Читаем без скачивания Тэртон Мандавасарпини был сумасшедшим - Анна Цендина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ложусь спать, Вулик-Володька! Прощай.
Твой Яков
20 июня 1926 г.
Улан-Батор
2.
Здравствуй, Вулька!
Эх, брат, какие здесь бабы! Как водка – терпкие, забористые. Никаких футы-нуты. Я Катюху с Сонькой сюда вызывать не стал, хворей много. Ну и даю себе послабление по женской линии.
Впрочем, писать тебе хотел не о том. Опять был свидетелем события, которое объяснить не могу – ни с научной точки зрения, ни с житейской. Прямо чудо какое-то. Посуди сам. Прибыли мы с Батахой в монастырь Брэвэн, это восточнее Улан-Батора. Места там красивые – речка, горы, лес. Монастырь лежит в горном распадке. Издалека – сказочный город. Брэвэн славится ламами-лекарями. Вот я и решил посмотреть, что такое излечение от болезней по-ламски.
Палатку поставили в небольшом укрытии. Утром пошли в монастырь. Принимал лама-лекарь. Не старый, довольно высокий. Лицо умное, спокойное. К нему выстроилась очередь – хромые, косые… Отдают помощникам подношения, и – к ламе. Нам разрешили находиться с ним в помещении.
Смотрим, заходит молодуха, ногу волочит и дергается. Сама ничего себе, только грязная очень. Лама сажает ее перед собой на колени и читает молитвы. Бубнит, закрыв глаза. Потом легонько касается ладонью ее лба, несильно толкает. Она чуть отклоняется назад, как от удара, потом встает. Что за чудо! Не дергается и не хромает. Сама удивлена. Отползает задом к двери и уходит. Вот тебе первый пример.
Еще один. Пришел мужчина с бельмом на глазу. Лама заставил его сесть перед собой, долго рассматривал глаз. Затем позвал помощника и велел принести чашу с жидкостью. Что там было – чай, вода или молоко, я не поняли. Батаха тоже не знает, но говорит, что, наверное, вода с молоком. Лама поставил помощника сбоку, дал ему чашу и заставил держать рядом с глазом. Сам снова стал бубнить. Бубнит-бубнит, уже устали все. А потом как дунет в глаз, может, и плюнул – я не заметил. Из глаза что-то мутно-белое выскочило и упало в чашу. Мужчина моргает, оглядывается, смеется, плачет, в ноги ламе падает. Оказывается, он охотник, глаз повредил и охотиться не мог. А теперь видит!
Что это, Вулька? Значит, есть какая-то сила в этой тибето-монгольской мудятине? Разгадать бы… По-хорошему надо этого ламу взять под микитки и везти в Москву. Пусть там Бокий со спецами его изучают с помощью всяческих приборов. Какие волны и импульсы он издает, что вообще происходит, что испытывает объект и т.д. Посмотрим…
Обнимаю,
твой Яков
17/VII 1926
Улан-Батор, Монголия
3.
Здравствуй, брат Вулька!
Хочу рассказать тебе об одной поездке. Тем более она для меня была очень важной. Слухай.
Приходит как-то Батаха, мой помощник и переводчик, и хитро так говорит. Видно, понял, чем я интересуюсь.
– На Хубсугуле – это озеро такое в Монголии, похоже на Байкал, но меньше – есть один шаман. Ой, его все боятся. Он все может, все знает. Ему духи сообщают.
– Ладно, – говорю, – поехали на Хубсугул. Мы не пугливые.
Я здесь сам себе хозяин, но сказал все-таки монгольскому председателю и нашему представителю, что поехал инспектировать работу на местах. Добирались до Хубсугула с трудностями. Сначала доскакали до аймачного центра. А там, оказывается, надо еще в горы карабкаться. Лес, увалы, ущелья, речки, скалы. Еле доползли до нужного места.
Шаман оказался интересным дядькой. Толстый, даже одутловатый какой-то. Монголов, как я заметил, толстых не бывает. Все жилистые, темные. Едят-то путем один раз в день – вечером, в остальное время только свой чай попивают. Чай, Вулька, это песня – с молоком, солью. Часто крупу туда кладут, мясо, жир, в общем, все, что есть. Бывает чай с молоком и пельменями. А?! Если не называть это чаем, вполне сносная еда.
Так вот. Кроме того, что он толстый, у него две жены. Одна постарше, та по хозяйству заправляет, другая помладше – для души, как говорится. Если отмыть, была бы хорошенькой. Детей тьма. Старшие за скотом присматривают, младшие бегают – босые, голопузые, голозадые. В горах холод страшенный, особенно ночью. А этим хоть бы хны. Погреют ноги в свежих коровьих лепешках и дальше бегут по своим делам.
Вернусь к шаману. Властный, жесткий. Все вокруг исполняют его желания беспрекословно. Буквально ловят их из воздуха, а он и не говорит ничего. Я заметил – он просто руку протянет, а ему уже кто-то пиалу с чаем подает, водку наливает. Молочную водку – она градусов пятнадцать, не больше – попивает все время, но не помногу, а так, по глоточку. Часто нюхает табак.
У него несколько юрт. Та, в которой нас принимал, ничем особым не отличается от юрт остальных аратов, только божницы нет, да пол устлан толстыми шкурами зверья.
Бат долго объяснял, что мы хотим, чтобы он покамлал и спросил своих духов о том, о чем мы желали бы узнать. Он молчал, ничем не выдавая своего отношения. На лице – ни движения, ни эмоции. Потом приказал угостить нас чаем, поставить перед нами блюдо с арулом и прочим. Долго молчал, я уж решил, что он не понял ничего. И тут он говорит:
– Что дадите?
Я уже знал, что монгольские ламы и шаманы за просто так ничего не делают. И не только потому, что охочи до богатства, а потому, что будто бы боги и духи хотят получать подношения через них. Иначе, мол, ничего не получится. Зная это, я захватил с собой денег.
Шаман не стал даже слушать насчет денег. Презрительно хмыкнул и показал на мой наган. Встал и повел нас в другую юрту. Там у него настоящая коллекция ружей и пистолетов. Мосин, Энфильд, Пепербокс… Господи, как
