Читаем без скачивания Корона бургундов - Андрей Посняков

Готов тоже немного – Хукбольд да Видибадьд с Фрезом, вот и все готы. Да еще Миусс-гунн… да Амбрионикс – только тот – на особицу.

Вот и сейчас проводника что-то видно не было, видать, шастал по окрестностям, выбирал дорожку. Радомир не раз уже замечал некие в поведении галла странности: то встанет вдруг – особенно, вот, как сейчас, на развилках – вроде бы и не знает, куда дальше идти. Потом где-то побегает, осмотрится… и дальше уже спокойненько путь укажет. Уверенно так махнет рукой: туда, мол. Странно все это, странно.

Неслышно подойдя, уселся рядом на корягу гунн.

Рад повернул голову:

– Чего не купаешься, друже Миусс?

– Знаешь же ты – не очень люблю воду я.

– Знаю, – кивнул князь. – Но плаваешь ты неплохо.

– Да, нужно когда. А как не нужно – зачем в воду лезть?

Радомир подавил смех – логично ведь рассуждает, чертяка! И в самом деле – чего без нужды в воду?

– Вот что, Миусс, – посмотрев на купающихся, хевдинг понизил голос. – Хочу поручить тебе одно дело.

– Говори! Сделаю все.

– Дела тайное.

– Болтать не буду, да!

– Амбрионикс, проводник наш, – еще тише промолвил князь. – Что-то он частенько где-то ходит. Один.

Гунн скривил губы:

– Заметил это я тоже. Думал – показалось, кто за чем ходит – мало ли? Проверить хотел.

– Вот проверь. Только очень и очень осторожно. И мне доложишь – как да что.

– Тогда сейчас и пойду я? – Миусс вопросительно посмотрел на вождя.

Рад махнул рукой:

– Иди.

Кивнув, гунн ящерицей исчез в кустах, только его и видели. Маленький, юркий «индеец». Если кому поручать слежку, так только ему. За самого-то Рада привычки двадцать первого века цеплялись – по лесу шел, как слон, хотя вроде бы казалось, что тихо. Ан, нет – то тут сучок под ногой хрустнет, то там трава зашуршит. А один раз так и вообще чуть было не наступил на лягушку. Вот смех-то!

Даже, скорее, не смех – позор. Серый Карась увидал – скривился презрительно.

Так что сам Радомир при всем своем желании проследить за проводником не мог, тот бы его срисовал враз, нечего и думать. Карася просить не хотелось по понятным причинам, Скорьку – из-за болтливости. Готы? Они все ж не свои, не словене, да и вообще, раньше времени воду мутить не хотелось, к чему лишнее недоверие порождать? Эх, был бы Иксай в живых, лучшего б исполнителя не найти. Увы, увы… Потому – гунн. Молчалив (правда, иногда может и разговориться, но нынче не та ситуация), предан, к тому ж следопыт, каких поискать еще.

Похлебав ушицы – Амбрионикс к этому времени нашелся – затушили костер да пошли себе дальше. Уверенно повернув направо, галл повел отряд быстрым шагом вниз по склону холма. Мимо липы и бузины, мимо зарослей малины и дрока, мимо густых барбарисовых кустов, на ветвях которых висели разноцветные ленточки.

– Когда-то тут была священная роща сенонов, – оглядываясь, пояснил проводник.

И снова прибавил шагу.

– Священная роща? – Радомир удивился. – Но ведь тут одни кусты!

– Когда-то, видимо, росли и деревья. Вырублены римлянами.

Понятно. Боролись с язычеством как могли – не терпели конкурентов, а христиане-католики так и вообще особой толерантностью не отличаются. И правильно, некоторым народностям только дай слабину – сразу в чужой монастырь со своим уставом влезут.

До вечера шли ходко – тропинка, правда, сузилась, зато дальше от реки стало значительно суше. Исчезли густые папоротники, потянулись смородина, шиповник, кусты лещины. То и дело попадались пустоши, частью уже заросшие травою и вереском, а частью – свежие, явно обработанные под посадку участки, которые не успели засеять.

Перепархивая с ветки на ветку, весело пели жаворонки, где-то в видневшемся неподалеку лесу колотил по стволу дятел, шумно жужжа, пролетел по каким-то своим делам шмель, а впереди гулко закуковала кукушка.

Пройдя заливным лугом, спустились в лощину, где россыпью маленьких желтых солнышек бурно цвели купальницы. Над цветами порхали уже появившиеся бабочки, повсюду щебетали птицы, и все вокруг казалось таким прекрасным, что просто не хотелось думать ни о чем плохом.

