Читаем без скачивания Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоан Флетчер

Первый день марта, месяца, названного по имени бога войны Марса и знаменовавшего начало военных походов, считался днем Юноны, греческой Геры, жены Зевса. В этот день мужья по традиции делали женам подарки. Клеопатра, как и Кальпурния, вероятно, получила даже больше подарков от Цезаря в одну из последних встреч с ним.

Несмотря на ряд дурных предзнаменований и на предсказание гадателя Спуринны об опасности, грозящей ему до середины марта, называвшейся у римлян «иды», Цезарь пренебрег ими и продолжал заниматься своими делами. Он приказал реставрировать статую своего бывшего зятя Помпея, поврежденную, когда толпа сбросила ее с пьедестала после поражения Помпея. Статую снова установили в курии[366], где Цезарь назначил заседание сената на утро 15 марта. Он никогда не забывал пророчества «Сивиллиных книг», что «парфян может победить только царь»[367], и готовился выступить в поход через три дня. Поэтому заговорщики решили, что у них остается последняя возможность нанести удар во имя свободы и восстановить их любимую республику.

Вечером 14 марта Цезарь обедал у Марка Лепида с группой приверженцев, и «в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный»[368]. В ту ночь по возвращении в государственную резиденцию, где он жил со своей женой Кальпурнией, ему приснился сон, что он летал выше облаков и пожал руку самому Юпитеру (Зевсу). Кальпурния, встревоженная ходившими слухами, рассказала ему, какой сон видела она сама: ей приснилось, что фронтон их дома, такой же как фронтон храма, разрушен, а она держит в объятиях убитого мужа.

Обеспокоенный возобновившимися в такой напряженной обстановке приступами эпилепсии, Цезарь решил отменить назначенное на 9 часов утра заседание сената, вероятно, для того, чтобы проконсультироваться с врачом Антистием. Но в это время к нему зашел брат Брута, Децим, и отговорил его. В конце концов, с часовым опозданием, надев пурпурную тогу, Цезарь вышел из дома и в крытом паланкине прибыл в курию, где уже шло заседание сената.

Перед входом бывший учитель Брута, грек Артемидор, передал ему маленький свиток, сказав, что в нем содержится важная информация о готовящемся покушении. Положив его вместе с другими документами, которые он должен был прочитать позднее, Цезарь, проходя мимо гадателя Спуринны, насмешливо сказал ему: «Иды марта наступили», на что Спуринна ответил: «Да, пришли, но не прошли». И хотя Антоний, бывший начеку из-за отсутствия телохранителей, ждал Цезаря у входа, чтобы проводить его, один из заговорщиков отвел его в сторону и задержал разговором, а Цезарь вошел в курию один.

Все стоя приветствовали его. Он сел в золотое кресло перед вновь установленной статуей Помпея, и к нему приблизилась группа сенаторов, желавших поговорить с ним. Тиллий Цимбр стал настойчиво просить вернуть из изгнания его брата. Когда Цезарь отказал, Цимбр обеими руками схватил его за плечи. Цезарь вырвался, крикнув: «Это уже насилие!»[369] Тогда заговорщики бросились на диктатора. Один из братьев Каска нанес ему удар кинжалом в горло, в свою очередь Цезарь вонзил ему в руку острый металлический стиль для письма, единственное оружие, которое у него имелось. Но на этот раз перо Цезаря оказалось бессильным перед клинками его врагов, удары сыпались на него со всех сторон. Кассий ранил его в лицо, и Брут также нанес удар. «Kai su teknon?» — «И ты, дитя мое?»[370] — воскликнул Цезарь по-гречески, а не на латыни «Et tu Brute?» — «И ты, Брут?», как принято считать.

Сохраняя до конца достоинство, Цезарь не пытался звать на помощь, и чтобы никто не видел, как он умирает, накинул на голову тогу, словно накрывшись саваном, а убийцы продолжали пронзать мечами его тело. Диктатор упал, обливаясь кровью, к подножию статуи Помпея. Из сотен присутствующих сенаторов лишь двое попытались вмешаться. Забыв о клятве, всеми ими данной, защищать Цезаря, они просто оцепенели от ужаса, а когда очнулись, разбежались.

Убийцы намеревались бросить тело Цезаря в Тибр и конфисковать имущество диктатора среди всеобщего ликования, но они жестоко просчитались, не угадав чувства народа. Когда новость разнеслась по городу, их попытку обратиться с речью к собравшейся толпе в качестве «освободителей» встретили с такой откровенной враждебностью, что они бежали на Капитолийский холм. Окровавленный труп какое-то время оставался на полу в опустевшей курии. Потом пришли трое рабов из дома Цезаря и унесли его на носилках. Всю дорогу с них свешивалась рука бывшего диктатора. Так сбылся вещий сон Кальпурнии. Осмотрев тело, врач Цезаря, Антистий, обнаружил, что из двадцати трех ран только одна, вторая, нанесенная в грудь, оказалась смертельной.

