Читаем без скачивания Легенды и были старого Кронштадта - Владимир Виленович Шигин

Кроме Барташевича к смертной казни Кронштадтский портовый суд приговорил и старшего артиллерийского офицера поручика Тибардина. Ему в вину ставилось то, что он плохо организовал помывку крюйт-камеры в первый раз, а затем во время второй помывки часто отлучался и, наконец, не воспрепятствовал принесению в крюйт-камеру двух ручных фонарей с открытым огнем, что делать строжайше запрещалось. Как посчитал суд, что именно случайное опрокидывание одного из этих фонарей и послужило причиной первичного возгорания.

Третий смертный приговор был подписан цейтвахтеру Мякишеву за принесение этих же фонарей и частые отлучки из крюйт-камеры во время производства там помывочных работ, что также строжайше запрещалось корабельным уставом.

Что касается остальных должностных лиц команды «Фершампенуаза», то все они были с самого начала оправданы и (как и контр-адмирал Платтер) проходили по суду только в качестве свидетелей. При этом никто даже не попытался поставить вопрос о действиях Платтера во время организации руководства эвакуацией людей с гибнувшего корабля. Хотя было совершенно очевидным дай Платтер команду на оставление корабля хотя бы несколькими минутами ранее, таких больших жертв могло бы и не быть.

Когда все три обвинительных приговора были вынесены, «дело о пожаре и гибели линейного корабля «Фершампенуаз» было передано в аудиторский департамент Морского министерства. Там началось новое расследование. Результаты его оказались совершенно иными, чем у суда Кронштадтского порта Так, командир «Фершампенуаза» был полностью и по всем пунктам обвинения оправдан. Все его действия были признаны правильными и грамотными. Старшему артиллерийскому офицеру и цейтвахтеру же «за уважение неумышленности их вины и прежней хорошей службы» было определено вместо смертной казни разжалованье в рядовые без зачета всей прежней выслуги.

Наказание тоже, прямо скажем, весьма суровое, но все же это не было «лишением живота».

Однако и на этом разбирательство дела о гибели «Фершампенуаза» не закончилось. Теперь бумаги с выводами аудиторского департамента были переправлены в Адмиралтейств-совет, тогдашний коллегиальный орган руководства Морским министерством, где заседали старые заслуженные ветераны. Там за рассмотрение дела взялись старейшие и заслуженные адмиралы, прославившиеся подвигами еще в далекие екатерининские времена. Кроун и Пустошкин, внимательно ознакомившись со всеми обстоятельствами катастрофы, вынесли следующую весьма обтекаемую резолюцию: «…Как всякое кем-либо из офицеров сделанное упущение в большей или меньшей мере лежит по законам на ответственности командира, то и Совет не может оправдать капитан-лейтенанта Барташевича, а полагает участь сего офицера передать в милостивое воззрение Государя Императора».

Император ходом расследования причин и обстоятельств гибели «Фершампенуаза» интересовался едва ли не ежедневно. Такое особое внимание вынуждало всех отвечающих за расследование дела действовать энергично и на совесть. Особое внимание государя к делу «Фершампенуаза» имело и особые причины. Дело в том, что в гибели линейного корабля имелось одно чрезвычайно важное обстоятельство: во время пожара на «Фершампенуазе» полностью сгорел весь хозяйственный и финансовый архив Средиземноморской эскадры со всеми отчетными бумагами за более чем трехлетнюю кампанию. Проще говоря, было уничтожено все, что могло бы послужить обвинением в расхищении имущества и денег во время экспедиции на Средиземное море, о чем, кстати, у царя уже имелась некоторая предварительная информация. Здесь следует отметить, что Николай I, как никто другой из российских императоров, очень болезненно относился ко всем хищениям и разбазариванию казенных средств, был нетерпим к расхитителям и ворам, всегда и везде требовал тщательнейших проверок ведения отчетности. Разумеется, что он имел все основания подозревать, что весьма странная гибель «Фершампенуаза» накануне проверки всей финансовой документации эскадры и вместе с тем полное уничтожение архива, к спасению которого никто даже не попытался приложить ни малейших усилий, было далеко не случайными совпадениями. Однако все попытки императора найти в следственных бумагах хоть какое-то упоминание о возможности организации преднамеренного поджога «Фершампенуаза» окончились ничем Но Николай I не привык так просто сдаваться. Когда ему стало ясно, что официальное расследование не может пролить свет на странную историю с уничтожением финансовой отчетности эскадры, он вызвал к себе контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева, героя Наварина и начальника штаба Средиземноморской эскадры. Лазарев был любимцем царя, а потому, зная его неподкупность, предельную честность, а также осведомленность во внутриэскадренных делах, Николай решил поручить ему провести личное независимое расследование на предмет возможности умышленного поджога линейного корабля «Фершампенуаз».

Относительно результатов этого расследования существует следующий исторический анекдот. Завершив порученную ему работу, Лазарев прибыл на доклад к императору.

— Ну, так кто же поджег «фершампенуаз»? — сразу же, без долгих вступлений, спросил его царь.

— Корабль загорелся сам, ваше величество! — невозмутимо доложил Лазарев.

Ответ императору не понравился.

— Ступай и разберись еще раз! — недовольно велел он.

Спустя некоторое время контр-адмирал вновь предстал перед Николаем, и их недолгий диалог снова повторился слово в слово. И снова Лазарев был отправлен на дознание.

Эти визиты контр-адмирала к государю повторялись несколько раз. Наконец, когда Лазарев в очередной раз заявил, что «Фершампенуаз» загорелся вследствие преступной небрежности, но никак не по злому умыслу, император лишь махнул рукой:

— Экий ты упрямый! Ладно, дело кончено!

Что же касается дальнейшей судьбы командира линкора капитан-лейтенанта Барташевича, то когда на стол царя легла бумага, извинявшая действия Барташевича и предлагавшая ограничить ему наказание «бытием под судом», Николай пришел в полное негодование. Поверх представленной ему докладной император собственноручно написал весьма красноречивую резолюцию, подтверждающую детальное знакомство со всеми обстоятельствами трагедии: «Капитан-лейтенанта Барташевича, признавая виновным в пренебрежении своей обязательности первой очистки крюйт-камеры, оказавшейся неисправно исполненной, не удостоверился сам, что она очищается с должной осмотрительностью, от чего и последовала при пожаре корабля гибельная смерть 48 человек вверенного ему экипажа, разжаловать в матросы до выслуги, а впрочем, быть по сему».

В этой резолюции обращает на себя внимание, что император не столько ставит командиру в вину потерю самого корабля, сколько массовую гибель людей при эвакуации. Это подтверждает заботу императора о подданных и его беспощадность к тем, кто не дорожил жизнями подчиненных солдат и матросов. Об этом же говорит и анализ других кораблекрушений, случившихся в царствование императора Николая I. Если гибло судно, но людей спасали, наказание командиру всегда было предельно мягким. Если же при этом гибли люди, наказание было предельно суровым. Впрочем, эта вполне справедливая оценка действий начальника при катастрофах сохранилась в той или иной мере и по сегодняшний день.

Что касается дальнейшей судьбы Антона Игнатьевича Барташевича, то известно, что спустя много лет он вышел на пенсию в чине подполковника Скорее всего, многочисленные друзья и сослуживцы Барташевича по Средиземноморской эскадре (а участники Средиземноморского похода вскоре выдвинулись почти на все руководящие посты, как на Балтийском, так и на Черноморском флотах) все же нашли со временем возможность