Читаем без скачивания Английский дневник - Елена Никова

встречали. Даже если бы сто лет прошло, ей бы это не понадобилось. Тонька все равно узнала бы свою Софку. Пусть не виделись они пятнадцать лет, пусть жили теперь на разных континентах, но все равно знали друг про друга все.

Вначале, когда Софка уехала, они переписывались, потом телефонная связь подешевела, и Софка стала звонить. Они подолгу трепались, как когда-то на Софкиной кухне, и трудно было поверить, что находятся они друг от друга на расстоянии многих тысяч километров. Она знала, как тяжело было Софке начинать новую жизнь. Как резко американская действительность отличалась от той, какую Софка много лет представляла себе по письмам родственников и знакомых. Как пошла она сразу по приезде работать санитаркой в госпиталь, как вечерами ходила на курсы английского. Но чтобы встать на ноги, надо иметь прилично оплачиваемую работу, значит, необходимо подтвердить диплом врача, снова учиться. Устроилась медсестрой, поступила в медицинский колледж, затем нашла работу в лаборатории – и снова на биопсию. Брала уроки по вождению – здесь без машины как без рук, сдала на права, купила машину. Сколько всего за эти годы было пройдено, перепахано, преодолено!

Леонид Аркадьевич приживался с трудом, а с каким энтузиазмом ехал! Болезненно переживал потерю отчества в англоязычной стране – дома, тем более, давно стал Ленькой – а потом и отечества. Английский язык толком так и не выучил. Долго не мог найти работу, а ведь хороший инженер был, много лет в конструкторском бюро проработал. В конце концов, устроился чертежником, чтобы хоть что-то зарабатывать, – и то Софке легче, ведь надо еще младших детей на ноги ставить, Олю с мужем и внучкой вызывать.

У Тоньки было два больших альбома с фотографиями, и сейчас, ожидая прилет подруги, она перебирала их в памяти. В одном она хранила Софкины фотографии, в другом – фотографии дочки.

Дочь Люда выросла и превратилась в высокую, стройную, голубоглазую красавицу. Все бы хорошо, но вечное недовольство и отсутствие цели делали свое дело. Учиться не хотела – неинтересно, работать – ничего не платят, замуж выйти – никто не нравится. Да, в те годы вокруг одни бандиты были. И тогда, видя, что толку нет, а годы идут, Тонька связалась с брачным агентством, которое подыскало Люде жениха во Франции, и Люда, не долго думая, вышла замуж. Была ли любовь, не было – не важно, зато все подруги завидовали и дочь пристроена. На свадебных фотографиях сама Тонька была в красивом розовом платье, купленном для торжества в дорогом магазине. У француза была своя булочная, и он каждый день поднимался в три часа ночи, замешивал тесто, пек аппетитную сдобу, а Люда ее продавала. Жила она теперь в старинном французском городке, очаровательном и благообразном, как все маленькие европейские города, когда приезжаешь в них погостить. И Тонька каждый год ездила во Францию к дочери, подолгу у неё жила, а потом любила со знанием дела рассказывать всем приятельницам, какая она, Франция, то бишь заграница. Она познакомилась с другими женщинами, у которых дочери были замужем за французами, и они регулярно общались между собой, образовав своеобразный маленький «комитет тещ французов». Они обменивались друг с другом опытом замужества своих дочерей, разнообразными пустяшными мелочами и собственными впечатлениями.

От Софки Тонька знала, что Михаил со своей женой уже несколько лет живет в Испании, где купил дом и работает по контракту в симфоническом оркестре. На одной из фотографий в Тонькином альбоме он стоял вместе с Петенькой, приехавшим его навестить.

Петенькины рыжие волосы со временем превратились в черные, и с фотографии на Тоньку смотрел здоровый усатый парень, на полголовы выше отца, с длинными, как у мушкетера, волосами. Одно время он доставлял Софке много хлопот своим поведением и учебой, но позже, как и должно быть, все утряслось.

Поток прилетевших пассажиров увеличился. Те, кого должны были встречать, шли не спеша, выискивая в толпе знакомые лица.

Софка первая увидела Тоньку, мысленно потерявшуюся в своих альбомах. Бросила чемодан мужу, подбежала, обняла, зацеловала, расплакалась. Все такая же копна иссиня-черных, уже крашеных волос, в небольших глазках – те же игривые огоньки, тот же чуть кокетливый наклон головы, только уже совсем располнела, видно, устала бороться. Тонька тоже плакала. Большая, грудастая, она с возрастом поблекла и выцвела, словно ивановский ситец на солнце.

11

Они сидели в небольшом уютном ресторанчике на Ру де Театре.

– Какой прелестный, романтический город! Как хорошо, что мы встретились здесь. Знаешь, всю жизнь мечтала попасть в Париж, а теперь все иначе, все по-другому. И Париж для меня иной, хоть я никогда не была здесь раньше. Тебе этого не понять, Гнидхен. Когда живешь заграницей, это уже не заграница, а эмиграция – и все, хорошо это или плохо, воспринимается по-другому… Иногда мне кажется, что не время летит быстро, а какого-то куска жизни просто не существует, что я что-то проскочила и оказалась в будущем, так незаметно прошли эти годы, будто и не жила вовсе… Ну, Ленька, что не наливаешь? Ты-то чего загрустил? Всю жизнь на мне как сопля висишь… Ладно, давай лучше выпьем – выпьем за то, чтобы мы снова встретились…

Вечер был тихий, безветренный. Их последний вечер в Париже. Они шли по набережной Сены, вдыхали теплый речной воздух, так похожий на киевский, и каждый думал о своем. Тонька – о том, что еще надо купить босоножки и сумочку, Леонид Аркадьевич – что выпил чуть больше, чем следовало, а Софка – о своем неуклюжем диване и старом потрепанном кресле.

Подростковые страсти

1

Если по-честному, Оля была никакая. Глазки маленькие, водянистые, лицо круглое, нос широкий. Волосы слишком черные, то ли вились, то ли нет, и ростом не вышла. Она смущалась по любому поводу, глупо тряся головой и мелко моргая. И смеялась она некрасиво, показывая два больших передних зуба.

Она уже перешла в тот возраст, когда девочки начинают обращать внимание на свою внешность. Разглядывая себя в зеркале, Оля не видела ничего хорошего. Правда, когда она рассматривала свое лицо по частям, ей казалось, что есть в нем что-то симпатичное. Так, глаза сами по себе были ничего и даже казались ей голубыми. Губы, чуть припухлые, правильной формы. Нос хоть и широковатый, но зато прямой. Да, но эти ужасные прыщи! Они просто не давали покоя. Только один пройдет, как уже другой созрел, и руки так и тянутся его выдавить. А потом он воспалялся еще больше, и на его месте появлялась безобразная коричневая короста.

«Черт…» – выдохнула Оля и отошла от зеркала.

В коридоре послышался звук открываемой двери. Это мать вернулась с работы. Оля