Читаем без скачивания Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

— Убить его! На костер! Удавить! Утопить! — наперебой взорвалась криком толпа.

Зарычав, рассвирепевший народ гурьбой двинулся прочь из сада, с окровавленной якобы жертвой остались лишь три старушки, знахарка и Глафира.

Последняя, отойдя в сторонку, разжала кулачок и воззрилась на лежащий на ладони клочок измазанной красным кожицы.

— Свиной пузырь? — прошептала она. — И… — лизнув палец, — клюквенный соус, кислый!

Вновь зарядил дождь, и вновь под серебристым покровом Феликс не заметил, как исчез из вида итальянец.

Поднявшийся ветер свистел в кронах, деревья раскачивались, скрипели ветви. То и дело грохотал гром.

В очередной белой вспышке Феликс увидел…

На открывшейся поляне стояла толпа народа, ощетинившись вилами, косами и топорами. Чадили тусклые факелы. У мужиков, что впереди, горели безумием глаза, от них валил пар, капли дождя отскакивали брызгами от потных загривков, широких плеч.

Винченце застыл перед нацеленными на него орудиями труда — тонкий силуэт перед пышущей грудой ярости. На выскочившего из-за деревьев Феликса он медленно поднял руку:

— Стой, Феникс, не двигайся. Не кричи и не сопротив ляйся. Они озверели. Вон, даже лопаты принесли, чтоб сразу закопать.

— Послушайте, люди! — Феликс не внял его предостережению и шагнул вперед, заслонив собой Винченце. — Давайте поговорим…

— Он и монашка околдовал! — пронзительно завопил женский голос.

И толпа ринулась на них двоих.

— Ну идемте узе домой, сколо глоза глянет, — продолжала канючить Ариша, цепляясь за рукав брата.

Ребят не напугали сгущающиеся тучи — ответственные блуждающие огоньки и эту ночь провели на берегу реки в поисках клада. Однако удача все не желала им улыбнуться, погода портилась, и надежда отыскать сокровища слабела с каждой каплей, пока что изредка падавшей с потемневшего неба.

— Какие глаза глянут? — поддразнил девочку Прошка.

Ему тоже совсем не хотелось оказаться в грозу здесь, у реки, а не в тепле и сухости у себя дома. Но снова сдаваться, впустую потратив уйму времени, было обидно.

— Крова-а-авые глазищ-щ-щи чудищ-ща из кустов, — подхватил Тишка замогильным голосом.

— Где? — пискнула Ариша, оглянувшись кругом. — Да ну тебя, дулак!! Вот гломыхнет глом, весь пломокнешь, заболеешь и чихать будешь! Бабка тебя будет голчицей колмить — и поделом тебе!..

— А ну цыц! — шикнул на нее брат.

От неожиданности не привыкшая к такому обращению с его стороны девочка замолкла.

Все как один уставились на свечку в его руке: голубоватое пламя разгорелось, зашипело, стало зло плеваться яркими искрами. Лягушка, до того тихо дремавшая в берестяном туеске, громко подала голос. За ней раскричались и остальные лягушки, сидевшие у ребят кто в мешочке, кто в поставке под крышкой.

— Это они к дождю, — неуверенно предположил Прошка.

Тишка освободил свою, и лягушка с готовностью спрыгнула на землю.

— Квакнулась, — прокомментировала Ариша.

Сделав два скачка, лягушка дальше удрать не спешила, наоборот, уселась на месте и принялась, раздувая горло пузырем, оглушительно орать.

— Может, ты ее слишком сильно обдымил папоротником? — спросил Прошка.

— Все по инструкции, — важно заявил Тишка. — Как синьор Викентий велел.

Тогда ребята отпустили всех лягушек — и все они дружно запрыгали к тому месту, где сидела первая. Сгрудившись, занялись хоровым пением, поглядывая на замерших хозяев.

Ради проверки Прошка забрал двух квакушек, отнес на несколько шагов, покрутил — но они спешно прискакали обратно.

— Лопату тащите! — закричала засиявшая Ариша. — Где лопата? Опять потеляли, олухи?!

Глава 8

Филин на сосне икал:

Мышь крылатую поймал.

Упыри-нетопыри

До изжоги довели!

По счастью, крестьяне не воины. Бьют тяжело, с размахом, но неумело и меткостью не отличаясь. Винченце отделался легкой царапиной — немедленно зажившей. Феликса украсили десяток синяков и рассеченная бровь, кровь струйкой стекала по переносице и щеке. Но большинство мужчин деревни ушли восвояси хромая, икая, сплевывая зубы и криво косясь — в основном получив сии увечья в общей свалке от рук родных соседей. Кое-кто даже окривел и проткнул лапти вместе с ногой, наступив на собственные грабли. В общем, наутро протрезвевшее население Малых Мухоморов вознесло благодарственные молитвы, что, воюя в горячке, не погибли от собственного оружия.

