Читаем без скачивания Ужас приходит в полнолуние - Сергей Белошников

Ну и черт с ними, с любовничками.

Андрюша вылез из машины, открыл калитку и подошел к нам, не забыв со всеми вежливо поздороваться. Вид у моего воздыхателя-перебежчика был изрядно смущенный. Как Андрюша ни отнекивался, дед, естественно, тут же усадил его завтракать вместе с нами.

И несчастный мальчик очутился прямо напротив меня.

Он все время пытался спрятать глаза, в основном занимаясь (не очень успешно) намазыванием масла и варенья на хлеб, старался не встречаться со мной взглядом и в застольной беседе участия практически не принимал: так, время от времени, если к нему обращались, мычал в ответ что-то нечленораздельное. А как ему не смущаться после вчерашнего секс-заплыва по Марьину озеру. Меня, честно говоря, слегка покусывала досада (чисто по-женски — я не люблю проигрывать, даже любимой подруге). Но чтобы мальчишка (да и Алена тоже) не возомнил о своей персоне слишком много, я и виду не подала, что раздосадована: разговаривала с ним так, словно знать не знаю об их с Аленой водно-сексуальных упражнениях.

После завтрака мои московские гости стали потихоньку собираться. Долго судили-рядили, кто как поедет, и в результате Андрюша на отцовской машине повез в Москву девочек, а парням пришлось довольствоваться электричкой. На прощание Алена пообещала приехать в Алпатово на следующей неделе. Я, естественно, не преминула поинтересоваться — к кому именно? Она смущенно — что на нее совершенно не похоже — захихикала и прошептала мне на ухо, что настоящую женскую дружбу не разрушит ни один любовник, пусть даже и экстра-класса. «Что к Андрюше никак не относится», — добавила она с ухмылкой и плюхнулась на переднее сиденье — рядом со своим новым приобретением.

Я проводила взглядом удалявшуюся по безлюдной улочке машину и вместе с дедом вернулась за стол в беседку. Дед налил мне в чашку из фамильного серебряного кофейника свежезаваренного кофе.

— Ты что-то сегодня странно молчалива, Станислава, — сказал он. — На тебя это совершенно не похоже.

И замолчал, ожидая от меня ответа.

А что, скажите на милость, я ему могла ответить? Что проходя назад по участку, я внезапно вспомнила о таинственном ночном шевелении саду и слегка затряслась от страха? Нет, нечего деда пугать. Да и было ли там что-то?.. Или мне попросту все померещилось?.. В общем, мне совершенно не хотелось говорить об этом деду. Даже мысль о том, что ночью кто-то зловещий прятался в саду, я постаралась поскорее выкинуть из головы. И никому об этом рассказывать не собиралась. Разве что Антону Михайлишину. И то… Неизвестно, как он отреагирует на мое повествование. Еще, чего доброго, поднимет на смех — что это девице привидения на каждом углу мерещатся?..

А деду я ответила вот что:

— Я не молчалива. Просто немного притомилась после вчерашних приключений. Потом еще гости… Я не выспалась, откровенно говоря. Так что, если ты не возражаешь, я прилягу: может быть, удастся немного подремать. Хорошо?

— Ради бога, — пожал дед плечами, явно не поверив моему ответу. — Делай что хочешь, Станислава. Ты у себя дома.

Я отправилась в дом и переоделась. Натянула шорты и майку. Прихватила неизменного, читаного-перечитаного Жапризо (он на меня почему-то всегда действует чрезвычайно успокаивающе) и направила свои стопы в уютный и с детства любимый тенистый уголок сада. И залезла в гамак. В кустах малины трудолюбиво гудели пчелы, листва шептала что-то свое, чуть слышное и задумчивое. Я устроилась в гамаке поудобнее, обложилась подушками-думками и раскрыла книжку. То ли я действительно не выспалась, то ли обильный завтрак так на меня подействовал, но очень скоро я действительно крепко уснула, уронив в траву раскрытую книжку.

Проснулась я, когда жаркое солнце, еле проглядывающее сквозь плотную листву яблонь, уже миновало зенит и стало потихоньку скатываться по западной части небосклона. Я вытерла сладкую слюнку, вытекшую из уголка рта во время сна, и вылезла из гамака, потягиваясь, как кошка. От дома снова тянуло вкусными-превкусными запахами, которые недвусмысленно говорили о том, что пробил адмиральский, то бишь обеденный час. Я похлопала себя по пузу и поняла, что снова проголодалась. Я вообще у деда непозволительно много лопаю, причем все подряд. Воздух у него здесь, что ли, какой-то особенный, нагоняющий аппетит? Впрочем, мне еще рано думать о сохранности фигуры — с ней у меня, тьфу-тьфу, полный порядок.

