Читаем без скачивания Про Иону (сборник) - Маргарита Хемлин

Сидит Иона в гардеробе, приткнется к какой-нибудь шубе и размышляет ни о чем. Всё тайны, а тайны какие-то пустые. Разгадывать не хочется, и так понятно: живи и радуйся, что живой.

И вот Софочка пришла к Ионе. В воскресенье с утра. Рассказала, что ее отсылали к дальним родственникам проветриться. Она там родила мальчика и оставила на попечение. А сейчас приступает к прежней работе и очень рада, что Иона ее не забыл. Мальчик, конечно, Ионе сын, но это не имеет значения. Главное – забыть все недоразумения.

Софа попросила, чтобы все было как раньше.

Иона растерялся:

– Как это? Мы теперь поженимся и мальчика к себе заберем.

Софа не перечила, но и не выразила согласия. Сказала:

– Я просто поставила тебя в известность. Лучше, чтобы было как есть.

Иона спросил, как в целом ощущают себя родители.

– А что, они мне счастья хотят. А я их так подвела своим поведением. Но ты не волнуйся, они про тебя не подозревают. Я вообще им заявила, что меня преступно изнасиловал незнакомый человек.

– Ух ты! Прямо кино. Подумаешь, соврала родителям. Нехорошо, но это запросто аннулируется. Вместе пойдем и все расскажем. Страх есть страх. Страх – большое дело в этом вопросе. А ты ведь, как молодая девушка, боялась им признаться, стеснялась. Ясно.

Однако Софочка махнула ручкой – это еще хуже будет. Тогда ее вовсе не простят за распущенность.

Иона сказал Софочке, что между ними все будет как прежде. Насчет мальчика спросил, как зовут. Тут Софочка расплакалась и объяснила, что ребеночка отдала сразу после родов, про себя его никак не называла, потому что ее заверили: если хоть раз назовешь дитя по имени, потом не оторвешь от себя даже с мясом. А, по правде сказать, ей этот ребенок был все равно. Как женщина, она, конечно, чувствовала ответственность, но в остальном не желала привязываться.

Иона поинтересовался, неужели отдала мальчика без содрогания? Софочка ответила, что ей мальчик представлялся исключительно помехой в дальнейшей жизни и непредвиденной остановкой в пути. У нее даже злость была: всегда, как только намечается что-то важное, от чего жизнь может переиначиться в положительную сторону, возникает какая-нибудь помеха.

Вот, например, ей должны были делать важную операцию – устранить врожденный дефект тазобедренного сустава, она уже была в больнице, в самой лучшей, с профессорами, так как раз объявили войну. Ее срочно прямо из палаты забрал отец и отправил с мамой в эвакуацию, а сам пошел на фронт. А потом в пятьдесят первом опять договорились насчет операции. Тут достоверно сообщили, что евреев высылают на Север. А после операции еще долго ходить на костылях, и уход тоже. Опять забрали из больницы, чуть не с операционного стола. На чемоданах просидели больше года. Ну ладно, в первый раз война. А во второй – ложная тревога. И евреи на месте, и тазобедренный сустав проклятый, какой есть, при ней. Потом – Иона. Тут Софочка решила взять в свои руки жизненный путь, чтобы опередить какое-либо стихийное бедствие, если оно намечалось в судьбе. Вроде хорошо. Но вот – ребеночек.

Иона слушал-слушал, головой качал, руками разводил, а спросил одно:

– Не понимаю только, почему ты сразу про ребенка не сказала?

Софочка молчала-молчала. Ответила так:

– Я сама хозяйка своего счастья. Если бы сказала тебе – уже и не одна, а надо распоряжаться вдвоем. Неужели непонятно?

И ушла. Хромать стала больше, это Иона приметил.

А лицо еще красивее, чем было.

В голове у Ионы вертелись разные мысли, но ничего не клеилось одно к другому. Ночь проворочался, спал урывками. Хорошо, назавтра не его смена. День пролежал как чумной. Вечером отправился к Конникову.

Тот встретил его радостно. Был дома один – окна настежь, прямо на паркет летят мокрые снежинки.

– Помнишь меня, Ёнька! Без Конникова никуда. А мне нужен надежный человек. Сейчас выпьем, покушаем. Ангелина столько готовит, что половина скисает, не успеваю съедать.

Конников болтал без передышки, про какие-то планы, про таксопарк. Оказалось, он уже из таксистов перешел в начальники среднего размаха и что-то махерит с запчастями. А на складе окопался недотепа. И не мешает, а лучше бы своего человека поставить.

– Ну как, Ёнька, пойдешь ко мне? Подумай. Самостоятельная работа, деньги хорошие, я тебя в обиду не дам.

Иона для приличия сказал, что подумает. И приступил к главному:

– Я, Василий Степанович, пришел посоветоваться. Насчет одного положения, которое у меня сложилось. Тут женщина от меня родила ребеночка. Я бы на ней запросто женился, но родители ее категорически против. К тому же ребенка она оставила по месту родов – в каком-то городе, не знаю где.