Весь этот путь, луга, перелески, заросли, голубеющее над головою небо, липовая рощица с желтыми прожилками солнца до боли в душе напомнили Радомиру прошлое. Совсем недавнее прошлое – туристские слеты, песни под гитару у костра, вытащенные на берег замершие меж ромашками и васильками байдарки. А как же? Мало ли, когда плыли, где нибудь за камень да за коряжину острую зацепились днищем? Вытащить, воду вылить, просушить, потом дырки заклеить и назавтра – опять в путь вниз по реке веселой компанией. И что с того, что зной или дождь? И комары, мошка, слепни? Кто этого всего боится, пусть сидит на диване дома, да, положив ноутбук на коленки, уныло пишет посты, большей частью ругательные, потому что нет в его жизни ни радостно палящего солнца, ни друзей, ни речки, ни даже рыбалки, хотя, казалось бы, куда уж проще. Пишет, не замечая, что жизнь, настоящая жизнь, с живыми, а не «Вконтакте», друзьями, с байдарочными походами и песнями при луне, увы, пролетает мимо. Вот бы собраться, бросить к черту компьютер, да… Да ведь оглянешься, а поздно уже! И в походы никто не зовет, да что там в походы – в гости, и друзья куда-то подевались… нет, в сети-то их, кажется, много, а вот на самом-то деле… Увы, просидел все, прощелкал мышкой – и друзей, и солнце, и небо.

Так ведь не поздно еще!

Никогда не поздно!

На ночлег остановились в брошенной деревне. Небольшой – в три хижины. В крайней, прямо над притолочиной, был прибит оскаленный человеческий череп, почему-то красный. Старинный галльский обычай, идущий с древних времен.

– Это что, языческая деревня? – оглядывая убогие хижины, негромко спросил Рад.

Амбрионикс усмехнулся:

– Ты сам все видишь.

– Да уж, да уж… – Подойдя ближе к дверям, хевдинг непочтительно щелкнул по лбу черепа ногтем.

– Хотя очень может быть, местные жители считали себя добрыми христианами, – задумчиво пробормотал галл. – А мертвая голова – лишь дань обычаям предков. Чистых язычников ведь осталось мало, даже здесь – по лесам. Местные молятся Христу… и старым богам – тоже.

– Что ж, каждый по себе выбирает, – согнувшись, Радомир заглянул в хижину. – Очаг, кажется, цел. Здесь вот и заночуем. Кидайте котомки – я присмотрю. Так… Ты, Серый Карась, пройдитесь с Горностом во-он по тому лесочку – нет ли там лишних глаз? Потом разойдетесь – охранять будете, к полуночи вас сменю.

– Поняли, князь.

Парни переглянулись, ушли.

– Теперь – вы, – хевдинг посмотрел на готов. – Здесь где-то должен быть ручей – наберите воду, ну и с вас дичь и готовка. Амбрионикс… можешь отдыхать. Миусс…

– С твоего позволения, я пойду охотиться.

– Давай. Да посматривай там… Скорька. Один ты остался… Та-ак… Давай со мной. Пройдемся по хижинам, глянем.

А нечего было глядеть! Ничего такого, на что стоило бы обратить внимание, в заброшенных домишках не нашлось. Пустые деревянные сундуки, старая одежка, посуда – частью деревянная, а частью – из глины. Никаких украшений, оружия – ничего не оставили, все мало-мальски ценное жители забрали с собой.

– А здесь кто-то ночевал, – войдя в крайнюю хижину, Скорька потянул носом воздух. – И совсем недавно, княже! Может быть, даже вчера.

– С чего ты взял? Поясни, – Радомир конечно же ничего такого не чувствовал.

Воин покусал губу:

– Пахнет мясом – кто-то варил похлебку. Причем – из солонины, не охотился. В очаге свежий пепел, а вот… – парень протянул руку, – волос! Длинный. Сейчас у дома следы глянем…

Выскочив наружу, Скорька упал животом на вытоптанную у входа площадку, всмотрелся…

– След, князь! Вон, видишь? Так, та-ак, теперь все понятно…

Пока Раду ни черта не было понятно, честно сказать.

– Что тебе понятно-то?

– Ну, как же, княже! Вон он, след. Небольшой, а башмаки – кожаные, но не римские кальцеи, а как местные носят. Женщина. Или парнишка – небольшой, лет двенадцати. По следу и волосу – так. И – спешит.

– Почему спешит?

– Не охотился. Припасы с собой брал, их и ел. Ой, княже!

Скорька неожиданно фыркнул и расхохотался.

– Ты что смеешься-то? – удивился Рад. – Что такого смешного увидел.

– Да так, – парнишка шмыгнул носом. – Ты, княже, ногти стал красить?

– Какие еще ногти… ого!

И в самом деле, ноготь среднего пальца отливал краснотой.

– Господи, так я ж им по черепу щелкал!

– По мертвой голове, что над дверью? Поглядим, князь?

– Пошли.

Вернувшись к избранной для ночлега хижине, молодой воин внимательно осмотрел прибитый над входом череп, понюхал, потер рукою, только что не лизнул.

– А краска-то еще и высохнуть не успела, княже. И что бы все это значило?

Рад лишь головой мотнул – кто бы знал?

Однако почему-то не нравились ему такие непонятки, очень и очень не нравились. Кому понадобилось череп раскрашивать? С какой такой целью? С ритуальной? Тогда тут явно не обошлось без друидов, якобы уничтоженных как класс, еще Цезарем. А друиды народ такой – глаз да глаз.