Читаем без скачивания Черный корректор - Павел Мешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На четвертый день Го-Ры-Ныч встретил дядю Мишу радостным:
– С-сдрас-ствуй, па-а-па-а!
Кто другой испугался бы до смерти, а дядя Миша спокойно, с достоинством, поздоровался в ответ и отправился за консультацией на хутор, к Бороде. Там он долго и мучительно пытался начать рассказ о происходящем, но Борода, едва уловив смысл темы, как-то странно оглянулся, затащил дядю Мишу в дом и уже там, чуть ли не на ухо, горячо зашептал:
– Это ничего, Миша! Это здесь случается! Ты только это… Потерпи немного. Хорошо? Через пару недель он улетит. Непременно! И у меня такое бывало… Только смотри, башки ему не руби! Не дай бог! Они потом отрастают злые, мстительные и начинают мясо жрать! А вообще тварь эта – она понятливая, незлобивая…
Сведения о том, что приключившееся не является чем-то из ряда вон выходящим, сразу успокоили дядю Мишу и вселили надежду на благополучный исход. Уже у самой калитки Борода все тем же шепотом сказал:
– Ты вот что… Особо не распространяйся об этом. Ни к чему оно. А за корову свою не беспокойся. Все будет в порядке! Когда они улетают, конечно, душа болит, прямо-таки вдребезги-пополам! Мы же не железные! – Борода как-то горестно вздохнул и повторил: – Все будет в порядке. Он тебе еще рыбу таскать будет…
Насчет рыбы, это Борода как в воду глядел! Как-то утречком, в конце недели, Го-Ры-Ныч первую щуку приволок, попросил выпотрошить и на четыре части поделить – себе и Чубайсу – чтоб, значит, поголовно и без базара. Уяснив, что теленок рыбу не ест, удивился, но настаивать не стал, все слопал сам, на троих.
Дальше – больше. Жерех, судак… Все – отборный крупняк, как на выставке. А уж когда до Го-Ры-Ныча дошло, что осетрина и жирнее, и ловить ее легче, вообще наступило золотое время, потому что от молока Мурки он отказался, а икру осетровую и молоки не ел принципиально. Брезговал. Да и не жаден был. Стоило попросить – уступал самые лучшие куски.
Дядю Мишу он упорно продолжал называть «папа», корову – «Му-мама», а тетю Любу – «Лю-мама». Все возражения тети Любы и попытки дяди Миши переучить Го-Ры-Ныча не принесли плодов и были заброшены.
Днем Го-Ры-Ныч предпочитал спать в ивняке, за картофельным полем, а охотился только ночами. В результате утро у дяди Миши было самым горячим временем суток. Рыбу надо было разделать, разделить, икру – пробить, посолить. За взвешиванием и дележом еды Го-Ры-Ныч всегда следил всеми тремя головами, чтоб все честно было, до «м-мулиметра». Такая вот драконья принципиальность.
Без проблем, конечно, не обошлось. Заявился как-то с утречка участковый с двумя вкуровцами в качестве понятых и пострадавших. Интересовались, не видел ли кто чужих на острове или катера какого, не местного. Постепенно дядя Миша выяснил: ночью по вкуровцам, затаившимся в камышах, с воды саданули из огнемета. Хорошо еще, что никто не пострадал!
Так дядя Миша узнал, что Го-Ры-Ныч ко всему еще и огнедышащий. Пришлось с ним потолковать, разъяснить неправоту и отсутствие необходимости привлекать внимание к себе и острову. Го-Ры-Ныч не дурак, все понял, стал летать за рыбой в другие места, вкуровцев больше не задирал, только иногда, в охотку, винты у их моторов под водой откусывал. Но исключительно вдали от дома своего.
Однажды утром дядя Миша рыбы в обычном месте не обнаружил. Он не поленился, сходил на огород и увидел, что Го-Ры-Ныч дрыхнет в гнезде под ивами и голодным вовсе не выглядит. По возвращении в дом на вопрос тети Любы: «А где икра?» – дядя Миша ответил:
– Большей частью – в реке. И в холодильнике валом. Го-Ры-Ныч, видать, сам научился рыбу потрошить или, морды его толстые, целиком глотает…
Так и шла жизнь потихоньку-полегоньку, но однажды вечером, когда тетя Люба доила Мурку, а дядя Миша чесал корове шею, Го-Ры-Ныч осторожно, чтобы не помять картошку на огороде, приполз к сараю и просунул все три головы в проем двери.
– Мам-мы! П-пап-па! Братец! Добрый веч-чер!
Головы по очереди выговаривали слова, с большим старанием произносили все звуки и улыбались.
В ответ на приветствие Мурка что-то нежно промычала, тетя Люба едва не перевернула подойник и чертыхнулась, а дядя Миша поздоровался и принялся выжидательно разглядывать головы.