Когда новость облетела Рим, Цицерон выразил восхищение заговорщиками, написав другу: «Что же касается наших героев — что они могли совершить самостоятельно, они совершили достославно и великолепнейше»[371]. Но эту радость, конечно, не разделяло большинство жителей Рима.

Через несколько часов новость узнала и Клеопатра. Она рвала на себе одежды и волосы, как это делают все обезумевшие от горя женщины. В итоге она оказалась подлинной Исидой, оплакивающей своего мужа-правителя, изрубленного с такой жестокостью.

Народ, также любивший Цезаря, требовал возмездия, а Антоний как консул и заместитель Цезаря взял бразды правления в свои руки в отсутствие сената. В первые дни после убийства он действовал решительно. По примеру Цезаря он вторым после него выпустил при жизни монеты со своим портретом. Их отчеканили вскоре после ид марта. На монетах Антоний изображен в трауре, с бородой и покрытой, как у духовного лица, головой, что подчеркивало его почтительность к покойному, чьим преемником он намеревался стать. Это был самый ранний из известных портретов Антония. На освободившуюся после гибели Цезаря вакансию Антоний назначил верховным понтификом Лепида, который, в свою очередь, поддержал его войсками.

После того как Кальпурния и ее отец Пизон передали личные дела Цезаря, его секретаря и принадлежавшие Цезарю богатства, чтобы исполнить его волю, Антоний созвал заседание сената на 17 марта. По его настоянию сенат одобрил все великие начинания Цезаря, потом Антоний объявил общую амнистию и встретился с убийцами, сознавая, что если он накажет их, вновь вспыхнет гражданская война. Но оставить их безнаказанными означало бы признать их правоту, поэтому начался период «вооруженного нейтралитета, когда Антоний осуществлял правление по примеру Цезаря»[372], руководствуясь его записями, рекомендациями секретаря и, конечно, советами Клеопатры.

Когда 17 марта в доме Антония зачитали завещание Цезаря, Клеопатра едва ли удивилась, что ни она, ни Цезарион как иностранцы не упомянуты в завещании, хотя позднее Антоний объявил сенату, что Цезарь сам признал себя отцом Цезариона. В то же время более позднее добавление о назначении опекунства «сыну, буде таковой родится»[373] почти определенно относится к Клеопатре, которая, по всей вероятности, была опять беременна, когда Цезарь пал жертвою убийц.

После оглашения завещания накрытое саваном тело Цезаря отнесли на форум, где его поместили для прощания на ложе из слоновой кости, устланном пурпуром и золотом. В изголовье выставили его разорванную с пятнами крови пурпурную тогу. Временное мемориальное сооружение венчала восковая фигура со следами двадцати трех ран, поворачивающаяся с помощью механического приспособления. Такие фигуры у римлян обычно несли во время триумфальных процессий.

Тело и восковая фигура также выставлялись в вызолоченной постройке наподобие храма Венеры-Прародительницы, которая отождествлялась с Исидой-Хатхор — «Золотой», и поскольку золотые погребальные святилища характерны для древней египетской традиции, вполне возможно, что Клеопатра имела отношение к организации похорон Цезаря. Хотя, конечно, ничто не могло вернуть Цезаря, его преображение в Осириса, по египетским поверьям, укрепило бы ее роль как Исиды, а его обожествление возвысило бы ее статус и статус их сына Цезариона. Стараясь создать ореол божественности вокруг Цезаря, Клеопатра, несомненно, действовала рука об руку с Антонием и в их взаимных интересах. Антоний объявил, что Цезарю будут возданы все человеческие и божественные почести. Антоний также возглавил похоронную процессию государственных чиновников, музыкантов и профессиональных плакальщиков в масках на форум, где собралась огромная толпа людей с зажженными свечами.

Антоний обошелся без официального панегирика, а произнес яркую речь как искусный оратор греческой школы и тем самым завоевал себе друзей как среди горожан, так и сельских жителей. Повторив клятву, которую давали Цезарю все сенаторы, он с чувством произнес фразу из популярной драмы, в которой герой Александра, Ахилл, восклицал: «Не я ль моим убийцам был спасителем?»[374] Когда чувства толпы хлынули через край, она начала действовать по своему разумению. Хотя предполагалось перенести тело на большой погребальный костер, приготовленный на Марсовом поле, люди подожгли постамент на форуме, где был выставлен гроб. В огонь полетели скамейки должностных лиц, судейские стулья, ветки деревьев и все, что попадало под руку. Солдаты Цезаря швыряли в пламя оружие, что несли во время его триумфов. Женщины кидали свои драгоценности и даже туники и амулеты детей, чтобы огонь поглотил его тело и высвободил душу.