Читаем без скачивания Анна-Мария - Эльза Триоле

Она испытывала какую-то нежность к этой пустынной лестнице, по которой ей уже недолго подниматься. Не придется ей больше поворачивать ключ в упрямом замке. Все это уже прошлое. Ну что ж, погреемся напоследок. Она сняла мокрый плащ, резиновые боты и не успела еще выйти из маленькой прихожей, как зазвонил колокольчик… Что, если не открывать? Ей надо работать, она устала. Но она не решилась не открыть, чтобы не открыть на звонок, требуется мужество… Анна-Мария покорно отперла дверь: вошла мадам Дуайен, у нее была опасная для ее друзей привычка являться без предупреждения.

— Я сама только что вернулась, — сказала Анна-Мария, встречая гостью приветливой улыбкой, — сейчас согреемся чашечкой чая. Пока вода закипит, устраивайтесь, как дома…

Анна-Мария отправилась на кухню, поставила воду, приготовила поднос. Ей так хотелось лечь, уснуть, забыть… Но что, собственно, она хотела забыть?

— Мадам Белланже, — крикнула из гостиной мадам Дуайен, — не помочь ли вам? Я ведь на минутку, я прекрасно обойдусь без чая…

Анна-Мария знала, что все это пустые слова: мадам Дуайен любила вкусно поесть, а дома ее не особенно баловали. К сожалению, она могла предложить гостье только хлеб с медом, ничего другого у нее самой не было. Белошвейка заламывала непомерные цены, а Анна-Мария вынуждена была тратить деньги с оглядкой.

— Какая роскошь! — воскликнула мадам Дуайен. — Видите ли, я зашла к вам, чтобы отвести душу. Я прямо от Эдмонды, вы ее знаете — графиня Эдмонда Мастр… Не следует мне ходить к ней, каждый раз у меня после этого начинается приступ печени, — впрочем, я сама виновата, зачем хожу к людям без предупреждения… Словно хочу застать их врасплох. И в самом деле, у этой мерзавки Эдмонды — надо вам сказать, что я знаю ее еще с тех пор, когда она под стол пешком ходила, — я застала мосье X. из «Жерб»[39] какого-то хирурга — он только что вышел из тюрьмы, — и еще одного типа, его имя мне не сказали, а может быть, я не расслышала; он явился в гостиную Эдмонды прямехонько из лагеря… Но не из лагеря для порядочных людей, а из лагеря для коллаборационистов! Попал туда якобы по недоразумению… Теперь он оттуда вышел и рассказывал, без конца рассказывал такие вещи, что волосы дыбом становятся! Девушек из приличных семей укладывают рядом с проститутками на один соломенный тюфяк… мужчин подвергают пыткам: добиваясь признаний, их заставляют часами стоять голыми коленями на гравии. Да еще по лагерю пронесся слух, что стража, состоящая из ФТП, собирается расстрелять всех здоровых мужчин! И что они якобы уже стреляли в окна бараков. К счастью, нашлись порядочные люди — сторожа, те, что служили в лагерях и раньше, при бошах — вы слышите, мадам, те, что служили при бошах!.. Каждый раз, когда ФТП подготовляли расстрел, эти честные надзиратели предупреждали заключенных! Как и следовало ожидать, ужасы эти в лагере организовывали коммунисты, всем в лагере это было известно… «Каждый раз, когда те подготавливали расстрел, надзиратели предупреждали нас, они нас предупреждали…» — рассказывал тип, попавший туда «по ошибке». Я спросила: «Кого это нас, мосье? Если вы попали туда по ошибке, то другие-то очутились там потому, что сотрудничали с немцами, предавали и мучили патриотов, истинных французов? А вы говорите нас». Он смутился и ответил: «Когда вместе страдаешь, перестаешь разбираться, кто рядом с тобой — коллаборационист или нет». Тогда я поинтересовалась, сказал бы он нас, если бы сидел с уголовниками. Знаете, что он мне ответил? «Нет, мадам, уголовники — люди не моего круга, они и страдают иначе, чем я…» Чудовищно, не правда ли? — Мадам Дуайен была вне себя от гнева. — Тут я ему прямо заявила: «ФТП тоже люди не вашего и не моего круга, но тем не менее говоря о них и о себе, я говорю мы, но я не скажу мы о себе и о вас, о вас я говорю они. Возможно, в вашем лагере действительно не сладко, и очень жаль, что нацистов охраняют нацисты. Не знаю, правильно ли я вас поняла, но оставьте, пожалуйста, ваши выдумки о коммунистах, которые будто бы собираются расстреливать каких-то несчастных; перед коммунистами я снимаю шляпу, — шляпа мадам Дуайен подпрыгивала у неё на макушке, — а то, что происходит в вашем лагере, это детские забавы, светская игра по сравнению с Бухенвальдом и Освенцимом!..» Он и пикнуть не посмел, поверьте мне. Но господин из «Жерб» разъярился и стал рычать, что во всем, во всем виноваты коммунисты. До того распоясался, что чуть было не сказал: «Мы проиграли войну из-за коммунистов», и опять это мы обозначало его самого, жербиста, и бошей! «Ну, ну, говорите, мосье, не стесняйтесь!» Я орала громче его. Эдмонда, конечно, пыталась вмешаться, но ее жербист совершенно озверел и начал меня поносить: вот будет во Франции коммунизм, и так, мол, мне и надо, безответственных людей, вроде меня, необходимо изолировать, мы, мол, играем на руку коммунистам… Короче, именно на безответственных и возлагалась ответственность за все! Идиот!.. Я ему прямо так и сказала, что боши сожгли мой замок, чудо шестнадцатого века, отняли хлеб у моих детей, а ФТП сражались, как львы, пока он где-то отсиживался. «А вы-то где были, мосье, когда шли бои? Ну, скажите, где?» Он с достоинством ответил мне, что выполнял свой долг француза. Но я уже не помнила себя: «Предателя, мосье, предателя! И если бы в правительстве не сидели рохли, вы были бы в тюрьме, и не по ошибке, смею вас уверить, нет, не по ошибке!» Тот, другой, из лагеря, даже позеленел, но не от бешенства, а от страха. Убеждена, что теперь он каждую минуту ждет ареста. Если бы я могла, если бы я только могла посадить их всех, без исключения!.. Вы не встречаетесь с этими людьми и не представляете себе, что творится… Петеновцы — что! Тут чистой воды нацисты! А процессы! Сплошное издевательство!.. Что с нами будет? Бедная Франция!