Заскочив по дороге на кухню, я ловко стащила прямо из-под руки тети Ани трубочку салата, фаршированную сыром с чесноком в майонезе, и отправилась искать деда. Он уже наверняка вернулся.

Я снова нашла его в кабинете.

Он расположился за своим необъятным столом и опять с помощью лупы внимательно изучал свои старые фотографии. Сидел над снимками, сутуло вздернув плечи, напоминая мне то ли древнего астролога, то ли алхимика. У деда был такой вид, словно он и не уходил отсюда с самой ночи. У кабинета — тоже. Только плотные шторы были теперь раздвинуты и в комнату лился рассеянный (окна дедова кабинета выходят на северную, теневую сторону) мягкий дневной свет.

Увидев меня, дед невольно (и недовольно) поморщился: он терпеть не может, когда его отвлекают от работы. Но мне это позволительно. Мне единственной.

— У тебя ко мне какое-то дело, Станислава? — спросил он.

Честно говоря, мне и самой толком не было понятно — с какой это стати я сюда приперлась? Наверное, после событий последних суток мне подсознательно не хотелось оставаться одной. Даже при дневном свете. А может быть, мне просто стало одиноко. Не знаю.

— Да в общем-то нет, — ответила я, привычно забираясь с ногами на диван. — Просто соскучилась по тебе. Вот и все дела, дед.

Я не лукавила — на меня временами накатывает вполне объяснимое желание немедленно увидеть деда. Объяснимое потому, что первые двенадцать лет моей жизни он практически заменял мне отца и мать. В детстве я не отличалась хорошим здоровьем: меня все время мучили затяжные простуды, бронхиты и ангины. Поэтому, как только дни удлинялись и зима начинала катится к Масленице, меня отправляли в Алпатово, к деду — дышать свежим воздухом, пить парное молоко и вести здоровый деревенский образ жизни. На весну, лето и осень. Возвращалась я в Москву только с первым снегом. И кстати, у деда я практически ничем не болела.

Естественно, что помимо профилактики моих болячек дед активно занимался моим воспитанием. Дедово воспитание сводилось к трем основополагающим спартанским принципам, более подходящим для мальчишки: не врать, не хныкать и ничего не бояться. И дед своего добился: вру я мало, никогда не ною и почти ничего не боюсь. Про вчерашнюю ночь я не говорю — тут кто угодно бы в штаны наложил.

Полгода — в Москве, полгода — у деда в Алпатове. И так вплоть до пятого класса. Даже училась у него в детдоме. Вместе с его воспитанниками. Ничего, не померла, выжила. Хотя мама поначалу и ужасалась: как же так? Ее ненаглядная домашняя доченька-куколка будет сидеть за одной партой с хулиганами-беспризорниками?! Но дед быстренько поставил маму на место. А в детдоме, кстати, мне очень нравилось — и учиться, и просто туда ходить. Хотя, естественно, были и слезы, и обиды, да и с мальчишками приходилось выяснять отношения. Причем часто с помощью кулаков, зубов и ногтей. Но зато очень скоро я стала там своей в доску. Тем более, что для меня дед не делал никаких поблажек — я была в детдоме одной из многих, такой же, как все остальные. А вовсе не блатной директорской внучкой.

Дед отвернулся от меня и снова уставился на свои фотографии. Я некоторое время молча наблюдала за ним. Потом любопытство пересилило, и я задала вопрос, который так и вертелся на кончике языка:

— А что это ты второй день с этими снимками возишься?

— Разве вожусь? — рассеянно переспросил дед, поднося лупу к одной из фотографий.

— А что же ты делаешь? Семейный альбом?

— И альбом тоже, — улыбнулся дед. — Активно готовлюсь к твоему дню рождения.

— Ну, ладно, ладно, дед. Давай выкладывай все без утайки. Я ведь ночью тебе все рассказала про свои приключения. А ты от меня шуточками отделываешься. Так не пойдет. Мы друзья или нет? Рассказывай.

Дед неторопливо положил лупу на снимки. Стащил с носа очки и внимательно посмотрел на меня.

— Ты действительно хочешь узнать, чем я занимаюсь? — спросил он, сделав ударение на слове «действительно».

— Да.

— Помнишь, о чем я говорил тебе сегодня ночью? По поводу прошлого и настоящего?

— Подземная грибница преступлений? — тут же вспомнила я дедовы слова.

— Именно, Станислава.

— И что?

— А то, что эти старые снимки наводят меня на кое-какие предварительные выводы. Пока что смутные, но не очень приятные. Впрочем, можешь сама посмотреть.

Я неохотно оторвалась от дивана и, облокотившись на стол, стала разглядывать пожелтевшие от времени черно-белые фотографии.