Читаем без скачивания Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоан Флетчер

В то время как Октавиан стремился сблизиться с Цицероном, все еще обладавшим политическим влиянием, и завоевать к себе расположение общественности, Антоний постоянно подвергался нападкам. Когда его назначили жрецом культа Цезаря, Цицерон с пафосом произнес: «О, гнусный человек! — безразлично, являешься ли ты жрецом Цезаря или жрецом мертвеца!»[397]. Отказавшись присутствовать на заседании сената, назначенном Антонием на 1 сентября 44 года до н. э., Цицерон вновь обрушил на него критику в своих речах, которые назвал филиппиками по аналогии с обличительными речами афинского оратора Демосфена против отца Александра, Филиппа Македонского, когда тот начал подчинять себе всю Грецию тремя столетиями ранее. Тем не менее, независимо от отношения Цицерона к Антонию и Октавиану, последние двое объединились, чтобы наказать убийц, с которыми Цицерон уже встречался и советовал им занять невысокие должности на Крите и в Кирене, предложенные некоторыми сенаторами, решившими удалить их из Рима, чтобы до них не добрались приверженцы Цезаря.

Антоний продолжал осуществлять замыслы Цезаря относительно парфянского похода, направив в Сирию полководца Долабеллу, а своего младшего брата Гая — в Македонию с наказом вернуть войска, посланные туда Цезарем. Но когда в начале октября 44 года до н. э. Антоний отправился в порт Брундизий, чтобы встретить возвращающиеся войска, Октавиан понял, что силы Антония еще больше возрастут. Поэтому он немедленно послал туда своих сторонников, и ко времени прибытия Антония многие из его солдат перешли на сторону Октавиана.

Пока шла борьба за легионы, Октавиан перебросил войска в Рим, а Антоний двинулся на север. Там в городе Мутина (Модена) затаился брат Марка Брута и соучастник убийства Децим. Теперь уже действовали сообща Октавиан и Цицерон, продолжавший выступать со своими филиппиками. Постепенно они стали перетягивать на свою сторону сенат. Выступая со второй обличительной речью против Антония в октябре 44 года до н. э., Цицерон воскликнул: «О, гнусная мерзость! О, нестерпимое бесстыдство, ничтожность, разврат этого человека!»[398] Потом оратор принялся высмеивать отношения Антония с женой Фульвией, убийцу первого мужа которой Цицерон защищал в суде. Он рассказал, как Антоний пришел к себе в дом, закутавшись с ног до головы в плащ, якобы с сообщением, что принес жене письмо от Антония, где он отказывался от своей любовницы-актрисы. Со слов Цицерона, когда Фульвия начала читать, «он открыл лицо и бросился ей на шею. О, ничтожный человек!»[399]. Такие спонтанные проявления чувств Цицерону, очевидно, были чужды.

По совету Цицерона, продолжавшего яростные нападки на Антония, бесхребетный сенат в апреле 43 года до н. э. объявил его «врагом отечества номер один». Сейчас, когда он оказался вне закона, и ему противостояли объединенные силы Октавиана и сената, Антонию пришлось снять осаду Мутины и совершить переход через Альпы в Южную Галлию, район ему хорошо знакомый. Как рассчитывал Цицерон, убийцы Цезаря вернулись под крылышко сената, а Децим получил приказ преследовать и атаковать Антония. Его брату Марку Бруту дали в управление Македонию, а Кассий получил Сирию, и даже Секст Помпей стал командовать римским флотом и мог контролировать все Средиземное море. Цезарь, наверное, пришел бы в негодование, если бы узнал, что его приемный сын бездействует.

Но Октавиан и сенат недооценили Антония и переоценили преданность своих людей. Встретившись в мае, войска Лепида, наместника Галлии, и легионы Антония предпочли не сражаться, а брататься, и Антоний, хотя не был уверен, как его встретят, беспечно отправился в лагерь противника. Лепид решил, что будет лучше примириться со своим прежним коллегой, за что его собственный брат заклеймил его в сенате как предателя, но перевес сил снова оказался на стороне Антония.

Солдаты Децима переметнулись к Антонию, а сам Децим бежал на север, где его убил один из галльских союзников Антония и послал ему в подарок голову Децима. Такие политические перемены насторожили Секста Помпея, и он решил держаться подальше от Рима. Полностью завладев флотом, он занял Сицилию. Влияние Цицерона также пошло на убыль. Хотя ему казалось, что он может управлять событиями через Октавиана, его протеже узнал, что о нем говорил близким друзьям оратор: мол, молодого человека «следует восхвалять, украсить, поднять[400]». Октавиан решил действовать в одиночку и любыми путями добиваться власти в борьбе с Антонием.

