой, ища взглядом на полу что угодно – камни, кусок железа или трубы.
Но в этот момент послышались громкие голоса, входная дверь грохнула, проем заполонили фигуры.
– ААААААААААА! – Феликс еще раз со всей силой ударил Ивана Фонарева.
А затем в сторожку ворвались охранники и полицейские. Они окружили Феликса и Фонарева.
Катя бросилась к Мише, прижала его к себе. Он никак на это не отреагировал. В шоке глядел на кучу дерущихся мужчин, которые никак не могли усмирить одного, бившегося в диком зверином припадке ярости и оглашавшего пустырь хриплыми воплями.
Глава 44
Синдром
То, что она видела и слышала, Катя записала на мобильник.
В эти удивительные сутки, когда все смешалось одновременно и встало на свои места.
Запись была совсем короткой. Все продолжалось лишь в первые пятнадцать минут, пока охранники скручивали Ивана Фонарева в узел, волокли в машину, везли к дому. И там, у дома, когда он бился на земле, еле удерживаемый охранниками и патрульными полицейскими на виду у перепуганных обитателей дома-дворца.
В общем-то это видели все. И Мещерский тоже. Но лишь Катя записала на мобильник, потому что увиденное и услышанное потрясло ее до глубины души.
Позже уже не было такого эффекта.
Да, все продолжалось каких-то пятнадцать-двадцать минут после задержания. Затем Иван Фонарев стал другим. Обмяк, затих, словно расслабился.
Когда в деревню Топь примчались первые полицейские машины из Истры, он уже впал в глубокий сон. И как полицейские ни старались его разбудить, ничего не помогало.
Увиденное и услышанное Катя запомнила на всю жизнь. Да и все остальное тоже.
Например, то, как Феликс Санин подхватил на руки Мишу Касаткина и нес его – такого маленького и хрупкого – сначала к машине, а потом, когда приехали, к дому. Ну совсем как полковник Гущин маленького Аякса. Словно мужчины поменялись местами. Словно Феликс спешил сделать для Миши то, что не сделал в самый нужный момент для своего малыша.
Капитолина подскочила к ним как обезумевшая ку-рица…
В общем, захлопотали, заохали. Капитолина плакала, обнимала, целовала Мишу. Все смешалось, все спрашивали: что, как, да как же это? Почему? Мальчик… Ох, и на горле пятна какие страшные, синие, от пальцев, от мертвой хватки убийцы!
Катя всем говорила правду: это Феликс спас мальчика. Если бы не он, то и ребенка бы не спасли, и Фонарева бы не задержали. Одна она там, в бытовке, против него ничего бы не смогла.
Феликс наскоро залепил рану от камня на лбу пластырем, в этом ему помогала верная горничная Вера. Потом, когда приехали из Истры сотрудники УВД, он вместе с Капитолиной и Гариком Троллем повез Мишу в частную клинику, обслуживающую клиентов отеля «Мистраль». Погрузились все не в спортивный «Мерседес», который охрана пригнала к дому, а в другую машину – черный «Ягуар». Поехали с шиком. Капитолина все плакала, Миша молчал, порой лишь надсадно кашлял. Его била дрожь. «Ягуар» вел Гарик.
Врачи осмотрели мальчика, сделали рентген гортани и грудной клетки, а также томографию головы, но кроме синяков и посттравматического эффекта удушья не нашли ничего серьезного.
Когда в Топь приехал полковник Гущин, мальчик уже вернулся домой.
Допоздна в Топи снова кипел полицейский аврал. Гущин, оперативники и эксперты осматривали бытовку, стройку у «замка Отранто», комнату Фонарева, разгромленный офис на третьем этаже, галерею с изуродованной картиной Юлиуса фон Клевера. Гущин выслушал Катю, Феликса, Мещерского. Оперативники вновь допросили всех в доме – уже на предмет «кто что видел, слышал или замечал» за актером Иваном Фонаревым.
В офисе обнаружили его отпечатки. Однако никакого скотча он там не похищал – Миша вообще не был связан, когда находился в бытовке в его руках. В галерее, на раме изуродованной картины и на холсте, тоже нашли отпечатки актера. Картину разрезал он сам – в этом не было сомнений, характер отпечатков указывал именно на это.
Катя спросила: а чем он это сделал? Где нож? Никакого ножа тоже не нашли – ни у него при обыске, ни в бытовке, которую осмотрели со всей тщательностью.
Гарик вспомнил, что в офисе наверху среди бумаг валялся старый швейцарский нож с выкидным лезвием, им пользовались, когда вскрывали коробки. Этого ножа тоже не нашли. Гущин предположил, что Фонарев искал какое-то оружие, нашел старый нож, а затем потерял его где-то по пути, когда преследовал и напал на мальчика.
С Мишей Катя и полковник Гущин по его возвращении беседовали очень коротко. Он еще не отошел от случившегося. Почти на все вопросы отвечал: «Я не помню». Сказал, что вышел из дома, было очень жарко и скучно. Никому до него не было дела, и он решил быстро сбегать на конюшни – поглядеть на лошадей, даже кататься на пони не планировал.
Он, как и предположил Феликс, побрел той самой дорогой по берегу, которой они всегда ходили с няней и Аяксом. А потом оглянулся и увидел нагоняющего его Ивана Фонарева. Актера он часто видел по телевизору в сериалах. Но сейчас не мог вспомнить их названия. Актер подошел и…
– Дальше я ничего не помню, – сказал Миша Гущину. – Потом я услышал крики. И мне было трудно дышать. А потом мне стало очень больно. А они там все начали драться.
Катя, стараясь не травмировать его, все спрашивала: как Фонарев увел тебя с открытого места, с берега, к безлюдной стройке, к бытовке? Он что, ударил тебя, оглушил? Схватил, потащил?
Миша и на это отвечал – я не помню, вы у него спросите.
А у Фонарева что-то спрашивать было сложно.
Точнее, совсем невозможно.
То, что наблюдала в отношении него Катя и все обитатели дома-дворца, то, что она записала на мобильный, длилось очень недолго.
Когда из Истры приехали полицейские, Иван Фонарев уже спал мертвым сном. Он спал и тогда, когда его под усиленной охраной, точно труп, погрузили в машину и везли в УВД. Спал он и когда приехал Гущин. И пытался его допросить.