Не замок сожгли у мадам Дуайен, сожгли ее сердце… Младший брат — летчик — сгорел в самолете в 1943 году, другой был угнан в Германию, его схватили, когда он спускался с парашютом; он не вернулся… Но ведь дело не только в близких. Разве можно забыть лагеря, тюрьмы, битвы. Кто бы узнал прежнюю даму-патронессу в этой небрежно одетой женщине… Неистовый темперамент! Попробуйте справиться с вдруг забившим нефтяным фонтаном. С окончанием войны пыл ее ничуть не утих, напротив, он еще возрос. Кто-кто, а мадам Дуайен знала, что война не кончена, и она не собиралась отходить в сторонку, она готова была драться, пустить в ход зубы, ногти; от всего своего благородного, своего чистого сердца она говорила: не приемлю…

Анна-Мария слушала ее и изо всех сил пыталась обмануть самое себя. Она знала, видела, что бремя разочарования придавило людей, только это она и видела, но старалась не вникать в связь вещей, не хотела узнавать врага, хотя узнать его было совсем не трудно. Нет, не хотела она отчаиваться, видеть повсюду призрак нацизма, делать выводы, умозаключения… Не хочет она захлебнуться в море безнадежности.

— На днях я встретилась у мадам де Фонтероль с графиней Мастр, — сказала Анна-Мария. — Она на все лады твердила, что ей ужасно хочется видеть меня у себя, поговорить со мной! Не понимаю, откуда такая любезность, ведь она меня совсем не знает!

— Право, Анна-Мария, вы настоящий ребенок! Причина самая простая: у вас крест Освобождения, и вы, хотите вы того или нет, — героиня Сопротивления! Она решила затащить вас к себе с одной-единственной целью — обелить себя!

Анна-Мария подумала: «Как я глупа».

— Она пригласила меня к себе на обед. Сказала, что он состоится через неделю: будут Филипп де Шамфор и Ив де Фонтероль. Я решила, раз у нее бывает генерал…

— А генералу она, вероятно, сказала, что будете вы… Я-то ее знаю и запрещаю вам бывать у нее, мадам Белланже! Позволить такой женщине снова всплыть на поверхность — это же преступление. Она честолюбива и аморальна. Не смейте ходить к ней… Какой чудесный мед! И вообще как у вас хорошо… Вы счастливица, живете одна, без забот… Собираетесь вы в следующий четверг к Жермене? Если вы будете, и я прибегу, хотя бы увижусь с вами, в конце концов какое мне дело до гостей Жермены… Когда коллаборационисты служили ей ширмой, за которой она прятала парашютистов — это одно дело, но сейчас я просто отказываюсь понимать Жермену! Как ей не противно!.. Она, очевидно, не может обойтись без людей своего круга, без людей вообще…

— Или чересчур терпима к людям, — сдержанно заметила Анна-Мария…

— Не доведет нас до добра наша терпимость! Она уже сейчас завела нас бог знает куда. Давайте лучше об этом не говорить…

Она обняла Анну-Марию, крепко прижав ее к своей пышной груди, тщетно попыталась поправить шляпку на теперь уже почти совсем седой голове и ушла. Анна-Мария унесла поднос с посудой. Конечно, мадам Дуайен утомительна, но Анна-Мария была признательна ей уже за одно то, что она существует. Еще только шесть часов… Анна-Мария прилегла было на кровать, но тут же встала и пошла рыться в книжном шкафу американки; хорошо бы найти детективный роман. Она обнаружила целую коллекцию детективов позади сочинений сюрреалистов, которых ей читать не хотелось. Сюрреалисты не разгоняют тоску. Они только мечтали стать магами, но не обладали магической силой, а ей хотелось чего-нибудь, что притупило бы ясность мысли, чего-нибудь крепкого, как поэзия, которая действует на нервы непосредственно, словно кофе или алкоголь… Но сегодня она скорее нуждалась в успокаивающем средстве, которое помогло бы ей забыть стены со свастиками, грязную консьержку, графиню Эдмонду… Она не хотела поддаваться страху.