Читаем без скачивания Жертвоприношения - Пьер Леметр

Долго прислушиваюсь.

Тишина.

Делаю несколько шагов, очень осторожно, потому что некоторые плитки пола отсутствуют. Подхожу к выходу из кухни. Лестничная площадка. Справа лестница, ведущая на второй и третий этаж. Напротив — входная дверь. Слева — свободный проход — наверное, гостиная или столовая, в которой для свежего воздуха убрали двойную дверь.

Все на втором этаже. Из предосторожности иду по противоположной стенке, когда прохожу мимо двери в гостиную к лестнице, держу «Walter» двумя руками, ствол направлен в пол…

И от удивления застываю. Слева, в глубине гостиной, в полной темноте лицом ко мне в кресле сидит Афнер, чей силуэт еле виден в свете уличного фонаря.

Я не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Только и увидел что его шерстяную шапку, натянутую до бровей, да выпученные глаза…

Афнер сидит в кресле, как матушка Бейкер в своей коляске, честное слово.

Его «Mossberg» смотрит прямо на меня.

И, увидев меня, Афнер стреляет.

Звук выстрела неожиданно заполняет все пространство, такой заряд свалил бы с ног кого угодно. Но ловкости мне не занимать. В тысячную долю секунды я бросаюсь на пол, однако моей проворности не хватает, чтобы избежать его выстрела, от которого кровь брызжет по стенам прихожей: пуля попала в ногу.

Афнер меня ждал, я тронут этим обстоятельством и не мертв. Встаю на колени, пуля попала в икру.

События сменяют друг друга с такой быстротой, что я едва успеваю переварить информацию. Впрочем, до рефлекса рептилии он недотягивает, это реакция, идущая от спинного мозга. А я делаю как раз то, чего никто от меня не может ожидать: раненый, удивленный происшедшим, задетый за живое, я перехожу к действию.

Оборачиваюсь, не дав себе время даже на то, чтобы оценить последствия, — прыжок «рыбкой», и я по полу перемещаюсь в дверной проем, по лицу Афнера вижу, что он не ожидал, что я восстану к жизни в том же самом месте, где меня достала его пуля.

Я стою на коленях лицом к нему, рука вытянута.

В руке «Walter».

Первая пуля попадает ему в горло, вторая прямехонько посредине лба, он даже не успел во второй раз нажать на курок, следующие пять пуль прошивают ему грудь. Тело Афнера лихорадочно подпрыгивает, он как будто борется с приступом кашля.

Я даже не до конца отдаю себе отчет, что ранен в ногу, что Афнер мертв и все мои усилия привели меня к колоссальной неудаче. Потому что в этот момент мозг подает мне новую информацию: ты стоишь на коленях в коридоре, патроны у тебя кончились, а в твою шею упирается дуло пистолета.

Я тут же застываю. Медленно кладу «Walter» на пол.

Оружие держит крепкая рука. Чувствую легкое нажатие дула. Послание незамысловатое, и я отталкиваю «Walter» подальше от себя, он отлетает метров на десять и останавливается.

Я хорошо влип. Развожу руки в знак того, что сопротивления не будет, очень медленно поворачиваюсь, избегая любого резкого движения.

Могу долго не гадать, кто готовится сейчас меня убить. Подтверждение моим догадкам приходит сразу же, как только в поле моего зрения попадает его обувь — очень маленького размера. Ботинки карлика. Мысль продолжает безумный бег в поисках выхода, в мозгу рождается вопрос: как он мог попасть сюда раньше меня?

Но я не очень-то стараюсь анализировать свое поражение, потому что, прежде чем я найду ответ, я совершенно безнаказанно получу пулю в голову. Впрочем, дуло пистолета скользит по моему черепу и упирается в середину лба, точно в то место, куда Афнер получил вторую пулю. Поднимаю голову.

— Здравствуй, Мальваль, — произносит Верховен.

Он в плаще, на голове шляпа, рука в кармане. Можно подумать, собирается уходить.

Плохой знак, что на другую руку, ту, что крепко держит оружие, надета перчатка. Меня начинает охватывать паника. Как бы быстро я ни постарался двинуться, пуля мне обеспечена. А тут еще эта ненормальная нога, крови-то вон сколько, поди узнай, как проклятая конечность будет реагировать, когда от нее что-нибудь потребуется.

Впрочем, Верховену это тоже прекрасно известно.

Из предосторожности он отступает на шаг, но рука остается точно такой же прямой, Верховен не боится, ни малейшей дрожи, его лицо с резкими чертами выражает собранную, спокойную безмятежность.