– Мам-мы! П-пап-па! Мы уш-ше ф-фырос-сли и с-скор-ро с-станем с-соф-фсем ф-фс-срос-слыми. Мы не т-такие, как ф-фы, но ф-фы кор-рмили нас-с, поили и л-лю-пил-ли. Ф-фам п-пыло тяш-шело, но ф-фы тер-рпели. Теп-перь мы х-хотим мир п-пос-смотр-реть и найт-ти п-подобных-х нам. Это оч-чень далеко. Ф-ф Тр-ридес-сятом Цар-рс-стве…
То ли утомленные длинной речью, то ли в ожидании чего-то головы замолчали. Дядя Миша, прочувствовавший вдруг, что Го-Ры-Ныч вот-вот улетит черт-те куда и наверняка не вернется, растерянно посмотрел на Мурку и жену, как бы обращаясь за поддержкой. Мурка печально молчала, а тетя Люба украдкой крестилась. Молчание затянулось, и голова, находившаяся сверху, укусила среднюю за ухо.
– Да п-помню я! – огрызнулась укушенная голова и густым басом, без всякого шипения и акцента, требовательно заявила: – Мамы! Папа! Благословите нас!
Дядя Миша, как будто всю свою жизнь делал только это, троекратно облобызал головы, тетя Люба вздохнула, а Мурка промычала нечто невнятное, и из ее карего глаза выкатилась прозрачная слеза.
Тишину прощания нарушил сам Го-Ры-Ныч. Точнее, его средняя, наиболее образованная голова:
– Прощайте, мамы и папа, сродственники наши! И ты, брат наш единоутробный, прощай! Может, когда свидимся!
Го-Ры-Ныч, аккуратно вытащив головы из сарая, высоко подпрыгнул и развернул крылья. Он быстро набрал высоту, сделал прощальный круг над отчим домом, полыхнул огнем из всех голов и полетел куда-то на юго-восток…
Дядя Миша закончил повествование в крутейшем миноре, но все наше сопереживание ему полностью обнулилось, когда он неожиданно сжал руку в кулак и, потрясая им, провозгласил:
– А этого вашего дракона я урою! Я эту тварь голубую!..
Он отхлебнул кофе, поставил бокал и посмотрел на нас так… Не знаю, как дядя Олег, а я почувствовал себя близким родственником Синего Дракона…
– Минуточку! – неожиданно вкрадчиво прозвучал голос дяди Олега, и я с удивлением услышал знакомые нотки знаменитого адвоката Перри Мейсона. Дядя Олег брал у меня книгу детективов и, видимо, изучил ее очень внимательно.
– Похоже, что ты, дядя Миша, склонен обвинять во всем, что на тебя навалилось, нас с дядей Пашей?
– Нет, вы послушайте! – возмутился дядя Миша. – А кого, спрашивается, я должен обвинять? Дверь эта чья? А дракон?!
– Надеюсь, что ты вспоминал о том, чья это дверь, пользуясь дармовой энергией вышеназванной двери для личных нужд и, в частности, для протопки бани?
Вот так! Класс! Левой – Перри, а справа – Мейсон! Я попросту тащился от того, как элегантно дядя Олег вел разбирательство дела. Дядя Миша еще не успел отреагировать, а дядя Олег уже нанес очередной хук слева:
– Да и избыток черной икры, возникший не без помощи нашей двери, я надеюсь, не слишком тяготит вас.
– Ты эта… – попытался защищаться дядя Миша, но дядя Олег резко сменил тон на прокурорский и попер буром:
– Разве это мы с дядей Пашей не закрыли чертову дверь, как того требуют инструкция, технология, да и обычная элементарная осторожность? Или это мы изнасиловали твою корову?
Дядя Олег печально вздохнул и обратился к аудитории тоном уставшего, но исполнившего свой долг адвоката:
– Так уж оно вышло! А твоего личного врага, беспредельщика-дракона, мы согласны принять на свой счет с признанием тобой его некоторых бесспорных положительных качеств, и желательно в дохлом виде.
Я взорвался аплодисментами, дядя Олег раскланялся, а дядя Миша вперился в нас дикими глазами и о чем-то напряженно думал. Вот ведь чего не отнять у дяди Миши – умеет он проигрывать красиво! Только-только вдохнул и, может быть, еще даже не осознал всей правоты и блистательности речи дяди Олега, а уже нашел слова для красивого и, не побоюсь этого слова, элегантного отступления:
– Знаете че?.. А пошли бы вы все трое!..
Когда дядя Миша совсем уже собрался ехать обратно в Яману, у самого порога он, помявшись малость, сказал:
– Вы это… Лучше на рыбалку приезжайте. В этом году щука крупная, как никогда!
– А ты баньку топи чаще, – откликнулся дядя Олег. – Говорят, пар, он для костей страх как полезен! А уж если рыбалить в Ямане по-крупному, так за крольчатником. Ловить того, кто там живет в дерьме.
– С этим вы, похоже, опоздали. Как-то ночью Го-Ры– Ныч… – дядя Миша почесал уголок глаза, как будто смахнул накатившую вдруг слезу, – ковырялся там, чавкал полночи, а потом два дня спал без просыпу и в весе резко прибавил… Теперь сахар и булочки за крольчатником никто не хватает. И вот что! Вы поменьше болтайте о наших яманских делах. И кончайте торговать артефактами! Копейки получите, а нас ни за грош засветите.