После того как сенат отказался избрать Октавиана консулом, он, последовав примеру Цезаря, двинул свои войска на Рим и захватил общественную казну. После этого 19 августа 43 года до н. э. незадолго до своего двадцатилетия он вместе с одним из дальних родственников был избран консулом. Затем он создал специальный суд, чтобы судить убийц Цезаря. Всех их признали виновными, и их имущество подлежало конфискации. Вне закона оказался и сам Цицерон, который поспешил покинуть столицу. Брут и Кассий пытались утвердиться в своих провинциях — соответственно в Македонии и Сирии. Воспользовавшись тем, что Цицерону удавалось тянуть время, они собрали значительные силы, которые смогли одолеть только объединенные легионы Антония и Лепида.

В сложившейся ситуации Октавиану ничего не оставалось, как отменить прозвание «врагов отечества» для этих двух лидеров и предложить им образовать второй триумвират по образцу первого, возникшего семнадцатью годами раньше в составе Цезаря, Помпея и Красса. Переговоры трех самых влиятельных в Риме политиков проводились недалеко от Бононии (Болоньи). Каждый из них получил неограниченную власть на пять лет для устройства государственных дел при условии, исключающем какие-либо обвинения в их адрес в диктаторстве. Затем они разделили между собой Древний мир: Антоний потребовал большую часть Галлии, Лепид получил оставшуюся часть Галлии и Испанию, а Октавиан — меньшие регионы: острова Сардинию и Сицилию, а также Африку.

Триумвиры договорились, что сейчас они могут бросить вызов Бруту и Кассию, но им требовалось много денег, чтобы заплатить войскам. Были составлены так называемые проскрипционные списки с именами тех, кто подлежал казни с конфискацией имущества. Хотя «лишь вокруг осужденных на смерть разгорелся яростный и мучительный спор, ибо каждый хотел разделаться со своими врагами и спасти своих приверженцев»[401], как говорят, «в конце концов уважение к родственникам и любовь к друзьям склонились перед лютою злобой к неприятелям, и Цезарь уступил Антонию Цицерона, а тот ему — Луция Цезаря, своего дядю по матери. Лепиду был отдан в жертву его родной брат»[402], недавно осуждавший его.

Список из семнадцати первоначально включенных в него имен разросся до нескольких сотен, многие из этих людей бежали из города, спасая свою жизнь. Цицерон также мог скрыться, но из-за нерешительности он просто уехал на одну из своих вилл. 7 декабря 43 года до н. э. его убили вместе с племянником, братом и многими другими людьми. Обрадованный этой новостью Антоний приказал отсечь голову Цицерону и его правую руку, которой он писал речи против него, и когда «ему доставили эту добычу, он глядел на нее, счастливый, и долго смеялся от радости, а потом, наглядевшись, велел выставить на форуме, на ораторском возвышении»[403]. Когда голову и руку оратора прибили гвоздями на самом людном месте, как это делали Птолемеи, ликующая Фульвия достала из волос острую шпильку и в отместку за постоянное злословие о двоих из ее трех мужей вонзила ее в его язык.

Женщины начали играть более заметную роль во время политического кризиса. Мать Антонйя, Юлия, бросилась защищать своего брата, когда за ним пришли солдаты. Она смело преградила им дорогу, раскинув руки, и воскликнула: «Вам не убить Луция Цезаря, пока жива я, мать вашего императора!»[404] Такое развитие событий придало храбрости римлянкам. Несомненно, помня о влиянии, которое оказывала Клеопатра во время своего недавнего пребывания в их городе, они организовали марш протеста на форум против решения триумвиров ввести налог для полутора тысяч самых богатых женщин в Риме. Хотя Фульвия отвергла возражения матери Антония и сестры Октавиана, Октавии, возглавлявшая марш Гортензия выступила с пламенной речью, в которой она заявила, что женщины не имеют голоса в правительстве, поэтому они должны быть освобождены от налога.

В нормальных условиях подобная принципиальная позиция вызвала бы такой же скандал, какой разразился, когда Гайя Афрания при Цезаре попыталась защищать себя в суде, и ее имя стало нарицательным для женщин легкого поведения. Покойный отец Гортензии был известным оратором и сейчас «снова жил в своем чаде и вкладывал слова в уста дочери», благодаря чему она успешно справилась с ролью выразительницы интересов женщин. Ее беспрецедентное выступление сделало свое дело, и, хотя демонстрантов разогнали силой, число подлежащих обложению налогом моментально сократили на тысячу.