И так далее, больше про непонимание ситуации, а не по фактам.

Конников выслушал не перебивая. В конце спросил:

– Ты мне одно скажи – эта женщина хочет за тебя замуж?

Иона пожал плечами:

– Честно вам скажу, Василий Степанович. Она калека с детства, думаю, это на нее наложило тяжелый отпечаток.

– Калека? – Конников рассмеялся. – Ничего себе калека! Родители небось спят и видят, как ее хоть кому с рук сбыть. А ты, подумать только, не устраиваешь! Какого же рожна им надо?

– Как вам объяснить… Они не то что верующие. Ну, считайте, верующие. А я, считайте, неверующий. Вот они и против.

Конников посмотрел на Иону как на круглого дурачка:

– Скажи, что тоже поверил в Бога. В синагогу вашу с ними вместе сходи.

– Не пройдет такой номер. Им нужен обрезанный.

А я необрезанный. Без этого никакая синагога не считается.

Конников посерьезнел:

– Да. А ты ни в какую, значит?

– Конечно. Это их прихоть, а я режься.

– Без этого никак?

– Никак.

– Нашла коса на камень! Что ни говори, евреи без выкрутасов не могут. То у них не считается, это не считается. Все им вынь да положь – на слова никогда не поверят. Считают они, считают. И когда только досчитаются? Ты не обижайся. Я не про тебя. Слушай, Ёнька, пошли ты их всех вместе с их психической доченькой подальше. К тебе претензий никто не имеет?

– Никто. Она им сказала, что изнасиловал кто-то. Несчастный случай.

– Тогда ясно. Раз несчастный случай, так и ребеночек не в счет. Х-ха! Тебе, Ёнька, повезло. Если бы она им сказала правду, так они бы тебя враз смогли засадить за решетку. Я знаю. Ничего не докажешь. И вообще, ты с ней осторожней. Она может держать на крючке: мол, признаюсь папе с мамой, что это ты, они тебе покажут кузькину мать. Она же ко всему инвалидка, закон на ее стороне. Что ты смотришь? Бабы всё могут! Да что говорить! Ты меня держись. Молодой парень, красивый. Найдем тебе жену. Хочешь – с ребенком, хочешь девушку. У нас в таксопарке одна диспетчером работает. Не веришь?

Конников ловко перевел разговор на другую тему. Потом еще выпили. Потом еще. Как пришел домой, Иона на утро не помнил.

На работе Иона ронял номерки, путал ячейки для обуви, просыпал чаевые мимо жестяной коробочки, потом погнул крышку, когда эту коробочку прикрывал.

А ко всему – Архип Архипович пристал с разговором:

– Смотрю я на тебя, Иона, и радуюсь. Хороший ты человек.

– Да ладно, какой я хороший? Места себе никак не найду. Сегодня чуть чужой макинтош не отдал, – Иона поддержал разговор без настроения.

– Ну и отдал бы, потом выплатил. Подумаешь, какая беда. Бывает и похуже. Ты с лица спал. У тебя жизнь проходит нормально?

– Нормально, Архип Архипыч. Просто я давно не был в отпуске. Четыре года тут работаю, а отпуск не брал. Как вы думаете, взять?

– Бери, бери.

– А с другой стороны, у нас же не работа, а сплошной санаторий. Люди культурные, красота кругом. А в отпуске мне что делать? С ума сойти.

– Тоже правильно.

Помолчали. Архип Архипович повздыхал, потом сказал:

– Я один раз на море ездил. В здравницу. В тридцать пятом году. Ты на море был?

– Никогда. Я плавать не умею. Даже стыдно.

– Ох, а я плавать любил. Чуть не утонул – от смелости. Заплыл далеко-далеко, смотрю – берега не видать. Лег на спину и лежу. Думаю, ни за что назад не вернусь – не доплыву. Сил не хватит. Полежал – и обратно. И что-то меня ко дну тянет. Не на самом деле, а как будто в уме. Да. А как у тебя с личной жизнью? Пора семью заводить.

Иона ответил в том духе, что завести семью никогда не поздно и что он благодарит Архипа Архиповича за заботу. Но, видно, как-то так обидно голосом произнес, что старик принялся извиняться:

– Я, Иона, не в свое дело полез, правда. Думал, ты ни с кем не разговариваешь, не делишься, а у меня сердце свободное – я любой твой разговор приму с радостью. А тебе, выходит, не надо. Ну не надо и не надо. Прости.

И отошел потихоньку в сторону, как раз люди появились.

Иона не находил себе покоя. В выходной отправлялся гулять куда глаза глядят. А в голове крутились плохие мысли. И про Софочку, и про ее поведение, и в целом про Кременецких. И притом Иона стал замечать детей. Крутятся под ногами, бузят, ручками машут. Смешные. И жалко. Дошел до того, что в коляски заглядывал: как они там спят, на что похожи. Мамаши с подозрением сторонились, но некоторые поднимали покрывальце – мол, полюбуйтесь, какой бутуз.