Но это поутру. А пока что ночь казалась бесконечной, время тянулось точно капля свежей смолы…

После общей свалки, отведя вдоволь душу, деревенские слегка поостыли. Связав по рукам и ногам итальянца, а вместе с ним и Феликса, потащили в селение. Тащили, конечно, не все — в конвой определили двух дюжих хлебопашцев. Остальные их обогнали, поспешили по домам — обогреваться, сушиться и лечиться.

Ливень не прекращался, хлестал холодными струями, как плетью. Черную темень резали косыми клинками молнии, сотрясали раскаты…

Мужикам очень скоро надоело толкать перед собой связанных пленников, скользить по раскисшей земле, утираться от бьющей по лицу воды. Да еще держать ухо востро — как бы пойманные нехристи не сбежали, не скрылись в темной чаще, не скатились в овраги. Короче, чуяли, что за каждым кустом могут напороться на сюрприз. Чертыхаясь, мужики решили проблему просто — выбрали пару крепких берез и привязали к ним свою опостылевшую обузу. Ничего, мол, пускай проветрятся. Им, упырям, ночью на свежем воздухе не привыкать прохлаждаться. После чего с чистой совестью отправились восвояси.

— Хорошо хоть, не к той осине, — пробормотал Винченце.

Несмотря на неуютные условия, он, похоже, не собирался падать духом.

Береза ему досталась не худенькая, да еще с раздвоенным стволом. Подтянувшись повыше со связанными сзади руками, итальянец забрался в развилку, где устроился вполне сносно, уселся, залихватски закинув ногу на ногу, уперев грязный сапог в белую кору. Даже принялся каблуком постукивать ритмично.

Феликсу, и без того чувствовавшему себя оглушенным, потерянным и несчастным, дерево попалось крайне неудобное: с кривоватым стволом, бугристой корой, поросшей шишками и грибами. Ни сесть, ни хоть бы встать по-человечески — под ногами узлами-змеями сплетались скользкие корни…

— Не унывай, Феникс! — сказал Винченце. Чтоб слова не утонули в грозе, приходилось почти кричать. — Если они нас сразу не порешили, есть надежда выбраться, как говорится, сухими… Ну и леший с ними!.. А кстати, хорошая идея! Хотя нет, он сейчас нам вряд ли помогать станет, злопамятный старикашка…

Феликс промолчал, даже отвернулся. Как же так вышло? Из-за чего, почему безграмотные сельчане приняли, нет, твердо уверились, что итальянец — вампир? Неужели какое-то происшествие заставило их в это поверить? Но что же тогда он, Феликс? Ведь он с самого начала подозревал неладное — и вот, пожалуйста! Ну почему он дал себя обмануть?! Позволил отвести глаза, заговорить, почти ведь доверился!..

Винченце, чуть передохнув, принялся на своем «насесте» возиться, пыхтеть, крутиться — словом, всячески старался избавиться от пуг.

Феликс, занятый моральными терзаниями, не подумал и пошевелиться.

Прошло немного времени. Винченце этих минут не хватило, Феликсу они показались вечностью. Гроза начала понемногу отдаляться, дождь перестал быть столь назойливым и холодным, вспомнил наконец, что он все-таки летний. Сквозь рваные тучи даже стала проглядывать ясно-снежная луна.

— Кто-то идет! — встрепенулся Винченце.

Сдунув с лица развившийся локон, принял высокомерно-невозмутимый вид.

— Вот вы где!.. Наконец-то! Насилу отыскала! — обрадованно запричитала запыхавшаяся Глафира, появляясь из темноты. — Живые! Оба! А я уж не чаяла!..

— Уф, синьорина, почти напугала, — признался Винченце. — Я подумал, не вернулись ли эти сумасшедшие.

— Что случилось, Глаша? — набросился на нее с вопросами Феликс. — Что такое с ними? Отчего? Они ведь почти совсем обезумели!

— Да понимаешь, — торопливо начала она, — там на Полину Кондратьевну вампир напал, всю покусал. А потом дождь кровавый пошел. А она на Винченце, на вас то есть, указала.

— Я к этому непричастен! — заявил Винченце. — Я с ним был, подтвердите, Феникс!

— Я знаю, — перебила Глаша, — я же все видела. Она все сама это, она там такое представление устроила — жуть! Вот все и поверили. Она даже Серафима Степановича загодя в подклеть заперла, представляете!

— Vabene, разберемся, — сказал Винченце, — Синьорина, se поп le dispiace[59], не освободите ли нас?

— Ой, да, — опомнилась Глаша.

И растерялась — к которому первому бежать.

Подбежала к Феликсу, подергала узел, потянула изо всех своих девичьих сил концы — веревка еще больнее врезалась в запястья.