Я стою на коленях, он на прямых ногах, но наши глаза расположены почти на одном уровне. Может быть, это мой шанс. Последний. Я могу дотянуться до Верховена рукой, если выиграю несколько сантиметров, несколько минут…

— Вижу, думаешь ты по-прежнему быстро, мой большой мальчик…

«Мой большой мальчик…» Верховен верен себе. Защитник, патерналист. Учитывая, какого он роста, это откровенно смешно. Но Верховен хитер. А я хорошо его знаю и вижу, что настроен он очень серьезно.

— Может быть, не по-прежнему, но быстро, — продолжает он. — Потому что сегодня ночью ты немного запоздал. И почти совсем у цели… Есть от чего прийти в ярость. — Он не отводит от меня взгляда. — Если ты пришел за чемоданом с деньгами, то тебе приятно будет узнать, что он действительно был здесь. Час назад жена Афнера с ним и уехала. Я даже вызвал ей такси. Ты же знаешь, я очень обходителен с женщинами. Несет ли она чемодан или скандалит в ресторане, я всегда готов оказать женщине услугу.

Он не допустит никакой ошибки, пистолет у него заряжен, и это не табельное оружие…

— Совершенно верно, — говорит он, как будто угадав мои мысли. — Это пистолет Афнера. У него на втором этаже настоящий арсенал, тебе такой и не снился. Он-то мне его и посоветовал. Ну а мне в подобной ситуации все подходит — что тот, что другой…

Он не отрывает от меня взгляда, почти гипнотизирует. Когда я работал на него, я часто замечал этот взгляд, холодный, как лезвие ножа.

— Ты не можешь понять, как я здесь оказался, но еще больше тебя занимает, каким образом ты сможешь отсюда выбраться. Потому что ты прав — я действительно в ярости.

Его полная неподвижность доказывает, что мой конец лишь вопрос нескольких секунд.

— И не только в ярости. Я задет за живое, — продолжает Верховен. — А для такого человека, как я, это самое опасное. С яростью можно справиться, в конце концов успокаиваешься, все относительно. Но вот когда касается самолюбия, тут уже потери непоправимы. Тем более речь идет о человеке, которому больше нечего терять, о человеке, у которого ничего не осталось. О таком человеке, как я, например. Из-за уязвленного самолюбия такой человек готов на все.

Я молчу и сглатываю слюну.

— Ты, — говорит он, — ты собираешься броситься на меня. Я чувствую. — Он улыбается. — На твоем месте я бы сделал то же самое. Пан или пропал — это так на нас с тобой похоже. А мы ведь очень похожи, не правда ли? Весьма похожи. Думаю, именно поэтому вся история и закрутилась.

Он рассуждает, но не теряет контроля над ситуацией.

Я напрягаю мускулы.

Он вынимает левую руку из кармана.

Мой взгляд по-прежнему устремлен на него, но я высчитываю траекторию.

Он держит пистолет двумя руками, целясь точно в мой взгляд. Я захвачу его врасплох, но он ждет, что я брошусь на него или смоюсь, предпочитаю второе.

— Ну-ну-ну… — Он убирает одну руку с пистолета и подносит ее к уху. — Слышишь?..

Я слышу. Полицейские сирены. Они очень быстро приближаются. Верховен по-прежнему безмятежен, он не наслаждается своей победой, он грустит.

Не будь я на том месте, на котором нахожусь, мне было бы его жаль.

Я всегда знал, что люблю этого человека.

— Арест за убийство, — произносит он. (Говорит Верховен почти шепотом, и для того, чтобы его услышать, нужно сконцентрироваться.) — Вооруженное нападение, соучастие в январском убийстве… За Равика — пытки и убийство, за убийство его подружки. Тебе сидеть и сидеть, неприятно, правда?

Он не врет.

Сирены на большой скорости приближаются к дому, машин, наверное, пять. В окнах мелькают блики мигалок, от них дом превращается в ярмарочный павильон. Потухшее лицо сидящего в кресле Афнера окрашивается в глубине гостиной то в синий цвет, то в красный.

Торопливые шаги. Входная дверь хлопает так, будто срывается с петель. Я поворачиваю голову.

Это Луи — мой приятель, появляется первым. Чистенький, причесанный, как на первое причастие.

— Привет, Луи.

Мне бы хотелось сделать вид, что ничего не происходит, быть циничным: скетч продолжается… Но увидеть Луи, находясь в таком положении, когда у нас было прошлое, чего только не было… Это разрывает мне сердце.

— Привет, Жан-Клод, — говорит он, приближаясь.

Я поворачиваю голову к Верховену. Но тот исчез.

Во всех домах свет, в садах тоже. Владельцы домов вышли на крыльцо, они иногда переговариваются, задают друг другу вопросы, некоторые подошли к изгородям, другие, более отважные, дошли до середины улицы, но приближаться все же опасаются. Двое полицейских в форме стоят с обоих концов участка, чтобы помешать нежданным визитам.